— Нет, это не он.
— А ты-то, хер, что об этом знаешь? — Келли начал спускаться по лестнице.
— Это ты его убил?
Он шел вниз по ступенькам, глядя прямо на меня, со слезами на глазах и щеках, с молотком в руке. Я сделал еще один шаг назад, видя в этих слезах слишком многое.
— Я знаю, что это — не ты.
Он шел, слезы катились.
— Джонни, я знаю, что ты сделал кое-что плохое, кое-что ужасное, но я знаю, что этого ты не делал.
У подножия лестницы он остановился, молоток замер в нескольких дюймах от волос миссис Фостер.
Я пошел ему навстречу.
Он уронил молоток.
Я поднял его и вытер грязным серым носовым платком, как злодеи и продажные легавые в сериале «Коджак».
Келли смотрел на ее волосы.
Я выпустил молоток из рук.
Он начал гладить ее по волосам, дергая их все сильнее. Чужая кровь склеивала и путала кудри.
Она не шелохнулась.
Я оттащил его в сторону.
Я больше не хотел ничего знать. Я хотел купить наркотиков, выпивки и убраться отсюда к чертовой матери.
Он посмотрел мне в глаза и сказал:
— Тебе пора убираться отсюда к чертовой матери.
Но я не мог.
— Тебе тоже, — сказал я.
— Они тебя убьют.
— Джонни, — сказал я, взяв его за плечо. — Кого вы сбили на Дюйсбери-роуд?
— Они тебя убьют. Ты будешь следующим.
— Кто это был? — Я толкнул его к стене. Он молчал.
— Ты же знаешь, кто это сделал, ты же знаешь, кто убил Жанетт и других двух девочек, знаешь, правда?
Он указал на улицу:
— Он.
Я сильно ударил Келли, и от взрыва боли у меня потемнело в глазах.
Звезда Лиги регби упал назад на пушистый кремовый ковер.
— Твою мать.
— Нет, твою мать. — Я наклонился над ним, готовый размозжить ему череп и выкопать оттуда все его грязные тайны.
Он лежал на земле у ее ног, глядя снизу вверх так, как будто ему было десять лет, а миссис Фостер качалась взад-вперед, словно все это показывали по телевизору.
— Скажи мне!
— Это был он, — прохныкал Келли.
— Ты лжешь, мать твою. — Я потянулся назад и схватил молоток. Келли проскользнул между моих ног и пополз через лужу виски ко входной двери.
— Тебе просто хочется, чтобы это был он. Хочется, чтобы все было так просто.
— Это был он, это был он.
— Нет, не он, и ты знаешь, что не он.
— Нет.
— Ты же, сука, хочешь отомстить, так скажи мне, кого вы сбили той ночью.
— Нет, нет, нет.
— Ты ведь оставишь все как есть, так хоть расскажи мне, мать твою, пока я не размозжил твой сраный череп.
Он пытался оттолкнуть мое лицо руками.
— Все кончено.
— Тебе хочется, чтобы это был он, потому что тогда все было бы кончено. Но ты же знаешь, что ничего не кончено, — заорал я, обрушивая молоток на лестницу.
Она рыдала.
Он рыдал.
Я рыдал.
— Ничего не закончится до тех пор, пока ты мне не скажешь, кого вы сбили.
— Нет!
— Ничего не кончено.
— Нет!
— Ничего не кончено.
— Нет!
— Ничего не кончено, Джонни.
Он давился слезами и желчью.
— Кончено.
— Скажи мне, дерьмо собачье.
— Я не могу.
Я увидел луну днем и солнце ночью, я трахал ее, она трахала его, лицо Жанетт было на каждом теле.
Я держал его за глотку и за волосы, молоток в перебинтованной руке.
— Ты спал со своей сестрой.
— Нет.
— Ты — отец Жанетт, да?
— Нет!
— Ты ее отец.
Он шевелил губами, на них лопались пузырьки кровавой слюны.
Я приблизил свое лицо к его лицу.
За моей спиной она сказала:
— Джордж Марш.
Я обернулся, выбросил руку и притянул ее к нам:
— Еще раз?
— Джордж Марш, — прошептала она.
— Кто это?
— На Дюйсбери-роуд. Это был Джордж Марш.
— Джордж Марш?
— Один из мастеров Донни.
Под этими красивыми новыми коврами, в трещинах между камнями.
— Где он?
— Я не знаю.
Я отпустил их и выпрямился. Мне показалось, что прихожая стала вдруг намного больше и светлее.
Я закрыл глаза.
Я услышал, как на пол упал молоток, как стучали зубы у Келли, и тут все снова стало маленьким и темным.
Я подошел к телефону и взял справочник. Я открыл его на М, нашел Маршей, нашел Дж. Маршей. Одни из них жил в Невертоне по адресу Мэйпл Уэлл-драйв, дом номер 16. Номер телефона 3657. Я закрыл справочник.
