Приоткрыв окно, О’Коннел впустил в салон струю бодрящего воздуха, чтобы немного остыть. Он считал, что существуют две Эшли. Первая убегала и пыталась избавиться от него, она была сердита и напугана. Эта Эшли принадлежала Скотту и Салли и еще этой Хоуп, женщине-фрику. При мысли о них он нахмурился. Их отношения были явным извращением, болезнью. Девушке будет только на пользу, когда он освободит ее.
Настоящей Эшли была та, которая сидела с ним за столиком, пила и смеялась его шуткам, которая завораживала его, пока в конце концов не пригласила его открыто к себе. Настоящая Эшли установила с ним такую глубокую связь, и физическую и духовную, о возможности которой он до тех пор и не подозревал. Настоящая Эшли впустила его в свою жизнь, хоть и ненадолго, и теперь он был обязан снова найти ее.
Он освободит ее.
Он знал, что та Эшли, какая существовала в представлении ее родителей и этой лесбиянки, была лишь тенью настоящей. Студентка, занимающаяся искусством и не вылезающая из музеев, — это была фикция, придуманная кучкой никчемных, скучных образованных обывателей, которые хотели сделать ее такой же, как они, обречь ее на такое же тупое и ничтожное прозябание. Его Эшли ждала, чтобы он спас ее, как сказочный принц, и показал ей, что такое настоящая жизнь. Она мечтала об опасных приключениях, о существовании, полном риска. Его Эшли была Бонни, а он был Клайдом,[26] она шла по жизни бок о бок с ним, презрев общепринятые правила. Да, пока что она сопротивлялась ему, боялась свободы, которую он нес ей, но это было понятно. Его жизненная энергия действительно могла испугать.
Нужно было только объяснить ей, что к чему.
Майкл О’Коннел улыбнулся. Он был уверен в победе. Наверное, она достанется нелегко, слишком много препятствий на пути. Но в конце концов она поймет.
Чувствуя новый прилив возбуждения, парень нажал на газ, и машина рванулась вперед. Он вырулил на левую полосу и еще увеличил скорость. Никто не сможет его остановить. Только не сегодня.
«Осталось немного, — думал он, — совсем немного».
Ночь накрыла Хоуп своим крылом, окутала ее горе темнотой. Они с Салли тронулись в обратный путь. Молчание Хоуп казалось каким-то ирреальным, как будто она была лишь призрачной тенью самой себя.
Салли не пыталась заговаривать с Хоуп, благоразумно оставив ее наедине с ее мыслями. Ей было немного совестно, что она не испытывала такого же острого горя, хотя, наверное, должна была бы. Тем не менее мысли о гибели Потеряшки не оставляли ее. Какой бы ужасной ни была потеря, важнее было понять, как это случилось и что все это значило. Обдумывая события этой ночи, она испытывала потребность действовать, что-то предпринять.
Автомобиль, заскрипев покрышками, остановился перед их домом.
— Мне очень жаль, Хоуп. Я знаю, что он значил для тебя.
Хоуп подумала, что это, наверное, первые ласковые слова, которые она услышала от Салли за несколько месяцев. Она глубоко вздохнула, молча выбралась из машины и побрела к дому, загребая ногами опавшие листья. У входной двери она остановилась и, осмотрев ее, повернулась к Салли.
— Не здесь, — сказала она со вздохом. — Разве что тот, кто это сделал, очень ловко отпирает любые замки. Но кто-нибудь заметил бы его — соседи, прохожие.
Салли подошла к ней:
— Наверное, он влез сзади, через подвал. Или через одно из боковых окон.
— Я посмотрю сзади, — кивнула Хоуп. — А ты проверь окна, особенно в библиотеке.
Увидев развороченный дверной косяк, Хоуп секунду стояла, тупо глядя на щепки, устилающие цементный пол, затем крикнула:
— Салли, это здесь, внизу!
Подвал освещался единственной голой лампочкой под потолком. На заплесневелых стенах плясали причудливые тени. Хоуп вспомнила, что маленькой девочкой Эшли боялась спускаться сюда одна, когда ей надо было постирать белье, — ей казалось, что в затянутых паутиной углах притаились привидения и тролли. Лучше всего было, если ее сопровождал Потеряшка. И даже в отрочестве, когда Эшли считала себя слишком взрослой, чтобы верить в эти сказки, она, собрав свои обтягивающие джинсы и крошечное нижнее белье, которое она прятала от матери, и прихватив галету для собаки, открывала перед Потеряшкой двери в подпол и только потом спускалась сама. Пес радостно скатывался по лестнице, производя такой шум, что всех обитавших в подполе демонов как метлой сметало, и усаживался в ожидании Эшли, с энтузиазмом колотя хвостом по полу.
— Вот, смотри, — сказала Хоуп подошедшей Салли. Та кивнула. — Наверное, у него был фонарик. А потом он поднялся по лестнице в кухню.
— По-видимому, тогда Потеряшка и услышал его. Или почуял.
— Он обычно ждал нас в прихожей, — сказала Хоуп, — так что, услышав звук сзади, сразу должен был понять, что это не ты, не я и даже не Эшли. — Она оглядела кухню. — Вот здесь он принял последний бой, — проговорила она тихо.
«Да, последний бой», — подумала она. Она представила себе старого пса со вставшей на загривке седой шерстью, с обнаженными притупившимися зубами. Это был его дом, его семья. Никто не мог проникнуть сюда мимо него, несмотря на то что его зрение и слух ослабли. Тому, кто все-таки пробрался в дом, пришлось заплатить немалую цену. Она покашляла, чтобы прогнать готовые брызнуть слезы, и, опустившись на пол, стала осматривать его.
— Вот, — сказала она.
— Что там? — склонилась к ней Салли.
— Кровь. Вряд ли это что-нибудь другое. И это кровь не собачья.
— Да, ты, наверное, права, — согласилась Салли и добавила мягко: — Молодец Потеряшка.
— Но что надо было тому, кто влез сюда? — спросила Хоуп.
Тут Салли осенило.
— Это был он, — тихо сказала она.
— Он? Ты имеешь в виду…
— Этого подонка, О’Коннела.
— Но я думала… Ты же говорила, что он оставил нас в покое. Частный детектив заверил тебя…
— Частного детектива убили. Вчера.
Глаза Хоуп изумленно расширились.
— Я собиралась сказать тебе об этом, когда мы пришли домой.
— Убили? Где? Как?
— В Спрингфилде, на улице. Это было «приведение приговора в исполнение», как пишут газеты.
— Это еще что значит?
— Это значит, что кто-то подошел к нему сзади и выпустил две мелкокалиберные пули ему в затылок, — ответила Салли холодным тоном, в котором явственно звучал страх.
— И ты думаешь, это был он? Почему?
— Этого я не знаю. Трудно сказать наверняка. Очень многие ненавидели Мерфи. Любой из них мог…
— Другие нас не интересуют. А здесь… — Она посмотрела на пятна крови на полу. — Ладно, в Спрингфилде это мог быть кто угодно, но здесь, ты думаешь…
— Кто еще, если не он?
— Это мог быть какой-нибудь другой взломщик. В нашем районе такое случалось.
— Случалось, но крайне редко. И это были, как правило, подростки. А здесь на них не похоже. Я не заметила, чтобы у нас что-нибудь украли.
— Да, я тоже.
— Тогда кто еще это может быть?
— Но это значит…
— …Что он опять преследует Эшли.
— Но что он здесь искал?
— Информацию, — ответила Салли. Ее передернуло.
— Но ведь Скотт сочинил эту историю про Италию и сделал так, что она дошла до подонка. Она якобы уехала туда изучать искусство Возрождения и пробудет там долго.
— Нам ничего не известно, — покачала головой Салли. — Мы не имеем представления, что О’Коннел знает, что он думает, что он разнюхал и даже что он сделал. Мы знаем, что убили Мерфи и убили Потеряшку. Но убил ли их один и тот же человек? Мы бродим в потемках. — Она вздохнула и, сжав кулаки, в отчаянии стукнула себя по голове. — Мы ничего не знаем наверняка!
Хоуп снова поглядела на пол и заметила еще две капли крови у дверей, ведущих в жилые помещения.
— Давай осмотрим дом, — может быть, он оставил еще какие-нибудь следы.
Салли, закрыв глаза, на миг прислонилась к стене и глубоко вздохнула:
— По крайней мере, в доме нет ничего, что подсказало бы ему, где она находится. Уж об этом я позаботилась. — Открыв глаза, она продолжила: — А нападение Потеряшки, скорее всего, заставило этого ублюдка ретироваться подобру-поздорову.
Хоуп кивнула, хотя не была до конца уверена в этом:
— Давай все-таки проверим.
Они нашли кровь также в коридоре, около двери, ведущей в маленькую библиотеку с телевизором.
Хоуп окинула комнату взглядом в поисках свидетельств того, что О’Коннел побывал здесь. Посмотрев на телефон, она судорожно вздохнула и сделала шаг вперед:
— Салли, смотри!
На телефонном аппарате алело несколько капель крови.
— Ну и что, что телефон… — начала было Салли, но тут заметила, что одним из красных пятен была лампочка, сигнализирующая о поступлении сообщения. Она нажала кнопку воспроизведения.
Радостный голос Эшли наполнил помещение:
