– На него и вправду стоит посмотреть. А какой второй момент?
– Тебе нужно бросить право и заняться политикой. Ты нужен своей стране.
Они влились в плотный поток машин и въехали в самое сердце распластавшегося, бесформенного Лос-Анджелеса. В этой части города скоростная дорога 1-11 называлась автострадой Санта-Моника. Автострада делила город на восточную и западную части и вела на юг в сторону Голливуда, Беверли-Хиллз и местечка Вествуд-Виллидж, где раскинулся огромный студенческий городок Калифорнийского университета.
Приближаясь к Map-Виста и пересечению с автострадой Сан-Диего, Драммонд взглянул на часы и принял решение.
– Я довезу вас, – сказал он Форресту, съезжая с автострады 1-11 на автостраду 1-405. От того места, где они сейчас находились, до Калифорнийского университета было менее трех миль, но город был застроен таким образом, что без машины его молодому попутчику пришлось бы добираться до студенческого городка целых полдня.
– До самого городка? Вот это да! Спасибо, доктор. Очень вам признателен.
– И сделаю это с удовольствием. Ценю ваши политические выкладки.
Форрест улыбнулся.
– Надеюсь, я не много тут наболтал? Что же касается Джека Крейна, то у меня на этот счет собственное мнение.
– Неужели?
Оба рассмеялись.
Драммонд, съехав с автострады 1-405, выскочил на бульвар Сансет и вскоре добрался до студенческого городка.
– Было ужасно приятно познакомиться с вами, – сказал Форрест. Если мне когда-нибудь потребуется помощь психоаналитика, непременно обращусь к вам.
Стрелка часов перескочила за восемь. Драммонд включил приемник. По случайному совпадению, едва Пол остановил свой "даймлер", а Форрест открыл было дверцу, чтобы выйти из машины, в динамике прохрипел знакомый резкий голос:
"...Есть в нашей великой стране силы, ведущие ее к краху... Безбожные силы, процветающие на преступности... наркотиках... насилии... подвергающие террору порядочных, богобоязненных граждан... Ради достижения своих омерзительных целей они превращают Соединенные Штаты – мои Соединенные Штаты Америки – в вонючую выгребную яму. Я заявляю вам, люди: ДЖЕК КРЕЙН НЕ ДОПУСТИТ ЭТОГО! – Оглушительные аплодисменты, восторженные вопли, свист. Перекрывая шум, кандидат в президенты еще более мощным голосом продолжал: – Джек Крейн провел четыре тяжелейших года своей жизни, сражаясь с безбожниками в некой стране... – И снова его заглушили восторженные вопли, свист, возгласы одобрения. – ...И та битва – ничто по сравнению с предстоящей, которую я поведу, придя в Белый дом!"
Опять послышались оглушительные аплодисменты и вновь – хриплый голос:
"Мне сказали, что в этом предвыборном марафоне участвует еще один претендент. Лично я его пока не видел, но это ничтожество будет стерто в порошок! – Безудержный смех аудитории. – До меня доходят кое-какие слухи. Я слышал, что он с невероятным пылом разглагольствует об образовании. Это, конечно, здорово. Разумеется, если при таком разгуле бандитизма и наркомании в стране останется хотя бы одна школа и хотя бы один учащийся. Я также слышал, что он ратует за освобождение уголовников... за то, чтобы лишить граждан Америки личного оружия. Неужели не ясно, что при таком положении дел обыкновенный человек не сможет защитить себя от преступников, которые вооружены до зубов! Что за славный денек наступит для нашей великой страны, если, не дай Бог, этот человек окажется в Белом доме. Послушайте, люди! Я пришел сюда сегодня вечером, чтобы сказать вам... ДЖЕК КРЕЙН НЕ ДОПУСТИТ ЭТОГО!.. ДЖЕК КРЕЙН НЕ ДОПУСТИТ ЭТОГО!.. ДЖЕК КРЕЙН НЕ ДОПУСТИТ ЭТОГО!.."
Толпа начала скандировать этот лозунг. Салон автомобиля наполнился оглушительным истерическим воплем. Драммонд выключил приемник и искоса посмотрел на Алана Форреста.
Форрест усмехнулся.
– Нет ничего ужасней запаха напалма ранним утром. Это из "Апокалипсиса сегодня". – Юноша протянул руку на прощание. – Большое спасибо, доктор.
– Удачи, Алан. Послушай, если тебе понадобится помощь – звони. Я имею в виду не психиатрическую помощь, а вообще. Помогу, чем смогу.
– Спасибо.
Драммонд смотрел вслед уходившему Форресту. Тот обернулся, помахал рукой и скрылся за деревьями.
Выезжая на бульвар Сансет, Драммонд снова включил приемник, настроился на нужную волну и поймал на середине фразы голос комментатора:
"...Тон всей его кампании с момента проведения съезда республиканцев, Крейн добился власти в штате благодаря своему военному прошлому и сейчас собирается сделать то же самое. Он воин и объявляет настоящую войну... войну преступности, нищете, наркотикам, насилию..."
