– Каких «связей»? – Лиза окончательно запуталась.
– Ну в этой, в иудейской общине. В каких-нибудь организациях? Чтобы тебя прикрыли?
– От чего прикрыли? Хватит вилять, говори уже.
– Да в общем, в конечном итоге, – Катька облокотилась на сетку, но опомнилась и стала прямо. – Кое-что назревает там. Рассказывали на государственном.
Лиза молча уставилась ей в лицо.
– Ну, в общем, – сказала Катька, опять теребя сетку. И снова замялась.
В ячейке что-то заворочалось и подняло голову: бледный грибок с треугольной шляпкой, зачеркнутой крест-накрест – X.
...
Мобильник снова дернулся и пополз на край стола.
Он знал, кто звонит. И догадывался, почему. В последнее время у Макса выработался дар неприятного предвидения. Каждый раз, поднимая трубку или открывая рабочий почтовый ящик, Максим кожей ощущал, что сейчас будет. Хотя бы примерно. И от этого приторного чувства его тошнило.
Макс поднял трубку.
– Да, Лиз? Я отлучился на минуту.
– На меня хотят подать в суд.
– Кто?
И он догадывался, кто.
– Не знаю, – ее тон был неприятно требовательным. – Какая-то молодежная организация. Государственная даже.
– Номер статьи?
– Да не знаю я! Откуда мне знать. Ты же у нас адвокат. Вот и защищай меня.
– Посмотрим.
– Что значит «посмотрим»? Мне нужна помощь, у меня нет знакомых юристов. Кроме тебя.
– Лиза, – сказал Макс. Он кашлянул и повторил. – Лиза, не нужно забегать вперед. Потом обо всем поговорим. Я делаю для тебя что могу – профессионально или нет.
– Узнай, пожалуйста, что за организация и что за статья. И серьезно ли всё это. Нам нужно подготовиться.
– Угу. До встречи, – Максим нажал кнопку.
Он поднялся из глубокого кресла, отряхнул колени. Будущее грызло Макса, как болезнь.
В распахнутые окна бил майский сквозняк, душистый, свежий, – его хотелось глотать как воду, его невозможно было вытравить ни студийной пылью, ни табачным дымом. Максим свернул за угол и остановился. В курилке было тихо и гулко. На перилах долговязой вороной торчал помощник директора.
Макс разместился напротив и с третьей попытки разжег сигарету. Члеянц молчал.
– Не знал, что ты куришь, – сказал Максим.
– Я не курю, – ответил помощник, глядя под ноги. – Я к тебе.
«Опять без сюрпризов», – подумал Макс.
– Как она? – Члеянц подал голос.
– Можешь себе представить, – Максим выдохнул облачко дыма. От табака стало немного легче.
– Могу, – согласился помощник. – Но я не об этом. Она еще хочет уйти?
Неожиданно для себя Макс хихикнул.
– Если захочет, вряд ли задержится… Уф-фп, – он беззвучно чихнул – Вы ей нужны сейчас. То есть, ваши бабы из охраны. Тебя и Тамару это, конечно, порадует.
– Это всё закончится. А вот Элиза Фрейд теперь в коротком списке. Ее имя будет стоить денег. Заметь, просто имя. Мне бы хотелось видеть под ним Елизавету, но исполнительны…
– Лучше скажи мне, Аркадий, – перебил Максим. – Тебе в самом деле наплевать? Тебя лично, как человека – совсем не заботит эта травля?
– Какая травля, – скривил губы Члеянц. – Какая травля? Ты знаешь, что такое травля?
Он замолчал, и Макс отвернулся к сигарете. За окном верещали птицы.
– Я голубой, – сообщил помощник директора.
– Поздравляю.
– Один раз ребята устроили парад гордости. Здесь, в Москве, смешно, да?
Макс промолчал.
– Парад гордости, – повторил Члеянц. – Так знаешь, что они сделали?
– Что?
– На них выпустили скинов. Взяли и выпустили. Как бы те сами пришли. А наши начали драку.
Максим затянулся и передвинул ногой жестянку для окурков. Члеянц еще бормотал, глядя в кафельный пол:
– В новостях, везде, все говорили, что люди принесли пакеты с кровью, под одеждой, и обмазались ей, чтобы скомпрометировать молодежь. Возмущенная общественность…
– Аркадий, – прервал Макс.
– Что?
– Я хорошая шлюха, правда? Вы дадите мне медаль?
Члеянц устало закатил глаза. Он спрыгнул на пол, оглушительно щелкнув подошвами.
– Максим, помни, что бы мы ни просили, пусть это тяжело, но мы все – ты, я, Тамара Владимировна – в конечном итоге мы стараемся только для твоей девушки.
– Она не моя, – промычал Макс, не вынимая изо рта сигарету. – То есть, не совсем моя. Помнишь, у нее нас двое?
И он визгливо засмеялся, не в силах остановится. И фыркал, пока Члеянц не ушел. И скалился в метро, до самого Ленинградского.
