Россияне всегда, до умопомрачения, хотели жить! Хотели иметь все, что только может предложить им планета. Их души вмещали в себя абсолютно все доступные человеку чувства, и им все равно было этого мало. Вот кто мог так любить, как русская баба? А кто мог так грязно ее предавать, как русский мужик? Какой американец бы не умер, работая так, как простой российский клерк? У какого немца бы хватило здоровья выпить столько непищевой алкогольной гадости, сколько может залить в себя, не подавившись, обычный русский физик-ядерщик из замшелого НИИ? Кто так безоглядно бросался грудью на немецкие амбразуры, спасая незнакомого ребенка? Кто, не моргнув, предавал лучшего друга детства за лишние двести долларов? Покажите мне еще одну такую страну, где люди так много рыдали? Или так много, до упаду, в любое, даже самое страшное время, смеялись? Покажите мне страну, где с нормальным, ни в чем не повинным человеком за какие-то десять дней могут произойти все те события, свидетелем и участником которых я стала?
Я чувствовала себя тем самым несчастным немцем, чей желудок отказался переваривать гвозди. Я совершенно запуталась. Чего я добилась, приучая себя к здоровой и сбалансированной пище? Только того, что мой желудок начинал болеть уже от одного взгляда на обычную пачку пельменей? И стоило ли этим гордиться, — было уже непонятно. Стал ли мой желудок здоровее от изнеженного питания исключительного качества продуктами, или наоборот, растерял все свои адаптивные качества и подвел бы меня при первом же удобном случае? То, что моя психика совершенно разучилась держать стресс — было уже очевидно. Приученная к проблемам, снять которые был способен простой «Tropical Rain», я оказывалась абсолютно пассивной рыдающей рохлей при первых же русских проблемах.
Меня возмущало и повергало в состояние шока абсолютно все. Казалось, что в этой стране все перевернуто с ног на голову. Все специально сделано самым неправильным образом. Милиция, которая по закону должна меня защищать от произошедшего беспредела, как раз и работала сейчас против меня, подстерегая с мешочком героина, чтобы навсегда упрятать в российскую тюрьму, и все это — по заказу именно тех, от кого и должна была меня защищать. Законы были специально написаны с такими дырами, как объяснил мне Денисов, что сами и помогали уводить у честных собственников их законное имущество. И переписывать их никто и не собирался, потому что «рыба гниет с головы», и государство не собиралось лишать себя возможности пополнить свои резервы за счет очередного нефтяного олигарха.
Перед глазами опять встала торчащая из-под стола старушечья нога в обрезанной носком серой колготке. Живот свело судорогой, и меня затошнило. Придерживая стену, просто чтобы оставались хоть какие-то вертикали в жизни, ориентиры, опираясь на которые я не сойду здесь окончательно с ума, я дошла до розовой римской ванной. Наклонилась над вычурным унитазом, и меня стошнило. На дне унитаза отчетливо виднелись кусочки съеденной недавно вареной колбасы. Она что, вообще не переваривается? — мелькнуло в голове. Она же по преданию должна быть из бумаги? А бумага прекрасно усваивается человеческим организмом.
Вконец измученная, я попыталась лечь в кровать. Но простыня как нарочно собиралась в кучу, подушка была из мерзкой дешевой синтетики и тоже формировала бугры у меня под щекой. Вдобавок кто-то, несмотря на позднее время, постоянно пользовался лифтом, и дверь его с жутким грохотом хлопала, каждый раз заставляя меня в ужасе красться на цыпочках к дверному глазку, чтобы проверить, не по мою ли душу пришли.
Уже ближе к утру, когда соседи наконец улеглись и забылись крепким сном, моя измученная нервная система обнаружила новый раздражитель: за окном раскачивались какие-то тросы. Непонятно откуда взявшийся ветер кидал их на стекло, и каждый раз я вздрагивала. Подойдя к окну и изучив ситуацию, я пришла в полный ужас. Похоже, по дому шли покрасочные работы, и прямо на уровне моего окна внизу, у самого тротуара, на толстых тросах болталась строительная люлька. Я с ужасом поняла, что проникнуть в мою квартиру не составляет вообще никакого труда. Трясущейся рукой закрыла окна на все шпингалеты. Попыталась отвести глаза от тросов, но у меня ничего не вышло. Закрыла занавески, чтобы не смотреть постоянно на тросы. Поняла, что так еще страшнее, и пошла опять их открыла. Всю оставшуюся ночь я присматривалась к жутким тросам, и мне постоянно казалось, что они начали двигаться, и люлька с вооруженными бандитами уже неотвратимо ползет к моему окну…
К утру простыня моя сбилась во влажную от пота кучу, глаза и щеки горели, я так и не сомкнула глаз, меня почему-то еще и подташнивало, и, окончательно проснувшись, я поняла, что в завершение всего у меня поднялась температура.
