– Ну, это не совсем мой был, – признался Дима. – На нем еще отец ездил. И братья, когда были маленькие.
– Т-т. Так вы прошли, в конечном итоге, большой путь.
– Что да – то да.
После этого беседа окончательно расклеилась, и они брели молча.
– О, – сказал Дима. – Вот такой мне нравится. Сколько такой?
– Этот… – худой продавец растерялся вовсе. – Ну, это двухподвес, по большому счету, экстра-класса, то есть, сами понимаете…
– Ладно, я всё равно не разбираюсь, – Дима зачем-то нагнулся и заглянул велосипеду под шестерни. – Так он сколько стоит?
– Вам в рублях или долларах? – парень затоптался на месте. – Вас что меньше шокирует? Если в долларах, то грубо, скажем, восемь тысяч. Но нужно учитывать…
– О, нормально.
Дима полез за кошельком.
– Но вы еще ничего не посмотрели!
– Мне этот нравится.
– Подождите, я вот что хочу сказать: учтите, это довольно-таки… переоцененная модель, в районе такой суммы вы могли бы…
– Но он красивый? – спросил Дима.
Парень сделал усталое лицо.
– Я вам честно скажу. Вам нужен велосипед чисто для понтов? Чтобы было видно, сколько он стоит, и все дела?
– Мне он нравится, – хмуро ответил Дима.
– Окей, – продавец раскинул худые руки и стал похож на ветвистое дерево. – Тогда окей. Никаких вопросов. Наверное, лучше не спрашивать, откуда у вас такие деньги?
Он ухмыльнулся, снова обнажив крупные зубы.
– Почему, – сказал Дима. – Я заработал их в журнале, за пару лет, это не считая моей доли за квартиру, плюс еда и одежда… и еще много, правда, растратил на рестораны и дискотеки. Вы карточку примете?
– Карточку? Кредитку, что ли? Нет, нет, вы что, – парень замотал головой. – Терминал на такую сумму – это, во-первых, нереально.
– Ладно, – Дима затолкал кошелек на место. – Где у вас ближайший банкомат?
Он вернулся спустя полчаса, сжимая в каждой руке охапку бумажных денег.
– Буквально пару сотен не хватило, – радостно сообщил он продавцу. – То есть, смотря какой у вас курс… нет, наверное, это всё равно. А мобильный на остаток не возьмете?
Дима протянул кассиру телефон.
– Это «Сименс», ему два года всего. Экран, правда, чуть поцарапался.
Парень уставился на мобильник, отмахнулся и прошаркал в сторону кассы.
– Я вас проведу как постоянного клиента, – он устало порылся в ящиках за прилавком. – Трехпроцентная скидка… вот, подпишите… ваши техпаспорта, гарантия на все обвесы три года, кроме рамы, на раму пожизненная.
– То есть, пока я не умру? – не понял Дима.
– Да нет… пока не умрет конструкция, – парень швырнул на прилавок ручку. – Надеюсь, вы ее переживете. Так, ваша сдача… да, в конечном итоге, при вашем… стиле и опыте, а тем более, зрение, как я вижу… я бы вам рекомендовал на сдачу приобрести хотя бы простенький шлем.
– А, в общем, спасибо. Нет, я лучше, – Дима огляделся. – Я лучше куплю насос. И какую-нибудь классную футболку.
– Завидую вам, – продавец опять ухмыльнулся в два крупных зуба. – В конечном итоге, я сам так хотел бы… ну, пользуйтесь. Ручку-то оставьте.
– Уф, – Дима полез в карман и вынул авторучку, застрявшую в мятых бумагах. – Сейчас, еще одну минуту.
Он хотел поставить отметку напротив «Я хочу велосипед». Дорогой велосипед. Но списка в бумагах не было, точнее, Диме подвернулся другой список, уже забытый. Старая работа для журнала, теперь едва знакомая. Фамилии, имена, должности.
Страны и города.
– Гм, – сказал Дима в пустоту. – А вот это весело.
...
Пока она и ребята занимали места в углу сцены, в зале рябило от фотовспышек, и резкие тени метались по тяжелым бархатным портьерам. Камеры тоже были здесь, и много – вот только достаточно ли? Одна… вторая… Лиза пыталась сосчитать их, но всякий раз отводила взгляд, наткнувшись в толпе на очередную пару хмурых сверкающих глаз под синим прямым козырьком.
– Ты прав, – шепнула она Максиму. – Это и правда дети.
«Таким даже спиртное не продадут, наверное», – подумала Лиза. Хотя вряд ли кому-то здесь это мешает.
На сцену поднялась румяная девица в меховом воротнике и синей кепке, похожая на пролетарского вождя. Микрофоны еще не работали, поэтому девчонка бесцельно затопталась у стойки. Подумав немного, она подняла кулачок и яростно потрясла им над головой.
Между кресел засвистели и завизжали.
– Маня! Маня, зигуй! – крикнула худенькая школьница в первом ряду, подпирая носик двумя сложенными ладонями.
Если честно, Лиза ждала куда большего, – или просто другого. Не такого, как этот злой, извращенный детский утренник. Прокуренный зал в полузаброшенном доме культуры – у потертых кресел сбиты углы, на потолке мерцает зарешеченная лампа, а под ногами при каждом неловком движении скрипят ухабистые серые подмостки.
И бетонный холод, и лиловые флаги, перечеркнутые крест-накрест.
Ф-фи-и-и, – завелся микрофон на сцене, и меховая девица сделала шаг вперед.
– Ребята, – сказала она, капельку гнусавя. Ф-фи-и. – Дорогие ребята, расправьте крылья! Это мы! От северных равнин до южных морей, и всё это мы, наша страна, наше будущее!
Она говорила еще что-то, и ее голос ревел из плохих огромных колонок, трещал от помех и дробился, ломаясь между сценой и залом, но Лиза уже не могла разобрать ни слова. Да и вряд ли звучало что-то важное, судя по интонации. Девица в меховом воротнике трясла охапкой белых листов, и основная тема, как представлялось Лизе, похоронена где-то там, на сладкое под занавес. А пока – они хотели насладиться моментом.
«Насладиться», – подумала Лиза. В том-то и дело. «Это же бред», – думала она, глядя поверх собравшихся. – «Ведь они в большинстве». За ними государство. Каждый из них готов идти до конца, и увидеть Лизу за решеткой, и всё равно они недовольны: все как один суровые и мрачные, даже когда одобрительно кричат выступающим. «Многим даже», – осенило ее, – «плевать на тебя, но каждый словно обижен, и на кого – неизвестно».
На сцене рядом с девицей вырос аккуратный паренек, старательно расчесанный, в пиджаке и малиновой повязке, будто прямиком с выпускной фотографии. Он потерянно улыбнулся Лизе, открыл тяжелую папку и вострубил:
– Обвиняется – ведущая и психолог Элиза Фрейд! – и опустил глаза, читая по бумаге. – Мы, молодежь и будущее Родины, порицаем: за вульгарный внешний вид и образ жизни…
И опять Лиза не слушала. Ей хотелось извернуться и заглянуть в глаза этим двоим, меховой румяной девице и выпускнику года, увидеть стыд или хотя бы насмешку. Разглядеть неловкость или сарказм. Весь этот детский сад – ведь это просто не могло быть на полном серьезе. Если бы Лиза сидела в зале, а не за партой в углу, она сползала бы под кресло, давясь от хохота. Нет, правда же. Разглядеть бы их лица, хоть на секунду.
Но глаза девицы скрылись под опущенным козырьком, а паренек лишь долдонил, читая новые и новые обвинения.
– Разжигание межнациональной розни по отношению к русскому народу… Насаждение ксенофобии в адрес православной церкви…
Лиза откинулась на скрипучем подвижном стуле и прикрыла глаза. Вдруг ее навестило смутное, очень туманное воспоминание, откуда-то из школьных времен, из младших классов. Тоже актовый зал. Круг Позора. Звонкая пионервожатая, в руках малиновый скоросшиватель.
«За неуспеваемость и хулиганство…»
Эхо разносит фамилии, и круглые стриженые затылки один за другим бредут на сцену. В зале молчат.
Как будто старый неприятный сон. «Бедные мальчики», – подумала Лиза. Зачем ты их сюда тащила? «Для поддержки». В чем? Перед кем?
Она приоткрыла веки и скосила глаза на Макса. Тот сидел прямо и непрерывно ерзал взад и вперед, рискуя доломать скрипучий ветхий стул. Он ждал чего-то. Наверняка – когда всё это закончится.
Девица с пареньком спустились в зал. На сцену поднялась уже знакомая худая школьница. Она изо всех сил тянула шею, стараясь докричаться в микрофон. Она читала стихи.
– Враг президента, враг народа. Иерихонская блудница…
Кто-то длинный вынес девочке ведро гладиолусов. Она засмущалась и начала заново.
Рядом кто-то негромко хрюкнул. Лиза глянула вправо и встретилась глазами с Димкой. Он тоже оказался на взводе, но совсем по-другому.
Дима хихикал и грыз кулак. Он шел пятнами от возбуждения, и его короткие волосы сверкали искорками от пота. Когда Лиза посмотрела в его сторону, Дима склонился к ней и громко зашептал:
– Не волнуйся! Не… Всё будет классно!
– В чем дело? – беззвучно спросила Лиза.
– Ни в чем, я просто придумал… там, одну вещь. Не переживай. Всё будет хорошо. В конечном итоге, – и затрясся, глотая смех.
Маленькая школьница прочла стих, взвалила на себя гладиолусы и осторожно побрела в зал. Публика спохватилась и захлопала ей вдогонку.
«Верх безумия», – подумала Лиза. Нет. То есть, низ безумия. Самое дно.
На сцену опять поднялась девушка со щеками и воротником.