Я взял записную книжку в мягкой обложке в цветочек и открыл страницу на «М».
Чернильной ручкой — Джордж 3657.
Есть.
Я закрыл записную книжку.
Джонни Келли обхватил голову руками.
Миссис Фостер смотрела на меня.
Под этими красивыми новыми коврами, в трещинах между камнями.
— Когда вы об этом узнали?
Орлиные глаза были черны.
— Я не знала.
— Вы лжете.
Миссис Патриция Фостер сглотнула.
— А что с нами?
— А что с вами?
— Что вы собираетесь с нами делать?
— Молиться Богу, чтобы он простил всю вашу сраную компанию.
Я сделал шаг в сторону входной двери и тела Дональда Фостера.
— Вы куда?
— Закончить все это.
Джонни Келли посмотрел на меня. На его лице остались отпечатки окровавленных пальцев.
— Ты опоздал.
Я оставил дверь открытой.
Под этими красивыми новыми коврами, в трещинах между камнями.
Я поехал на «макси» обратно в Уэйкфилд, пересек его и выехал через Хорбери. Дождь начинал превращаться в снег.
Я подпевал «Радио-2», передававшему рождественские песенки, затем, избегая десятичасовых новостей, переключил приемник на «Радио-3» и услышал, что Англия проиграла австралийцам ежегодный чемпионат по крикету. В десять часов утра я прокричал свой собственный выпуск новостей:
Дон Фостер мертв.
Убийц двое, а возможно, и трое.
Я следующий?
Считая убийц.
Я гнал «макси» в сторону Невертона. Внезапно дождь снова превратился в снег.
Считая мертвецов.
Во рту — металлический привкус пистолета, в носу — запах собственного дерьма.
Собачий лай, человечий крик.
Пола мертва.
Мне нужно было кое-что сделать, кое-что завершить.
Под этими красивыми новыми коврами, в трещинах между камнями.
Я зашел на почту в Невертоне, и пожилая женщина, просто клиентка, объяснила мне, где находится Мэйпл Уэлл-драйв.
Дом шестнадцать оказался таким же бунгало, какими была застроена почти вся улица, и был похож на дом Энид Шеард и Голдторпов. Маленький аккуратный садик с низкой изгородью, кормушка для птиц.
Что бы ни сделал Джордж Марш, это было явно не здесь.
Я открыл маленькую черную железную калитку и пошел по дорожке. Через сетки на окнах мне был виден мерцающий экран телевизора.
Я постучал в стеклянную дверь.
Мне открыла полная седая женщина с химзавивкой и кухонным полотенцем в руках.
— Миссис Марш?
— Да?
— Миссис Джордж Марш?
— Да?
Я со всей силы толкнул дверь ей в лицо.
— Какого хрена? — Она завалилась обратно в дом, приземлившись на задницу. Я рванул вперед, наступая на резиновые сапоги и огородные ботинки.
— Где он?
Она закрыла лицо полотенцем.
— Где он?
— Я его не видела. — Она попыталась встать. Я сильно ударил ее по лицу. Она снова упала на спину.
— Где он?
— Я его не видела.
Толстокожая сука смотрела на меня широко раскрытыми глазами, размышляя, не пустить ли слезу.
Я снова поднял руку.
— Где?
— Что он такого сделал?
Над глазом у нее был глубокий порез, а нижняя губа начинала опухать.
— Сама знаешь.
Она улыбнулась этакой натянутой улыбочкой.
— Скажи мне где.
Она лежала на куче туфлей и зонтов, глядя снизу вверх прямо мне в лицо, раскрыв свой грязный рот в полуулыбке, как будто мы собирались трахнуться. — Где?
— В сарае, там, на участке.
Я уже знал, что я там найду.
— Где это?
Она все еще улыбалась. Она тоже знала, что я там найду.
Я оттолкнул дверь назад.
— Нет!
Я поволок ее по дорожке; кожа под седой завивкой кровоточила.
— Нет!
— Куда теперь? — спросил я у калитки.
— Нет, нет, нет.
— Куда теперь, мать твою? — Я усилил хватку. Она крутнулась вокруг своей оси и посмотрела назад, за бунгало.
Я пропихнул ее через калитку и повел на задворки Мэйпл Уэлл-драйв. За бунгало оказалось пустое бурое поле, незаметно поднимавшееся к грязно-белому небу. В стене была калитка, от которой тянулся след трактора, а там, где кончалось поле и начиналось небо, виднелся ряд черных сараев.
— Нет!
Я стащил ее с дороги и прижал к сухой каменной стене.
— Нет, нет, нет.
— Заткни свою чертову пасть, сука. — Я сгреб ее рот левой рукой, отчего ее лицо стало похоже на рыбью морду.
