Воины у ворот слишком поздно поняли, что сидевший на Грекобойце Третьем юноша, облаченный в старую кольчугу барона, не Роберт де Монтвилль. Поначалу они еще сомневались, но когда, подъехав поближе, молодой «господин» свалил одного из них на землю, пнув сапогом в лицо, а затем раскроил череп второго мечом, сомнений не осталось, как, впрочем, и времени, чтобы что-то предпринять. Всадники ворвались в крепость, а из повозок, в которых, как полагали легковерные жители замка, везут добычу, пронзительно крича и гикая, выскочили вооруженные кто чем оборванцы и всей толпой кинулись в ворота.
Когда Арлетт выбежала во двор, сражение было в полном разгаре. Она не сразу сообразила, что же происходит, но, когда увидела вздыбившегося Грекобойцу и поняла, кто сидит на нем, просияла.
«Губерт! Губерт! — запела ее душа. — Он пришел ко мне! Милый, замечательный Прудентиус и мудрая Сабина не обманули меня! О! Он пришел, чтобы стать господином и сделать меня госпожой! Я должна помочь ему, скорее!»
Арлетт натянула тетиву самострела и вложила стрелу в желобок. Оружие воинственной красавицы было под стать ей самой, небольшое и изящно сработанное. Его подарил Арлетт господин, увидев однажды, как юная прелестница бьет по мишени. Тогда он уже имел возможность убедиться, что у нее есть и иные способности, кроме умения метко стрелять.
Ражий детина, выбежавший из оружейной, нацелил острие длинного копья в пах Грекобойце, еще секунда — и конь, обезумев, взметнется, сбрасывая седока. Арлетт вскинула самострел и, прищурив глаз, прицелилась. Спустила курок. Детина дернулся, выронил из разжавшихся пальцев толстое древко. В шею воина, как нож в спелое яблоко, вонзилось смертоносное жало, могучий солдат рухнул в грязь лицом.
— Й-й-йе-е-е-е!!! — завизжала Арлетт и, сорвав с головы покрывало, разметала по плечам рыжие кудри.
Всадник на Грекобойце услышал крик женщины. Губерт повернулся и увидел возлюбленную. Такой обворожительной показалась она ему, что Найденыш, вздыбив в очередной раз коня, забыл обо всем на свете, желая одного — смотреть, смотреть и смотреть на нее. Но битва между тем не была еще выиграна.
С другой стороны к Губерту бросился, размахивая мечом, Гвидус Корова — рябой воин с выцветшими глазами и точно мукой посыпанными ресницами, молодой, но умелый солдат, один из тех, кто пришел служить Рикхарду вместе с покойным мужем Арлетт, Раынульфом. Сражаться он умел. Однако, услышав пронзительный вопль молодой воительницы, инстинктивно повернул голову.
— Ах ты, сук… — прохрипел Гвидус, судорожными движениями хватаясь за проросшую из груди черную веточку. Приятель покойного Райнульфа отправлялся на встречу с ним, чтобы сообщить ему о подвигах молодой вдовы.
Арлетт просияла.
— Подохни! — проговорила она и, не глядя больше на сраженного солдата, нагнулась, чтобы перезарядить самострел.
Не раз, не два и не три бежали, весело стрекоча, шестеренки затворного механизма арбалета, свистела тетива, пели стрелы, и ни один из стальных клювов ястребов смерти не остался без добычи.
Когда Губерт подскакал к любимой, она протянула ему покрывало, которым разгоряченный сражением победитель вытер обагренный кровью клинок. Спустя совсем немного времени после того, как Губерт, спрыгнув с коня, заключил в объятия рыжеволосую красавицу и поймал ее губы своими, последние очаги сопротивления были подавлены. Разбойники Бибуло праздновали победу, топя в крови обитателей замка в Белом Утесе тех, кто жил в Сладком Обмане. Дорого обошелся хозяину Бланшфалеза и его приближенным жаркий поцелуй Арлетт и Губерта.
Рикхарда, попытавшегося подняться с постели, схватили и, протащив по ступеням узких лестниц, выволокли во двор и бросили в грязь.
— Ты хотел видеть вора? — спросил его Губерт и, поскольку барон не отвечал, проговорил: — Вот и воры, и их сообщники. Здесь все твои враги, жалкий урод. Может быть, желаешь сразиться со мной?.. Нет? Хочешь поговорить со своим сынком…
— Скоро они поговорят — в аду! — выкрикнул кто-то из победителей.
— Принесите ублюдка! — завизжала Летиция Кривая, первая помощница Бибуло, тридцатипятилетняя крестьянка, про которую говорили, что она умеет колдовать. — Несите сюда и его верного холуя, который мучил и убивал наших детей!
