Я смотрел в окно на пустые бурые поля.
Понедельник, 23 декабря 1974 года.
— Значит, завтра — сочельник?
— Да, — сказала она.
Мужчина смотрел на меня в зеркало заднего обзора.
Я снова повернулся к пустым полям.
— Тут — нормально? — спросил мужчина, подъезжая к «Редбеку».
— Да. Спасибо.
— Вы уверены, что вам не нужно в больницу, а?
— Уверен, спасибо, — ответил я, выходя из машины.
— Ну тогда до свидания, — сказал мужчина.
— До свидания, и большое вам спасибо, — сказал я, закрывая дверь.
Они уехали. Женщина все так же смотрела прямо перед собой.
Я прошел через стоянку по лужам с грязной дождевой водой и машинным маслом и, обогнув здание, оказался у входа в мотель.
Дверь в комнату 27 была приоткрыта.
Я встал перед ней и прислушался.
Тишина.
Я толкнул дверь — она открылась.
На куче бумаг и папок, пленок и фотографий лежал сержант Фрейзер в униформе и спал.
Я закрыл дверь.
Он открыл глаза, посмотрел вверх, потом встал.
— Черт, — сказал он, глядя на часы.
— Ага.
Он уставился на меня.
— Ни хрена себе.
— Ага.
Он подошел к раковине и открыл кран.
— Ты бы лучше присел, — сказал он. Вода начала переливаться через край раковины. Я прошел прямо по бумагам, папкам, фотографиям, картам и сел на голую раму кровати.
— Что ты здесь делаешь?
— Меня отстранят от дела.
— Что же ты такого натворил-то, мать твою?
— Познакомился с тобой.
— Ну и что?
— Ну и то, что я не хочу, чтобы меня отстранили.
Я слышал шум ливня, звуки приезжающих и паркующихся грузовиков, водителей, бегущих от дождя под крышу.
— Как ты нашел это место?
— Я — полицейский.
— Правда? — сказал я, обхватив голову руками.
— Правда, — сказал сержант Фрейзер, снимая куртку и закатывая рукава.
— Ты когда-нибудь раньше здесь бывал?
— Нет. А что?
— Да так, ничего, — ответил я. Фрейзер намочил в раковине единственное полотенце, выжал его и бросил мне. Я приложил его к лицу, провел им по волосам. Оно стало цвета ржавчины.
— Я тут ни при чем.
— Я не спрашиваю.
Фрейзер взял серую простынь и начал рвать ее на полосы.
— Почему они меня отпустили?
— Не знаю.
В комнате темнело, рубашка Фрейзера казалась серой.
Я встал.
— Садись.
— Это ведь Фостер, да?
— Сядь.
— Это — Фостер. Я же знаю, мать твою.
— Эдди…
— И они это знают, правда же?
— Почему Фостер?
Я взял с пола охапку листов А4.
— Потому что он — недостающее звено во всем этом дерьме.
— Ты думаешь, Фостер убил Клер Кемплей?
— Да.
— Почему?
— А почему бы и нет?
— Фигня. И Жанетт Гарланд, и Сьюзан Ридьярд?
— Да.
— И Мэнди Уаймер, и Полу Гарланд?
— Да.
— Ну так давай не будем на этом останавливаться. Как насчет Сандры Риветт? Может, это и не Лукан, в конце концов, может, это тоже Дон Фостер? А взрыв в Бирмингеме?
— Иди на хер. Она мертва. Они все мертвы.
— Нет, все-таки? Почему Дон Фостер? Ты мне не назвал ни одной причины.
Я сел на кровать, обхватив голову руками. В комнате было темно. Ничего не сходилось.
Фрейзер подал мне две полоски серой простыни. Я обмотал их вокруг правой кисти и туго затянул.
— Они были любовниками.
— Ну и что?
— Я должен с ним встретиться, — сказал я.
— Собираешься предъявить ему обвинение?
— Мне надо его кое о чем спросить. О том, что знает он один.
Фрейзер взял куртку.
— Я тебя отвезу.
— Тебя отстранят.
— Я же тебе сказал: меня в любом случае отстранят.
— Дай мне ключи.
— С какой это стати?
— У меня, кроме тебя, никого нет.
— Тогда тебе крупно не повезло.
— Ага. На том и порешили.
Он выглядел так, будто его вот-вот стошнит, но ключи мне все-таки бросил.
— Спасибо.
— Не за что.
Я подошел к раковине и смыл с лица запекшуюся кровь.
— С Би-Джеем встречался? — спросил я.
— Нет.
— Не ходил к нему, что ли?
— Ходил.
— И?
— Либо сам сбежал, либо его замели. Хер знает. Я услышал собачий лай и человеческий крик.
— Мне надо позвонить матери, — сказал я. Сержант Фрейзер поднял глаза:
— Что?
Я стоял в дверях, держа в руке его ключи.