Максим умолк только дома, когда навстречу вышла Лиза.
– Как там дела? – спросила она, и Макса опять затошнило.
– Я найду тебе хороших адвокатов.
– Не хочу я никаких адвокатов! Почему ты сам не можешь? Я им не верю, я могу доверить это только тебе.
И опять без сюрпризов. Кто сомневался, что начнется безумие.
– Я не смогу защищать тебя в суде, – сказал он, и ему стало чуть легче.
– Но почему? Ты же юрист, у тебя диплом.
– Нет никакого диплома.
– Я видела копию.
– Да, копия есть. Я взял чужой ксерокс, отфотошопил немного. Ясно теперь? У меня нет высшего.
«Вот и всё», – подумал он. И Максима захлестнула болезненная, нервная безмятежность, и кислое признание растаяло в сладком послевкусии.
Лиза помолчала. Выпрямилась и скрестила на груди руки.
– Я всё равно не хочу адвокатов.
– Ладно.
– Ладно? И что будем делать? – спросила она вызывающе.
– Тебя зовут на публичное оправдание. Не хочешь суда – рекомендую явиться.
– Какое оп… с какой стати? Кто зовет?
– ФАЦИ.
– Кто?
– Фонд активных целеустремленных избирателей. Тот самый. На страже нравственности и порядка.
– Ты что, шутишь? – Лиза уставилась в потолок. – Да пошли они.
– Какие тут шутки, – вздохнул Максим. – Буквально месяц назад их стараниями какого-то лузера вот так успешно прикрыли. За решеткой сейчас.
– Но… а… что он им сделал хоть?
– Ничего. Стихи писал. Пропаганда наркотиков и разврата.
Лиза опустила руки и повернулась.
– Ты был прав, – сказала она. – Пока нас не было, что-то серьезно поменялось. Очень так.
Макс устало выбрался из пиджака и бросил его на вешалку. Лизы уже не было в прихожей – она возилась на кухне, гремя чашками.
– Да потерпи ты десять минут перед ними, – крикнул он ей. – Это же кретины малолетние. Им тоже хочется внимания. Погавкают на камеру и успокоятся.
Он рухнул на диван и включил телевизор. У них теперь было спутниковое, каналов двести, но в последнее время по ним крутился либо шлак, либо очередное расстройство для Лизы. Всё равно они с ней иногда включали ящик и проверяли. Искали полезные новости. Искали союзников.
– Скандал вокруг имени популярной московской телеведущей, – объявил диктор, едва проявившись на экране.
Щелк. Максим переключил канал. Морские котики.
Щелк. Реклама.
Щелк. «Песня-88», ретрансляция.
Щелк. Интервью.
– …ой-то попсовой куклы, и впервые слышу это имя, и считаю всю эту шумиху праздным, дутым занятием, и разносят его те люди, которых мы вчера видели по телевизору, – говорил перед камерой мохнатый столичный рокер, и Макс едва не крикнул Лизке, что нашелся кто-то вменяемый, но тот моментально продолжил. – Хотя я понимаю ребят, которые вышли на улицы, не испугавшись погонов, не испугавшись личной охраны, явились высказать этой вавилонской блуднице, что думают о наших… наших бесстыжих королевах попсы.
Щелк. Реклама.
Щелк. Реклама.
Щелк. Два пожилых румяных юмориста в окружении театральных кресел.
– Это, знаете, как говорят: любит русский жидом похвалиться…
Щелк, щелк, щелк . Союзников не было.
Едва сбежав на кухню, Лиза открутила до отказа кран, раскрыла мобильник и нервно пролистала номера.
– Алло. Привет, Кать. Да. Да, слушай… мне нужна кое-какая помощь. Да, и мне не на кого больше рассчитывать. Хорошо? Ладно, внимание…
...
– Во-первых, можно поинтересоваться, какой велосипед у вас был до этого? – молодой худенький продавец говорил вполголоса, как в библиотеке, хотя вокруг пахло резиной и девственной фабричной смазкой.
– До этого, – Дима поскреб в затылке. – В общем, такой, желтый. Что за модель, не знаю, это было в Европе, там на таких ездят почтальоны…
– Ладно, понял, – кивнул продавец. – А перед этим?
Они шли между двух велосипедных колонн, тянувшихся вдаль, растворявшихся где-то в холодном полумраке. Фасад у магазина был крошечный, но помещение вместило бы хороший стадион, и здесь продавались не только велосипеды.
– Ну, – сказал Дима. – Перед этим «Аист». Но это давно, где-то лет двадцать назад.
– «Аист»?.. – продавец хихикнул. – Точно? На полном серьезе?
– Не знаю. Там спереди был нарисован аист. А может, чайка. Без рамы велик.
Продавец хмыкнул, нетвердо ухмыльнулся и помял одну костлявую руку в другой. У него сильно торчали зубы.
