На сцену опять поднялась девушка со щеками и воротником.
– Еще раз поблагодарим… – она глянула в бумаги. – …Тёмную Ярость за ее выступление, А теперь – патриотическая десятиминутка, ребята, не расходитесь, пожалуйста. Сейчас вам раздадут памятные флажки и буклеты, и после этого мы продолжим!
Она повернулась к Лизе и пробормотала:
– Готовьтесь, хорошо? Мы сейчас будем транслировать ваши извинения, для телевидения.
Лиза открыла рот, но девица уже смотрела вдаль. Парень в костюме галопом пронесся мимо и оставил перед Лизой два малиновых буклета. Кто-то тронул ее за локоть. Это был Максим. Он наклонился и оглушительно прошептал на ухо:
– Десять тысяч, – и затолкал в руку Лизы твердый бумажный квадратик.
– Что? Не пойму.
– Тебе просили передать. Десять тысяч долларов, если ты прочтешь этот ответ. Можно своими словами.
– Кто просил? – она развернула бумагу. Обычный принтерный листок, вверху две строчки текста.
– Сама знаешь, – Макс подобрал буклет и уставился в него.
«Я полностью отрицаю ваши пустые инсинуации», – прочла Лиза. – «Да, я знаменита, молода… гм… красива и развратна, и останусь такой несмотря на всё. Увидимся в обычное время на «Мега-44 м»!»
Вот как, значит.
Лиза подняла глаза и немедленно увидела знакомое лицо. Бергалиева сидела в небольшой ветхой ложе, среди кабелей и аппаратуры, и наблюдала за ней так же пристально, как Лиза смотрела в зал. Директриса ждала реакции.
«Откуда ты взялась», – растерянно подумала Лиза. Она повернулась к Максиму, стараясь не потревожить хрупкий стул.
– Я не стану читать это дерьмо.
Макс ухмыльнулся, не поднимая глаз от буклета.
– Это еще не худший вариант. Ты бы видела, что Члеянц изначально придумал. А у тебя – это примерно десятая редакция.
– Не нужно меня уговаривать, – Лиза нахмурилась. – Я не стану.
В зале стоял гомон, но Бергалиева наверняка разобрала всё по невербальной части.
– И я не стал бы, – легко согласился Макс.
– Спасибо.
– Не за что. Кстати, я только что потерял работу.
Лиза втянула носом пыльный воздух и едва не чихнула.
– Вот так ты, да?
– Как? Что тебе не нравится? Или ты считаешь, я не на твоей стороне? Или я мало ради тебя сделал?
– Я именно об этом. Именно. Ты заламываешь мне руки.
Максим открыл рот, но Лиза не дала ему заговорить.
– Уйди, – сказала она, шмыгая носом. – Встань и уйди, я не хочу тебя видеть.
Вдруг Лиза поняла, что в зале тихо. Снова начался эфир, и все камеры смотрели в ее лицо, и время шло, и вокруг не раздавалось ни звука, только один раз в гулкой тишине истерично хихикнул Макс.
– И-и… – девица поднялась на сцену, шурша бумагами. – Попросим обвиняемую встать.
Но встал кто-то другой. Позади с грохотом повалился стул. Дима побрел к микрофону, скрипя немытым паркетом, и девушка с воротником растерянно потеснилась.
– Раз, раз… – пробормотал Дима, не глядя в зал. Он порылся в заднем кармане, вытащил мятую бумагу и принялся читать, близоруко водя носом от строчки к строчке.
Он совсем не годился в ораторы. Голос Димы то звучал оглушительно, то пропадал вовсе. Дима неправильно ставил ударения и вещал о чем-то совсем неинтересном и скучном: какие-то фамилии, порой даже знакомые. Какие-то должности и регалии. Города и страны, часто уж вовсе экзотические.
И национальности.
Лиза понятия не имела, что это значит. И не только она. Меховая девица хлопала глазами и жевала губы. Хмурые дети ерзали на сиденьях и переминались между рядами. Даже люди с телевидения растерянно вертели головами, не зная, куда направить объективы.
На сцену поднялся охранник в черных кожаных ботинках. Он сделал несколько тяжелых шагов, но остановился, когда одна из телекамер повернулась ему навстречу. У его пояса болталась расстегнутая кобура, и охранник стоял неподвижно, шевеля только челюстью.
– Да, подержите его, мне быстро, – сказал Дима, прервавшись на середине чьей-то значимой фамилии. – Вот, я составлял этот список еще давно, когда искал материалы. Так мне тогда казалось: такая классная идея, показать, сколько тут собралось народу из разных городов и стран, и все чего-то добились, и всё такое.
Девица что-то заговорила у него за спиной, но микрофон был далеко, и ее не услышали.