Только этого еще и не хватало!
Допив литр яблочного сока и накормив ребенка бутербродами, я приползла опять в кровать, свернулась без сил клубочком, подтянув колени под самый подбородок, натянула сверху одеяло и тупо уставилась на качающиеся тросы за окном.
Ночной ветер пригнал откуда-то тучи, и сегодня, наконец, было пасмурно. Жара при этом не спадала, а предвещала тропический ливень. Тяжелые грозовые тучи висели низко над столицей, дышать было абсолютно нечем, и наверняка что-то не так с атмосферным давлением. Сердце у меня стучало не в груди, а в висках, тошнота подкатывала к самому горлу, и лоб покрывала липкая и холодная испарина.
— Пошли гулять! — заявилась на порог моей комнаты выспавшаяся и с аппетитом позавтракавшая Даша.
— Все. Не могу.
— Можешь!
Ребенку было скучно в доме.
— Не могу я больше ничего, Даш. Иди отсюда. Поиграй в гостиной. Я болею. Я сейчас умру.
— А мой папа никогда не болеет!
— Да? Какой он у тебя молодец!
— И мне запрещает. Говорит, что болеют те, кому нечего делать.
Господи, Макс! Откуда у тебя вообще такая трудоспособность? А я где была, когда вам ее тут раздавали? Сидела в своем Амстердаме?
— Пойдем! — настаивала девочка.
— КУДА мы пойдем, моя зайка?
— Пойдем в аптеку и купим тебе лекарства.
Мысль неплохая. Пара таблеток парацетамола мне бы не помешала. К тому же в доме нет ни чая, ни воды (пить из-под крана я не решилась, а жажда меня мучила уже вполне ощутимо), заканчивались продукты и сигареты. И, даже несмотря на температуру и тошноту, почему-то страшно хотелось выпить чего-нибудь крепкого.
Я заставила себя встать. Дойти до ванной и посмотреть на свое отражение. Отражение было не мое. Я отвернулась. Надела купленные вчера парик и очки. Сердце колотилось и колени подкашивала омерзительная слабость. Голова под париком немедленно вспотела.
— Ну ты ваще… — с восторгом заявила Даша. — Такая другая стала!
Я напялила на ребенка огромную панаму. На всякий случай.
— Васю оставляем дома сторожевым зайцем? — спросила я с надеждой.
— У-у-у… — моментально завыла девочка.
— О’кей, о’кей, берем с собой. Но только в пакете! И несешь его сама! Понятно?
Это было понятно.
Понаблюдав с пять минут за тишиной и безлюдностью лестничной клетки через очень удачно оказавшийся в двери панорамный глазок, я тихонько провернула ключ в замке и приоткрыла железную дверь нашей крепости. Сердце отчаянно билось о ребра.
— Ходим перебежками. Как на войне. Я первая. Ты за мной по моему сигналу. Понятно?
— Понятно. А почему?
— Потому! Или так, или вообще никуда с тобой не пойду!
Постоянно оглядываясь по сторонам, передвигаясь короткими перебежками, мы выбрались из подъезда во двор, а оттуда — на тихую улицу. Никаких признаков преследователей нигде не обнаруживалось. Зато от выброса адреналина в кровь я, кажется, взбодрилась и чувствовала себя немного лучше. Сердце уже не так колотилось в груди, и слабость вроде бы почти прошла.
План! Надо всегда иметь какой-то план!
Решила начать с аптеки. Купить себе убойную дозу снотворного и что-нибудь от температуры. Страшно захотелось поливитаминов, но это, скорее всего, было нам временно не по карману. Полученные за мои бриллиантовые часики деньги просто таяли на глазах. Продавать мне было больше абсолютно нечего. Бандиты уже обзавелись второй моей сумкой. Интересно, Вика в результате оставит их себе? Обе сумки отличнейшего качества, кожаные, хороших брендов и к тому же — из последней коллекции.
Ну, раз я еще могу жалеть о сумках, значит, пациент жить пока готов, — решила я и выдавила из пересохших за ночь губ некое подобие улыбки. Гордо подняла голову, распрямила спину, тряхнула волосами цвета «жгучая брюнетка» и зашагала по безлюдному и тихому Староконюшенному куда глаза глядят.
Глаза привели меня на игрушечный лубочный Старый Арбат. Какая порнографическая и бездарная улица у них тут получилась! Пытались изобразить что-то типа пешеходного старого центра, наподобие, как в каждом уважающем себя европейском городке. А вышло — совершенно непонятно что. Пародия какая-то. Улица выглядела как наспех смонтированные в дешевой студии декорации к фильму.