Комментатора-мужчину прервал женский голос:
"Все это прекрасно, но касается сугубо городских проблем. А разбирается ли Джек Крейн в глобальных вопросах? Что думает о внешней политике? Какова его позиция по национальной безопасности? На мой взгляд, все его выступления – это чистой воды шовинистический патриотизм, который может вернуть нас к изоляционизму тридцатых годов".
В приемнике вновь послышался мужской голос:
"Ну, что ж. Время покажет. И конечно, многое определят теледебаты. Именно во время теледебатов Милтон Бёрн нанесет свой главный удар".
Женщина язвительно хихикнула:
" – Нанесет главный удар"? – это как-то не вяжется с личностью Милтона Бёрна. Я бы не советовала говорить эту фразу в присутствии Джека Крейна. Бёрн уже дрогнул под нападками Крейна. Не думаю, что во время теледебатов что-нибудь изменится.
– Могу только повторить: время покажет. На этом мы заканчиваем передачу о предвыборной кампании... а теперь снова вернемся в студию..."
Драммонд выключил приемник.
– "Шовинистический патриотизм", – задумчиво произнес он вслух. – Звонкая фраза.
Проезжая под автострадой 405, которая вела в Малибу, он мысленно добавил: "Звонкая... и смертельная".
Драммонд свернул с дороги, тянувшейся вдоль побережья, припарковал машину на усыпанной гравием площадке, открыл ключом калитку и вошел в мощеный внутренний дворик. Дворик утопал в зарослях цитрусовых, цветущих кустов, вьющихся растений, высаженных в деревянных бочках, глиняных горшках, урнах. Справа виднелся небольшой сад с альпинарием. Идея обустройства дворика принадлежала Вивиан, он доставлял ей особую радость и удовольствие.
Из дворика к дому спускались крутые ступени из необработанного камня. Драммонд открыл плотную дубовую дверь вошел в дом, и его вдруг охватила такая тоска...
И как-то сразу нахлынули воспоминания о минувших днях, словно закрывшаяся за ним дверь повернула время вспять. Он почувствовал запах духов Вивиен. Здравый смысл подсказывал, что это просто запах чистых полов... какой-то сенсорный бред. Но сердце нельзя обмануть. Драммонду действительно казалось, что он слышит запах духов Вив.
По одну сторону холла с оштукатуренными стенами и полом, выложенным керамической плиткой, были две спальни, туалет и ванная комната для гостей. В конце холла широкие каменные ступени вели вниз, в великолепную гостиную с дубовым паркетом, яркой мебелью в зеленых, желтых и бирюзовых тонах. Справа – открытый камин, слева – сводчатый переход, ведущий на кухню.
Дом был безукоризненно чист: каждый четверг здесь наводила порядок маленькая женщина-филиппинка. По воскресеньям она проветривала комнаты и пополняла холодильник Драммонда скромными припасами.
Драммонд прошел через гостиную, раздвинул плотные, накрахмаленные занавески. За стеклянной стеной с раздвижными дверьми раскинулась терраса с деревянным настилом, дальше открывался великолепный вид на пляж Сурфрайдер и зеркальную гладь Тихого океана.
Драммонд открыл двери, вышел на террасу, облокотился о деревянные перила и полной грудью вдохнул свежий воздух. Для второй декады октября погода все еще была хороша, температура не превышала восьмидесяти градусов по Фаренгейту, воздух был довольно чистый. И все же здесь чувствовался запах какой-то гнили – никакого сравнения с долиной.
В полосе прибоя несколько парней катались на серфах, на пляже было полно отдыхающих: одни бегали трусцой, другие чинно прогуливались. Внизу справа от Драммонда длинноногая блондинка – одна из трех стюардесс, снимающих ту часть дома, – сидела на деревянной террасе, скрестив ноги в какой-то из поз йоги. Слева внизу на террасе молодой актер, звезда одного из телесериалов, удобно развалившись в кресле-качалке, читал рукопись. Все было по-прежнему, словно Пол никогда не уезжал отсюда.
Драммонд вернулся в гостиную, заставил себя переключиться на предстоящие дела. Со временем он приучил себя мысленно жить в этом доме, но стать его неотъемлемой частью не мог. Чтобы избавиться от груза воспоминаний, он убрал все, что хоть как-то напоминало о Вив: фотографии, ее личные вещи.
Сразу же после убийства Вив, когда инстинкт гнал его как можно дальше от этого места, Пол обратился за помощью к другу-психиатру. Умом он понимал, что, пребывая в тоске, нельзя покидать родной очаг, но нахлынувшие эмоции мешали ему осуществить это на деле, поступить так, как он обычно сам рекомендовал другим. Постепенно ему все-таки удалось преодолеть себя, выработать в себе своего рода самоотречение, подлинный характер которого он не решался как следует изучить и проанализировать.