– Я тогда только недавно приехал в Москву, и чуть не уехал обратно, потому что ничего и никого здесь не знал, – сообщил Дима, опустив мятый листок. – А теперь я хочу уехать, потому что всё знаю. И мне противно быть здесь, рядом с такими, как вы.
– СТОП! – рявкнул мегафон, и гомон публики улегся, не успев разрастись. Головы поворачивались одна за другой, и кепки в зале сменялись бритыми затылками.
– Рекламу! – Бергалиева взобралась на какой-то осветительный ящик. Она махнула рукой, и Лиза увидела, как между рядами одна за другой гаснут камеры.
Директриса развернула мегафон в лицо меховой ведущей.
– Заканчивайте, освобождаем зал. Представление окончено.
Но в зале, к счастью, были не только люди Бергалиевой. И не только суровые дети. Здесь и там по-прежнему чернели объективы. И не только с государственного. Отовсюду. Раз, два… пять крупных видеокамер, – сосчитала Лиза, едва дыша от беззаботного злорадства.
– Катька! – сказала она Максу, который вился у ее уха. – Это Катькины.
И не только. Штук десять любительских мыльниц. И даже насупленные юноши кое-где снимали их на свои бюджетные телефоны.
– Бергалиева Тамара Владимировна, – пробубнил со всех сторон голос Димы, и публика снова притихла. Охранники прекратили осаждать журналистов. Активные избиратели опять уставились на сцену. Они слушали и ждали.
– Исполнительный директор, студия «Мега-44», – читал Дима. – Член совета директоров сети вещания… кабельной сети вещания «Мега-44й» Место рождения – Узбекистан. Отец…
– Заткни ЕБАЛО!
Все лица повернулись к Бергалиевой. Все уцелевшие камеры теперь были направлены ей в лицо, и директор беспомощно косилась по сторонам, переводя взгляд с одной на другую, и вдруг публика взорвалась.
Свист и ор. Вопли и аплодисменты. Хмурые дети больше не казались недовольными. Они веселились как школьники, перед которыми опозорилась нелюбимая директриса.
Когда Лиза покинула ненавистную сцену и двинулась прочь, ее охрана уже была отозвана. Бергалиева тоже пропала, и черт с ней. Кепки расступались перед Лизой и Максом, а Диме и вовсе свистели вслед, и орали «зиг хайль», и каждый второй норовил похлопать его по спине.
...
В густом небе раскатистой нотой ревел самолет. Тяжелая летняя жара придавала город, не дождавшись, когда закончится май. Лиза отключила вентилятор и перенесла его на кухню.
Третий день ей было катастрофически нечем заняться. Она скиталась по квартире будто кочевник – из спальни в гостиную, оттуда на кухню, оттуда в кафельный полумрак ванной.
«Эксперт по ничего-не-деланью», дразнила себя Лиза. Как же, как же.
Нет, дел было полно. Стоило прибраться, стоило разобрать чемодан, который валялся у ее кровати еще с возвращения. Можно было выйти на крышу. Или выбраться погулять.
Только ей не хотелось ничего. Лиза спала, грызла сухие завтраки, пила чай. Иногда читала заметки в интернете. Пару раз даже смотрела телевизор.
Ей больше незачем было искать союзников. Элиза Фрейд покинула новости и выпала из коллективного сознания. Лизу почти не вспоминали на форумах, о ней больше не шутили в КВН. И она впервые радовалась этому.
Свежий поддельный выпуск «Z&N» вышел на экраны в понедельник вечером, как обычно. Как ни в чем не бывало. Как будто Лиза до сих пор отдыхала в Европе. Это был последний из них. Студия молчала, и о новом выпуске, похоже, речи не шло.
Если о ком и говорили теперь постоянно, так это о Диме – точнее, о людях, чьи фамилии он произнес с экрана, в прямом эфире, перед миллионной аудиторией. Или миллиардной, кто знает. Его речь показала каждая служба новостей – почти без звука, под сухие комментарии ведущих, – но полная запись лежала в интернете повсюду, и не двадцать тысяч совпадений, а все шесть миллионов. Лиза так и не добилась от Катьки подробностей, но, как видно, для многих эта запись не прошла даром. Кое-кто из Диминого списка твердо отрицал всё, и был неоднократно за это осмеян. Кое-кто из значимых людей наоборот публично соглашался – кто спокойно, кто яростно – и тоже получил свою порцию неприятностей.
«Как с иудаизмом», – вспоминала Лиза разговор с Катькой. Не сами его слова подняли шум, а их контекст. То, как они были сказаны, и когда, и в чей адрес. И сколько пройдет времени, пока кто-то из гонимых увяжет эти слова с ее именем.
Лиза взяла чашку, побрела в гостиную и осела перед черным экраном.
Щелк. Помехи.
Щелк. Помехи.
Щелк. Настроечная таблица.
Щелк. Она было подумала, что телевизор поломался, но…
