Старик говорил нарочито грубовато, стараясь ободрить меня. Подбежала медсестра. Она словно плыла в пятне света висевшего над дверью фонаря. Мельком взглянув на меня, сестра бросилась в приемный покой. Мгновение спустя оттуда выскочили двое санитаров и подхватили меня под руки. Ребята были дюжие. Я почувствовал, как мои ноги отрываются от земли. Носки туфель только чуть-чуть задевали покрытый лужами асфальт. Голова моя свесилась на грудь, и капли дождя забарабанили по затылку. Лысый старик побежал вперед, чтобы распахнуть двери.
Меня внесли в теплое помещение, уложили на мягкий стол и начали раздевать, но костюм и плащ насквозь пропитались водой и кровью, ткань липла к телу, и в конце концов одежду пришлось кромсать ножницами. Казалось, это продолжалось несколько часов. Я не мог открыть глаза: прямо над головой висела ослепительно яркая лампа.
– Возьмите пробу на совместимость крови, – услышал я голос одного из стажеров. – Набор первой помощи и шовный материал – в четвертую палату.
В изголовье суетились люди, я ощущал кожей чьи-то пальцы, марлевые тампоны. Но едва-едва: холодный лоб окоченел. Меня уже успели раздеть, растереть жестким полотенцем, укутать одеялом и переложить на другой мягкий стол, который вдруг покатился по коридору. Я разомкнул веки и увидел лысого старика, который сочувственно смотрел на меня.
– Где вы его нашли? – спросил стажер.
– На машине лежал, – пустился в объяснения старик. – Вижу, лежит мужик. Думаю: пьяный отрубился. А ноги-то на дороге, вот я и остановился, чтобы оттащить, пока его не переехали. Тут и увидел, что одет прилично и весь в крови. И привез его сюда, а что с ним случилось – знать не знаю. Похоже, побили парня.
– При нем нет бумажника, – сообщил старику стажер. – Он должен вам деньги за доставку?
– Нет, ничего не надо, – ответил старик.
– Он наверняка захочет расплатиться.
– Не надо ничего, – повторил лысый. – Поехал я.
– Сообщите дежурной сестре ваше имя, – попросил стажер, но старик уже был таков.
Меня вкатили в палату с голубыми кафельными стенами. Зажглась лампа, и надо мной нависли чьи-то лица, полускрытые марлевыми масками. Послышался скрип натягиваемых резиновых перчаток.
– Сначала остановим кровотечение, – сказал стажер. – Потом сделаем рентген. – Он взглянул на меня. – Вы в сознании, сэр?
Я кивнул и попытался заговорить.
– Не надо, молчите. Возможно, у вас сломана челюсть. Сейчас я только залатаю рану на лбу, а разбираться будем потом.
Медсестра омыла мне лицо теплой мыльной водой. Я заметил кровь на губке.
– Сейчас обработаем спиртом, – сказала сестра. – Немножко пощиплет.
Стажеры разглядывали мою рану и переговаривались.
– Запишите так: на правом виске поверхностная рана длиной шесть сантиметров.
Я едва почувствовал пощипывание. Спирт был прохладный и почти не раздражал. Стажер вставил в держатель изогнутую хирургическую иглу. Медсестра посторонилась, и он чуть повернул мою голову. Я боялся, что будет больно, но ощутил лишь легкое покалывание. Стажер сказал:
– Чертовски острое орудие. Можно подумать, что его полоснул хирург.
– Нож?
– Возможно, хотя сомневаюсь.
Медсестра перетянула мне руку жгутом и взяла кровь.
– Пожалуй, стоит ввести ему противостолбнячную сыворотку, – не прекращая штопать меня, рассудил стажер. – И пенициллин. – Обращаясь ко мне, он добавил:
– Если «да», моргните один раз. «Нет» – два. У вас нет аллергии на пенициллин?
Я дважды моргнул.
– Вы уверены?
Я моргнул один раз.
– Хорошо, – сказал стажер и возобновил занятия рукоделием, вышивая у меня на лбу. Сестра сделала мне два укола. Еще один стажер молча осматривал меня.
Должно быть, я опять лишился чувств. А когда очнулся, то увидел возле своей головы громоздкий рентгеновский аппарат. И услышал чей-то раздраженный голос:
– Осторожнее, осторожнее.
Я снова потерял сознание и очухался уже в другой палате – на сей раз с салатовыми стенами. Стажеры просматривали на просвет еще мокрые рентгеновские снимки и обменивались впечатлениями. Потом один из них подошел ко мне.
– Похоже, вы легко отделались, – сказал он. – Вероятно, у вас расшатались два-три зуба, но никаких трещин не видно.
В голове прояснилось. Настолько, что я наконец смог спросить их:
– Вы показывали снимки рентгенологу?
Стажеры замерли, мигом поняв, что я имею в виду. Читать снимки черепа чертовски трудно, тут нужен наметанный глаз. Впрочем, они явно не задумались о том, как я вообще догадался задать такой вопрос.
– Рентгенолога сейчас нет.
– Где он?
– Пошел в кафетерий.
– Приведите его, – велел я. Во рту было сухо, челюсть болела, и я еле шевелил языком. Подняв руку, я коснулся щеки и нащупал здоровенную опухоль, тоже очень болезненную. Неудивительно, что стажеры опасались трещин.
– Какое у меня число?
– Прошу прощения, сэр?
Я не мог внятно произносить слова, и стажеры плохо понимали меня.
– Я спрашиваю, какое у меня гематокритное число?
Они переглянулись.
– Сорок, сэр.
– Дайте воды.
Один из стажеров отправился за водой, второй как-то странно посмотрел на меня, словно впервые узнал о том, что я – человек.
– Вы врач, сэр?
– Нет, – ответил я. – Просто просвещенный пигмей.
Стажер смутился и достал записную книжку.
– Вы когда-нибудь лежали в нашей больнице, сэр?
– Нет, – ответил я. – И не намерен ложиться.
– Сэр, вы поступили к нам с глубокой раной…
– Черт с ней. Дайте зеркало.
– Зеркало?
Я вздохнул:
– Да, зеркало. Чтобы я мог посмотреть, хорошо ли меня заштопали.
– Сэр, если вы врач…
– Принесите зеркало.
И зеркало, и стакан воды прибыли на удивление быстро. Сначала я взял стакан и единым духом осушил его. Вода показалась мне чертовски вкусной.
– Вы бы помедленнее, сэр, – посоветовал стажер.
– Сорок – не такое уж плохое гематокритное число, – ответил я ему, поднимая зеркало повыше и изучая порез на лбу. Я злился на врачей, и это помогало забыть о боли. Разрез был ровный, плавно изогнутый и шел от брови к уху. Мне наложили примерно двадцать швов.
– Давно меня привезли? – спросил я.
– Час назад, сэр.
– Перестаньте величать меня сэром и возьмите новую пробу на гематокритное число, – велел я им. – Надо выяснить, нет ли у меня внутреннего кровоизлияния.
– Пульс у вас всего семьдесят пять, сэр, а цвет кожи…
– Действуйте!
Повинуясь моим указаниям, стажеры взяли еще одну пробу, пять кубиков.
– Господи! – в сердцах воскликнул я. – Это же всего-навсего гематокрит!
Стажер виновато взглянул на меня и поспешно вышел. Видимо, работа в неотложке не идет на пользу. Ребята слишком расхлябаны. Чтобы установить гематокритное число, нужно не больше одного кубика крови. Достаточно проколоть палец.
– Меня зовут Джон Берри, – сообщил я другому стажеру. – Патологоанатом из Линкольновской.
– Да, сэр.
– Не надо записывать.
– Да, сэр, – он отложил блокнот.
– Я не ложусь в больницу, так что не нужно оформлять никаких бумаг.
– Сэр, на вас напали грабители…
– А вот и нет. Я споткнулся и упал. По собственной глупости.
– Сэр, характер увечий показывает…
– Мне плевать, если характер увечий отличается от описанного в учебниках. Я сообщил вам, что случилось, и дело с концом.
– Сэр…
– Не надо спорить, – отрезал я.
На белом халате стажера запеклись капельки крови. Надо полагать, моей.
– На лацкане нет таблички с именем, – заметил я.
– Так точно.
– Лучше бы нацепили. Мы, больные, не любим общаться незнамо с кем.
Стажер глубоко вздохнул.
– Сэр, я студент четвертого курса.
– О, боже.
– Сэр…
– Послушай, сынок, лучше тебе сразу кое-что уразуметь, – сказал я, радуясь тому, что впал в ярость: ведь она давала мне силы. – Может, тебе и интересно провести месяц стажировки в неотложке, но для меня все происходящее – далеко не забава. Позови доктора Хэммонда.
– Кого, сэр?
– Доктора Хэммонда, старшего ординатора.
– Хорошо, сэр.
Стажер пошел прочь, а я подумал, что, вероятно, был чересчур суров с ним. В конце концов, он только учился. И, похоже, был славным малым.
– Кстати, это ты накладывал швы? – спросил я.
– Да, – после долгого неловкого молчания ответил он.
– Хорошая работа.
Стажер улыбнулся:
– Спасибо, сэр.
– Перестаньте «сэрить». Ты осмотрел рану, прежде чем зашить ее?
– Да, с…Да.
– Какое у тебя впечатление?
– Разрез удивительно ровный. Мне показалось, что он сделан бритвой.
Я усмехнулся:
– А может, скальпелем?
– Простите?
– По-моему, вам предстоит довольно интересная ночь, – ответил я. – Позови Хэммонда.
***
Когда я остался один, боль снова взяла меня в оборот, вытеснив все мысли. Особенно сильно болел желудок, как будто я проглотил шар для игры в кегли. Я перевернулся на бок. Стало полегче. А вскоре появился Хэммонд в сопровождении вышеупомянутого студента четвертого курса.
