Что ж, сегодня наконец он может сказать своему «русскому другу» кое-что straight.
— Когда-то полет нашего маленького «У-2» Хрущев использовал для срыва парижского саммита по разоружению и как предлог для развертывания гигантской советской программы создания межконтинентальных ракет, ядерных подводных лодок и стратегических бомбардировщиков. При этом «У-2» никого не бомбил, не обстреливал и не облучал. Он только фотографировал. А русский космический спутник «Кедр-1» вот уже две недели еженощно обстреливает Нью-Йорк плазменно-психотронным оружием, и даже вчера ночью, сразу после нашего прямого разговора с русским президентом, этот обстрел не прекратился — еще шестьдесят наших женщин получили «космические ожоги». Я хочу спросить у вас, господа: что сделала бы Россия, если бы американский спутник еженощно обстреливал москвичей лазерным, плазменным или психотронным оружием?
Члены «большой восьмерки» и приглашенный ими на этот саммит президент Украины понимающе хмыкнули. Они не сомневались, что шесть тысяч российских межконтинентальных ракет уже давно бы раскололи весь американский континент своими кассетными атомными боеголовками.
Тем временем, пережидая перевод своих слов и реакцию «большой восьмерки», американский президент прошелся по роскошному, с золоченой лепниной и резной царской мебелью кремлевскому конференц-залу и остановился у окна, за которым была Красная площадь. Но в Москве шел густой октябрьский дождь со снегом, серое небо буквально лежало на городе, вся площадь и стоявшие за ней здания тонули в этой холодно-постылой мути, и от всего этого президенту, прилетевшему из солнечного Вашингтона, стало вдруг беспросветно тоскливо и сиротно. Он ощутил, что больше, чем реванша, больше, чем права проверки всех томских, новосибирских, московских, ленинградских и прочих центров разработок психотронного оружия, списком которых его снабдил директор ЦРУ, и даже больше, чем немедленного рассекречивания этого проклятого «Кедра-1», ему хочется сейчас большой, двойной порции русской водки.
И, выговаривая свои требования российской стороне, он уже думал не о них, а о том, что никогда и ни за какие деньги он не согласился бы стать президентом этой огромной страны с ее серым и низким небом, сырым снегом, жуткими морозами, отвратительными дорогами и жуликоватыми генералами, которые втайне от своего президента продают оружие тем, с кем воюют, разворовывают свою же армию и запускают в космос мусорные ящики с суперсекретным оружием двадцать первого века.
Он посмотрел на русского президента. Всего семь лет назад, в августе 1991-го, этот президент стоял на танке богатырем, мужиком , и вся его фигура выражала русскую мощь и несокрушимость. И даже два года назад на трибуне ленинского Мавзолея он был еще ничего. Но теперь — старый, седой и какой-то сизо-умятый, как ацидофильное молоко… Как говорят русские? Укатали сивку крутые горки!
— По нашим сведениям, — слышал американский президент свой собственный голос, — одна из создательниц этого «Кедра», госпожа Бешметова, не только пользуется установленным на нем оружием, но и внушает нашим женщинам идеи нового матриархата и призывает их в Крым. Триста семьдесят этих так называемых новых амазонок прибыли сегодня в Симферополь, и это только начало, на очереди еще двадцать шесть тысяч. Мне сообщили, что в связи с этим украинское посольство повысило цену на оформление туристической визы до пятисот долларов… — И он в упор посмотрел на президента Украины.
— А шо? — ухмыльнулся тот. — Якшо им дуже трэба побачить нашу краину, нэхай платят!
— Я не об этом, — усмехнулся американец этому маленькому украинскому гешефту. — Вы можете сорвать на этом десять или даже сто миллионов. Но! Я полагаю, что, если позволить идеям матриархата распространяться с такой скоростью, как сейчас, мы все очень быстро окажемся перед лицом новой всемирной революции — женской революции. И потеряем власть…
— Та ни! — отмахнулся украинский президент. — Нам цэ нэ чипае! Можэ цэ у вас, а наши жинки нэ будут соби цицки палюваты!
Американец выслушал перевод этой реплики и, сдерживая раздражение, повернулся к русскому президенту:
— Может быть, на Украину это действительно не распространяется, но мужская власть во всем остальном мире под угрозой. И это не шутка, это, возможно, и есть тот Апокалипсис, который предсказан в Библии. Вы должны немедленно найти и арестовать эту Бешметову!
— Ага, зараз! — вместо русского президента высказался украинец. — Та хто ж йому дозволит уторгнуться на Украину и ризат курку, яка нэсэ нам таки золоты яйця?