— Какая — твоя?
— Желтая «макси», — ответил он. Я открыл дверь.
— Ну, пока.
— Пока.
— Спасибо, — сказал я так, словно видел его в последний раз.
Я закрыл дверь в комнату 27 и пошел через стоянку к желтой «макси», припаркованной между двумя грузовиками компании «Финдус».
Я выехал на дорогу и включил радио: Ирландская республиканская армия взорвала лондонский универмаг «Хэрродс», мистер Хит в последнюю минуту избежал взрыва, автомобильная компания «Астон Мартин» обанкротилась, Лукан замечен в Родезии, в Британии объявлен новый Эрудит Года.
Было почти восемь, когда я припарковался у высокой стены, окружавшей Тринити-Вью.
Я вышел из машины и пошел к воротам.
Они были открыты. На елке все еще горела белая гирлянда.
Я посмотрел через газон на входную дверь.
— Черт! — закричал я во весь голос и побежал по подъездной дорожке к дому.
Посреди дорожки стоял «ровер», врезавшийся в зад «ягуару».
Я начал срезать прямо по траве, поскальзываясь на холодной росе.
Миссис Фостер, одетая в шубу, стояла, наклонившись над каким-то кулем, лежавшим на газоне перед входной дверью.
Она кричала.
Я потянулся к ней, обхватил ее руками.
Она рвалась во все стороны, дергая руками и ногами, а я пытался оттолкнуть ее назад, назад к дому, подальше от того, что лежало на газоне.
И тут я увидел его. Я рассмотрел его как следует.
Жирный и бледный, связанный по рукам и ногам черным проводом, обмотанным вокруг его шеи, он был в одних грязных белых трусах. Волосы отсутствовали, растерзанный скальп был кроваво-красным.
— Нет, нет, нет! — кричала миссис Фостер.
Глаза ее мужа были широко открыты.
Миссис Фостер, в мокрой от дождя шубе, еще раз рванулась к телу.
Я перехватил ее руку, не отрывая взгляда от Дональда Фостера, от его дряблых белых ног, по которым стекала грязь, от коленей, вымазанных кровью, от треугольных ожогов на спине, от его разбитой головы.
— Идите в дом! — заорал я, крепко держа ее и проталкивая через входную дверь.
— Нет, накрой его!
— Миссис Фостер, пожалуйста…
— Пожалуйста, накрой его! — Она рыдала, пытаясь высвободиться из шубы. Мы были в доме, у подножия лестницы.
Я толкнул ее на нижнюю ступеньку.
— Подождите здесь.
Я взял шубу и вышел обратно на улицу.
Я уложил мокрую шубу на Дональда Фостера.
Я вернулся в дом.
Миссис Фостер по-прежнему сидела на нижней ступеньке.
Я наполнил два стакана виски из хрустального графина, найденного в гостиной.
— Где вы были? — Я подал ей большой стакан.
— С Джонни.
— А где Джонни сейчас?
— Я не знаю.
— Кто это сделал?
Она посмотрела на меня снизу вверх.
— Я не знаю.
— Джонни?
— О господи, конечно нет.
— А кто же тогда?
— Я же сказала, что не знаю.
— Кого вы сбили той ночью на Дюйсбери-роуд?
— Что?
— Кого вы сбили на Дюйсбери-роуд?
— А что?
— Скажите мне.
— Нет, это ты мне скажи, какое это имеет теперь значение?
Падая, цепляясь, пытаясь удержаться. Говоря, будто мертвые жили, а живые умерли:
— Мне кажется, что человек, которого вы сбили, — это убийца Клер Кемплей, а тот, кто убил Клер, убил и Сьюзан Ридьярд, а тот, кто убил ее, — убил Жанетт Гарланд.
— Жанетт Гарланд?
— Да.
Ее орлиные глаза вдруг исчезли. Вместо них на меня смотрели большие черные глаза панды, полные слез и тайн, тайн, которые она больше не могла хранить.
Я показал рукой на дорожку:
— Это был он?
— Нет, господи, конечно нет.
— А кто?
— Я не знаю. — Ее руки и губы дрожали.
— Вы знаете.
Она еле держала стакан, проливая виски на платье и ступеньки.
— Я не знаю.
— Нет, знаете, — прошипел я и оглянулся на тело, обрамленное дверным проемом вместе с этой несчастной гигантской елкой.
Я сжал кулак, насколько мог, и повернулся, занося руку.
— Скажи мне!
— Не трогай ее, мать твою!
На верхней ступеньке лестницы стоял Джонни Келли, выпачканный грязью и кровью, с молотком в здоровой руке.
Патриция Фостер была так далеко отсюда, что даже не оглянулась на него.
Я попятился к дверям.
— Это ты его убил?
— Он убил наших Полу и Джени.
Желая, чтобы он был прав, но, зная, что это не так, я сказал ему:
