Ненавидя убивших его бойцов, он крикнул, а может быть, не успел крикнуть, а лишь подумал:
«Аллах акбар!» — и потянул кольцо, и почти уже совсем вытянул его, когда в затылок ему чугунной чушкой ударила автоматная пуля, раскроившая череп…
И Сашка Скоков умер… Умер взявшим над ним верх Магомедом Мерзоевым! Все-таки — Магомедом!
Все!..
На полу тут и там валялись трупы. Множество трупов, которые еще предстояло опознать. Между ними, наступая в их еще теплую кровь, ходили милиционеры.
Теракт не удался.
Террористы погибли… Все до одного.
Умар.
Мурад.
Аликбер.
Магомед.
Боевик, заменивший Аслана Салаева.
И все другие…
Их никто сюда не приглашал, они пришли сюда сами, чтобы победить или умереть.
Они не смогли победить, но смогли умереть так, как подобает настоящему чеченцу и мужчине. И даже те, кто не собирался умирать.
Они погибли с оружием в руках, защищая свой народ!..
Они лежали в крови, неестественно вывернув руки и ноги, уже ничего не желая и ни о чем не сожалея. Их земной путь был закончен. А об их душах пусть позаботятся те боги, которым они молились…
Мимо них бродили люди, их искаженные гримасами смерти лица снимали операторы, их тела трогали, шевелили, обыскивали, но им было все равно…
Их война — закончилась. Теперь уже навсегда…
…Из здания выводили заложников. Выводили под руки и выносили на руках. Женщины цеплялись за поддерживающих их под руки, огромных в сравнении с ними бойцов спецназа. Они даже не плакали, они еще не поняли, что произошло, они еще не смогли поверить, что все позади…
Это была победа!
Пиррова…
Возле телевизора плотным кружком сидели «лица кавказской национальности». К телевизору был подключен новенький, только что купленный бытовой видеомагнитофон, который писал все подряд новостные передачи. Это был не единственный телевизор и не единственный магнитофон в квартире — в соседней комнате работали еще два, настроенные на другие каналы «ящика». И это была не единственная квартира, где перед круглосуточно включенными телевизорами сидели кавказцы.
— Эй, смотри, смотри, да!..
В толпе, по которой панорамой прошла камера, мелькнуло лицо, которое вызвало общее оживление. Все стали оборачиваться и тыкать пальцами в экран, потому что человек, мелькнувший на экране, был здесь. Он был не похож на всех остальных, потому что был русским — у него было русское лицо, светлые глаза и волосы, но звали его Гамзат. Он тридцать часов провел в толпе перед оцеплением. Он был там с самого начала…
Новости кончились.
Телевизор переключили…
Мелькнули кадры идущих на штурм колонн спецназа.
— Шакалы! — зло сказал кто-то из кавказцев.
Потом пошла панорама трупов неопознанных террористов. Для кого-то — неопознанных и террористов, для них — хорошо знакомых им «братьев». Многих из них они знали лично — с кем-то вместе росли, с кем-то воевали, кого-то встречали на горных перевалах и базарах.
Их «братьев» расстреляли русские. Как в тире…
Но кавказцы не считали, что их «братья» погибли зря, — ведь о них узнал весь мир. Но не только поэтому, а еще потому, что в этой и в той комнате и в других квартирах тоже работали телевизоры, к которым были подключены новенькие, только что из магазина видеомагнитофоны…
Сотни минут запечатленного на пленке эфирного времени включали в себя десятки интервью свидетелей и участников событий. Каждый видел не так уж много и только с одной, там где он находился, точки. Но вместе — видели всё.
Имея эти записи и имея своих людей на месте происшествия, нетрудно было восстановить всю картину боя, сложив ее, как мозаичное панно, из отдельных видеокадров, статей и интервью.
И уже потом, стократно отсмотрев и вычертив схемы, спокойно, никуда не торопясь, подсчитать, что оцепление состояло из двух рот милиционеров и роты солдат-срочников, которых, при необходимости, можно смять, протаранив одной-единственной «Газелью» с взрывчаткой.
Что на исходные позиции подразделения вышли за десять минут до начала штурма со стороны…
Узнать, на крышах каких зданий засели снайперы.
Откуда и как проникли в здание наступающие колонны спецназа.
Чем они были вооружены и какую тактику использовали…
Узнать достаточно, чтобы в следующий раз не ошибиться, чтобы действовать наверняка, зная, что будет делать твой противник…
Нет, смерть их «братьев» не была напрасной! Они пожертвовали собой, напомнив миру о том, что Чечня еще жива и что она борется и никогда не сдастся! Они умерли, чтобы проложить дорогу другим, идущим за ними. Как в минном, которое нужно перейти, поле, на которое вначале ступают идущие впереди, а потом за ними и по их следам идут все остальные, уже не рискуя наступить на мину.
Они шли первыми и погибли как герои. И их души попадут в рай.
Уже — попали!
А русские — пусть пока радуются. Пусть думают, что они победили… Глупцы!.. Ведь ничего еще не кончено, все только начинается. Война начинается!..
Один бой ничего не значит! Один бой может быть проигран. И следующий тоже. Но война — никогда!
Война будет длиться много лет, может быть десятилетий, в Чечне и в России. Теперь и в России тоже! Будет длиться до тех самых пор, пока жив хоть один чеченский мужчина, который способен держать в руках оружие! И пока не умрет последний неверный! Последний русский!
И так — будет! Так — должно быть!
Они это знают, потому что в это верят! За это дерутся и во имя этого умирают!
Ничего еще не кончено!..
Аллах…
Акбар!..
Сергей Петрович спешил домой. Он теперь всегда спешил после работы или оттуда, где был, домой. Он стал отчаянным домоседом, потому что боялся, что, когда его не будет дома, туда кто-нибудь заберется и украдет его дочь. И тогда снова наступит кошмар.
С него снова будут требовать выкуп за жизнь его дочери.
Снова пришлют видеокассету, где она будет плакать и молить его спасти ее, глядя на него с экрана своими полными слез и ужаса глазами.
Потом они пришлют в посылке ее отрезанное ухо.
А потом, если он не найдет денег, — ее голову!..
Теперь он будет бояться всегда, даже когда она вырастет, даже когда выйдет замуж. А потом будет бояться за нее и за внуков…
Когда Сергей Петрович завернул в свой двор, он увидел, что подростки бьют какого-то человека. Бьют жестоко, пиная его башмаками по лицу.
«Что делают, бандиты!» — подумал он.
И быстро пошел вперед.
Подростки били какого-то мальчишку.
— Эй! — крикнул он. — Прекратите!
Парни остановились, замерли с занесенными для удара ногами, глядя на прикрикнувшего на них мужика.
— Вы что, вы же его убьете! — возмутился Сергей Петрович. — А ну давайте по домам, а то я милицию вызову!
Но подростки не испугались.
— Ты что, дядя, — сказал один из них. — Это же «чурка»!
Лежащий на земле мальчишка был «черным». Был «лицом кавказской национальности». Был «чехом». Его губы и щека были разбиты в кровь, и рядом с ним, на асфальте, тоже была кровь, а правая его рука неестественно повисла.
Мальчишка с надеждой смотрел на остановившего драку мужчину. Он надеялся, что тот ему поможет.
Подростки стояли, не зная, что делать — то ли разбегаться, то ли нет…
Сергей Петрович резко повернулся и пошел прочь. Уходя, он слышал, как сзади, за его спиной, глухо, словно кто-то с силой пинает туго надутый мяч, звучат удары, как стукается об асфальт голова.
Он не вернулся назад. И даже не повернулся…
Уже потом, уже на следующий день, он узнал, что в том месте, где он видел драку, был найден труп мальчика кавказской национальности…
Ну и пусть. Как они — так и с ними! И так им и надо!
Всем!..
…Аллах…
Акбар!..
По Чечне шла женщина. Шла в никуда, хотя об этом не догадывалась. Шла по вьющейся вдоль склона горной тропе, куда не забираются федералы, где ходят только чеченцы. Женщина забралась сюда в поисках своего пропавшего три года назад сына, про которого ей уже два человека сказали, что он жив, что его, кажется, видели в плену, где-то высоко в горах.
Она шла в аул, где, возможно, ей что-то скажут про ее сына.
В этот последний приезд она прошла, наверное, несколько тысяч километров. Ногами. Неделю назад у нее кончились все привезенные из дома деньги, и уже почти три дня она ничего не ела. Ей не на что было купить себе еду, и не было вещей, на которые можно было бы ее выменять. А тропа все не кончалась, все тянулась вверх.
Женщина часто присаживалась на камни и долго-долго сидела, уронив на грудь голову и собираясь с силами. А потом снова вставала и шла.
У нее не было денег, не было еды и уже не было сил идти дальше. Но она все равно шла, потому что ее вела надежда, которая питается не хлебом и сыром, которая питается любовью.