Экскурсовод Алуштинского исторического музея оказался веселым и чуть подвыпившим стариком, профессором Крымского университета, уже третий год закрытого из-за отсутствия финансирования. Он сказал:
— В третьем веке до нашей эры жил философ по имени Хамелеон Гераклейский. Он сообщил нам, что некий лаконец Клеомен сошел с ума вследствие того, что, сдружившись со скифами, приучился пить неразбавленное вино. Отсюда, всякий раз, когда лаконцы хотели выпить неразбавленного вина, они говорили: «Подскифь»…
«Новые амазонки» засмеялись, а старик, подводя их к большой настенной карте, продолжал:
— Ну вот. А поскольку один наш поэт сказал: «Да, скифы мы, да, азиаты мы…», то позвольте вас предупредить, что вы попали на землю древних скифов, где не пьют ни разбавленного вина, ни разбавленной водки.
— Only straight! — заметил кто-то.
— Точно, — сказал старик. — И лучше «дабл». Но не сейчас! А после экскурсии. Итак, перед вами карта Скифии по представлению Геродота, который провел у нас в гостях несколько месяцев не так уж давно — всего двадцать четыре века назад. Он жил вот здесь, в Ольвии, которая теперь Очаков, и совершал свои путешествия по окрестным странам. А в поисках золотого руна спустился однажды по Черному морю, то есть, простите, по Понту Эвксийскому, до Колхиды и еще ниже — до вашей замечательной родины — реки Фермодонт. Тут он познакомился с наследниками сарматов и узнал про них следующее. Когда эллины победили вас у реки Фермодонт и отплыли обратно, везя с собой пленниц на трех кораблях, то в открытом море вы напали на мужчин и изрубили их. Но вы не знали судов и не умели обращаться ни с рулем, ни с парусами, ни с веслами, а поэтому стали носиться по волнам по воле ветра и прибыли вот сюда, в Кремны на Азовском море, которое греки называли Меотийским озером.
— Вы уверены? — вдруг спросила Лана Стролл.
— Как в свете дня! — ответил старик. — А у вас есть сомнения?
— Ага. Мне интересно, как женщины, незнакомые с рулем, могли аж отсюда, из нынешней Турции, переплыть все Черное море, найти этот узенький пролив и пройти по нему в ваше Азовское море?
— Гм… — Старик снял кепку и взлохматил седые волосы на затылке. — Гм… Я не знаю, как это им удалось. А вы знаете?
— Конечно, знаю. Я стояла у руля и вела корабль.
— О, тогда другое дело! — легко согласился старик. — Но вернемся к моему Геродоту. Сойдя вот здесь, в бывших Кремнах, с судов и встретив первый табун лошадей, амазонки захватили его, сели на лошадей и стали грабить местных скифов. Правильно? — с явной усмешкой повернулся он к Лане.
— Да, — подтвердила она. — Это был табун абсолютно белых лошадей, лучших лошадей в моей жизни!
Старик, косо наклонив голову, внимательно посмотрел на Лану и продолжал уже осторожнее:
— Гм… Скифы, пишет Геродот, недоумевали, откуда взялись эти грабители, они приняли амазонок за мужчин и вступили с ними в битву. И только после битвы скифы по трупам убитых поняли, что это женщины.
— Да, они устроили нам засаду вот здесь, в Гилее, — показала Лана на карте, — и мы потеряли семь амазонок. Но мы вырвались из окружения и ускакали в Таврику.
— Молодец, пятерка по истории, — похвалил старик. — Между тем скифы, потрясенные воинственностью амазонок, решили не убивать их больше, а заиметь от них детей. Они выбрали столько красивых юношей, сколько было амазонок, и приказали им следовать за этими амазонками, но не вступать с ними в битву. И даже убегать, если амазонки будут нападать на них. А потом возвращаться, ставить свой лагерь рядом с амазонками и ждать.
— Действительно, они таскались за нами по всей Таврике, — засмеялась Лана. — Мы даже перестали обращать на них внимание. Было только одно неудобство: они ставили свой лагерь так близко к нашему, что по нужде приходилось уходить подальше в лес. Впрочем, и скифы делали то же самое.
— Ах вот как! — сказал старик. — Значит, Геродот все же прав: именно в лесу «один из скифских юношей приблизился к уединившейся амазонке, а последняя не оттолкнула его, а отдалась ему без сопротивления». Правильно?
— Абсолютно нет! Это он отдался мне без сопротивления! — вдруг сказала Люси Геттинг. — И попробовал бы он сопротивляться!