— Жалко, он стал молчалив… Зато как строен!.. Горбину почти выпрямило!.. Да, да, особенно после того, как мы загнали ему в задницу хорошо отточенный кол… — кричали собравшиеся вокруг барона разбойники, многие из которых были его крестьянами, потерявшими все имущество, лишившимися жен и детей в результате зверств господина и его дружины. Упоминание о Гвиберте привело всех в восторг. Шута действительно насадили на небольшой кол, подняли в седло, а затем привязали к спокойной кляче, которую держал за уздечку сопровождающий. Так Гвиберт и подъехал к замку, где собирался стать не титулованным, но полновластным правителем.
Всю ночь веселились победители, топя друг друга в вине из баронских подвалов и крови побежденных. Все мужчины, включая стариков и детей, кроме разве что грудных, были перебиты. Женщины, те из них, кто в тщетной попытке бросался на мучителей, чтобы спасти детей, напарывались на ножи. Все, живые и мертвые, обитательницы замка, почти без исключения, подверглись надругательству.
Чаша сия миновала только Юдит, мать Арлетт, да и то не благодаря заступничеству дочери, а оттого, что прачка приглянулась Бибуло, ибо, чего скрывать, пятнадцатилетний Губерт стал знаменем, душой, но не мозгом операции. Найденыш не мог бы исполнить своих замыслов без Бибуло, а тому никогда бы не обойтись без Губерта, так как разбойничья братия растерзала бы атамана, узнав, что он отверг столь опасное, но и милое многим предложение. Едва ли нашелся среди отчаянных лесовиков, дерзнувших жить в Мертвой роще, человек, прямо или косвенно не пострадавший от господина Белого Утеса, и если бы и отыскались такие, в ком угасла жажда мести, они не отказались бы от участия в предприятии из-за мысли о богатствах казны Рикхарда де Монтвилля.
Изрыгавшую проклятия в адрес насильников Адельгайду утопили в колодце вместе с некоторыми из служанок, с барона Рикхарда долго и неумело пытались снять кожу (все-таки живой человек — не коровья туша, а мастерство палача — не то же, что труд мясника), наконец, оставив утомительное занятие, по совету Летиции Кривой, которая сама и взялась исполнить эту работу, ему отрезали член и запихали в глотку, после чего сбросили то, во что превратился господин, со стены. Издеваясь над бароном на глазах у сына, победители немного утомились и не получили должного наслаждения, потому что Рикхард не пожелал просить пощады. Он даже не кричал, когда его мучили, просто стонал, скрежеща зубами.
Другое дело Роберт, он ползал в ногах победителей, умоляя не убивать его, чем заслужил легкую смерть — ему отсекли голову. Правда, палач — Иоанн Колченогий, семья которого сгорела, — не успев выбежать из дома, подожженного весной Робертом, сумел обезглавить своего окаянного врага только с пятой или шестой попытки.
Пока победители веселились и грабили господскую сокровищницу, и разбойники и их сообщники были заодно, но скоро все могло измениться. Как бы ни оглупел от счастья Губерт, обретя возлюбленную, он не мог не понимать, что многие из его помощников помнят, как он вместе с Гвибертом разорял их дома. Следовало подумать о бегстве, и немедленно. Но Найденыш, не будучи в силах сдержать страсть, уединился с Арлетт в каморке Юдит, которая разделяла господскую постель с Бибуло. Зимняя ночь длинна, и совершенно опустошенные, лишенные сил юные любовники сладко заснули задолго до рассвета. Однако сон их оказался непродолжительным.
Очень скоро в дверь постучали.
— Это я, вставайте. Арлетт, поднимайтесь, доченька!
Заспанный Губерт нехотя открыл дверь, чтобы услышать шепот Юдит, сгибавшейся под тяжестью какой-то ноши, которую она с облегчением положила на пол.
— Бегите, дети, бегите, утром эти варвары захотят напиться вашей крови, будто им мало той, которую они пролили сегодня. Кривая ведьма уже приходила к Бибуло, который прогнал ее, отложив дела до рассвета, но она вернется. Злобная тварь — ей не нравится, что я лежу с ним в постели барона. Ей вообще все не нравится.
Губерт понимал, что Юдит права. Следовало поступить так, как велел Конрад, — взять перстень барона и, выскользнув из замка, спешить в Салерно ко двору герцога. Все так, но… до чего же не хотелось отрываться от сладкого тела Арлетт и скакать куда-то в холодную, сырую ночь. Однако та, поднявшись, уже зажигала от лучины факел.
— Нам надо скорее смываться отсюда, — проговорила Арлетт, выслушав Юдит. — Эта кривая стерва потребует нашей крови, к тому же… Губерт, ты говорил мне, что собираешься ехать к герцогу, не так ли? — Губерт кивнул, а Арлетт продолжала: — Герцог примет тебя, пошлет с тобой дружину. Почти все, кто знал тебя в лицо, мертвы, осталась только дурочка Гунигильда да еще несколько женщин, которых никто особенно и слушать не станет, если даже им и придет в голову сказать, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Не забывай, ты вернешься сюда обласканный, в дорогих одеждах, на боевом коне… Они не решатся признать в тебе того, кто ты есть, а если и посмеют… — в глазах Арлетт блеснул нехороший огонек. — Мы заставим их замолчать.
