Винс Марино заерзал на стуле, как всегда во время подобных сцен. Стул заскрипел, и Грассьоне бросил на Винса злобный взгляд. Эдвард Леонг вновь двинулся к пиджаку.
Грассьоне смотрел на китайца.
– Медленнее, идиот! – крикнул он.
Эдвард Леонг остановился и осторожно шагнул левой ногой, нагнулся, шагнул правой, снова качнулся, левой, правой.
– Вот так-то лучше – сказал Грассьоне.
Леонг приблизился к пиджаку и, прищурясь, наклонился. Он медленно протянул руку, словно ожидая удара.
Марино отвернулся. Не то, чтобы он очень любил китайцев, но от всего этого ему становилось не по себе.
Грассьоне подождал, пока рука Леонга не дотронулась до пиджака.
– Перчатки! – заорал он. Где твои перчатки? Ты напустишь на мою одежду китайских микробов!
Эдвард Леонг закрыл глаза, подавив глубокий вздох, и достал из заднего кармана брюк грубые перчатки, какие носят садовники. Он никогда не работал в саду, даже в городке Коламбус, штат Огайо, где родился и вырос, но носил с собой эти перчатки, так как Грассьоне считал, что все китайцы – садовники.
Он неуклюже поднял пиджак, зажав ткань между большим и указательным пальцем.
– А теперь – в химчистку, – приказал Грассьоне. – Да побыстрее. Я жду важного гостя, а другого пиджака у меня нет. По твоей милости, безмозглая желтожопая обезьяна!
Грассьоне не отрываясь глядел на Эдварда Леонга, пока дверь за ним не закрылась. Затем, повернувшись, он распахнул за своей спиной стенной шкаф и вытащил оттуда чистый отутюженный пиджак на деревянных полированных плечиках.
Пока Грассьоне одевал черный шелковый пиджак, составляющий идеальную пару с его брюками, Марино мрачно смотрел на экран телевизора, где в уютной комнатке семейная парочка жизнерадостно обсуждала проблемы стирки. Чернокожий мужчина приятным голосом спрашивал свою жену, как ей удается так чисто отстирывать его рубашки. Грассьоне прервал разговор телевизионных супругов, выключив телевизор. В центре экрана осталась лишь зеленая точка, которая вскоре погасла. Грассьоне повернулся к Марино.
Перегнувшись через стол, с улыбкой он спросил Винса:
– Как ты считаешь, чего хочет этот Маселло?
Винс Марино упорно глядел себе под ноги, словно силился прочитать там ответ на вопрос:
– Не знаю, шеф. Может он хочет, чтобы мы кое-кого убрали.
Он поднял глаза на Грассьоне, который выпрямился в полный рост и обошел вокруг стола. Грассьоне остановился рядом с Марино, довольный страхом, который нагонял на своего помощника.
– Возможно, – ответил он. – Но тут дело серьезнее.
– Что за дело? – недоумевающе спросил Марино.
– Маселло слишком умен. Говорят, что когда-нибудь он станет большим человеком. Я думаю, он хочет попросить нас о чем-то особенном.
– Особенном?
Почему-то в этот момент Марино сообразил, что его шеф в лоснящемся костюме, с блестящими сальными волосами и жирной кожей похож на пластмассовую куклу.
– Да, особенном. Может, нам поручат убрать парня вроде того, за которым нам тогда пришлось погоняться с Джонни Деуссио, Верильо и Сальваторе Паластро. Он нас здорово измотал.
Когда же прибыл дон Сальваторе Маселло, Грассьоне с разочарованием узнал, что, скорее всего, убирать никого не придется. Только в крайнем случае, если парень не согласится на сделку. Этот парень – преподаватель колледжа, профессор. Грассьоне выслушивал объяснения с абсолютным безразличием, пока Маселло не упомянул об изобретении нового телевизора. Грассьоне оскорбился: его вполне устраивали старые.
– Решено! Мы уберем изобретателя, дон Сальваторе, – сказал он.
Маселло улыбнулся:
– Нет. Только, если он откажется с нами разговаривать. Такова инструкция дона Пьетро.
– Как ему угодно, – ответил Грассьоне. – Пусть будет по-вашему, дон Сальваторе.
– Прекрасно.
Маселло договорился с Грассьоне о следующей встрече и поспешно распрощался. Он чувствовал настоятельную потребность постоять под душем.
После ухода Маселло Грассьоне включил телевизор. Показывали какого-то придурка, победившего в совершенно идиотских соревнованиях по бегу в Бостоне. Грассьоне интересовался только теми видами спорта, где он мог заключать пари. Он отвернулся от телевизора и нажал кнопку звонка.
В кабинет вошел Эдвард Леонг. Он остановился на пороге, глядя миндалевидными глазами на Грассьоне и зеленоватый экран телевизора.
– Ну и что ты видишь, мудрец? – спросил его Грассьоне.
– Ничего.
Грассьоне даже привстал:
– Эй, я плачу тебе не за такие ответы.
– Но я действительно ничего не вижу.
– Убирайся вон, китайская рожа!
Леонг пожал плечами и взялся за ручку двери. Он еще раз взглянул на Грассьоне и телевизионный экран, где показывали победителя в бостонском марафоне. Парень бежал так быстро, что его почти не было видно – лишь неясное расплывчатое пятно.
– Вот так проходит человеческая жизнь... – задумчиво произнес Леонг.
– Выметайся отсюда! Готовь рикшу. Мы едем в Сент-Луис.
Римо вернулся в отель, окруженный толпой поклонниц. Женщины, задыхаясь, трусили за ним, на бегу стараясь всучить ему свои телефонные номера. Он отделался от них, жеманно пропищав.
– Мой дружок Барт не одобрит знакомства с вами.
Увидав Римо, сидящая в машине дама так вцепилась в водителя, что он чуть не врезался в ворота частной школы Тодда. Кассирша, буфетчица и похожий на «голубого» билетер, выглядывающие из дверей, проводили Римо восторженными взглядами.
Чернокожая девушка, продающая авиабилеты, решила отрастить длинные волосы, распрямить их и переехать из Дорчестера в другой район города. Она чуть-чуть потолстеет и перестанет кокетничать с мужчинами. Однажды вечером она встретит Его в читальном зале библиотеки и навсегда останется его рабыней, служанкой и нянькой. И пусть вся женская эмансипация катится к чертям собачьим! Принадлежать только Ему! Навеки, до гробовой доски!
Римо замедлил бег и заскочил в дверь книжного магазина, работающего круглосуточно.
Продавец взглянул на Римо.
– Спортивная литература в конце направо. Бег на длинные дистанции – на верхней полке.
– А где у вас словари? – спросил Римо.
Продавец, до глаз утонувший в бороде, подмигнул своему коллеге, упаковывающему подарочное издание Ветхого Завета:
– Какое слово вы ищете? Не «псих» ли?
– Нет. «Грубость», «наглость», «задница», и «несчастный случай», – без улыбки ответил Римо.
– Словари вон там, – дрожащей рукой продавец показал на низкий длинный прилавок.
Римо нашел самый толстый словарь и открыл его на слове «совершенство». За цифрой "1" следовало определение – «состояние совершенства – свобода от недостатков и дефектов».
Он просмотрел список определений до конца, но ни в одном из них не упоминалось о счастье. Римо был разочарован.
Когда Римо уже был в дверях, продавец спросил:
– Ну как, нашли, что искали?
– Нашел. Я понял, что можно быть совершенным, но несчастливым.
Продавец, раскрыв рот, проводил его взглядом. Оказавшись на улице, Римо решил не возвращаться сразу в отель, а пойти прогуляться в бостонский Гарлем – район Роксбери.
Вид белого человека, бегущего в спортивных трусах по вечерним улицам Роксбери, вызвал нездоровое оживление. Но вскоре оно поутихло, когда выяснилось, что никто не может его поймать, даже Фредди Дэвис по кличке Пантера, который в прошлом году побил рекорд Роксбери по бегу на 440 миль в украденных кедах.
В обжигающем холоде апрельской ночи Римо подбежал к отелю. Задрав голову, он посмотрел на окно своего номера и представил себе мирно сидящего там Чиуна. Нет, подумал он, еще не время возвращаться! И он побежал по залитым зловещим светом фар тротуарам Бойлтон-стрит до пересечения ее с Массачусетс-авеню и дальше, по главной магистрали Массачусетса.
Римо смотрел на бесстрастные автомобили, на невозмутимых людей на них: мужчин и женщин, которые родились и выросли невротиками; которые спорили, боролись, задавали вопросы, рассуждали, любили, выпивали, убивали, искали бессмертия и наконец умирали.
Он смотрел в лицо каждому встречному и думал: откуда он идет, чем он только что занимался? Глядя на исчезающие за поворотом автомобили, он спрашивал себя, куда мчатся находящиеся в них люди, по каким неотложным делам?..
И вдруг он понял! Ему стало ясно, почему, несмотря на свое совершенство, он так несчастен.
Римо понял, куда едут эти люди в автомобилях, он направлялся туда же.
Он решил вернуться в отель.
Все эти люди возвращались домой.
Но у Римо никогда не было дома. Под домом всегда подразумевается жена, дети. Он представил себе, как жена трогает его за плечо, отрывая от размышлений. Что же, для нее это может плохо кончиться... А дети? Как он объяснит Ассоциации учителей и родителей, почему его чада разнесли в пух и прах полквартала? Потому что их папочка – знаменитый киллер, а, как всем известно, яблочко недалеко от яблоньки падает?
