Издалека донесся звук полицейской сирены.
Я свернул налево, в проход между двумя домами, и поехал по дорожке, идущей параллельно полю для гольфа, — иногда мы с Билли вместе катались по ней на велосипедах. Проехал метров пятьсот, иногда преодолевая поросшие травой кочки, и свернул направо. Еще немного — и я был уже в соседнем квартале.
Вдалеке слышались раскаты грома — начиналась гроза.
На ближайшем перекрестке я свернул направо. На следующем — налево.
Полицейских сирен я больше не слышал.
Еще один поворот…
Теперь можно было не бояться погони.
Через несколько часов я ехал в кузове небольшого грузовика, среди разнообразных стройматериалов.
В кабине сидели два индейца, которые подобрали меня у бензозаправки. Они направлялись в Майами. Это было очень кстати, тем более что поймать попутку в грозу казалось мне заведомо безнадежным делом. Индейцы предложили мне место внутри кабины, но я настоял на том, чтобы ехать в кузове с брезентовым верхом. Не считая, я протянул им несколько купюр. Они пожали плечами, взяли деньги и больше ни о чем не спрашивали.
Велосипед я спрятал в мусорный контейнер на первой же встречной бензозаправке — той самой, где меня подобрали индейцы. Я старался по возможности не попадать под камеры видеонаблюдения. Не снимал деньги с карточки. Отключил оба мобильника — свой и Коша. Я не знал, сможет ли полиция вычислить меня по включенному мобильнику, но предпочел не рисковать.
Оказавшись в грузовике, я пересчитал свою наличность. Восемьдесят шесть долларов. Плюс завалявшаяся в кармане монетка в пятьдесят центов.
Кроме этого, у меня не было ничего.
Ни семьи. Ни работы. Никакой поддержки.
На данный момент объявление о моем розыске, конечно, уже разослано по всему округу и за его пределы — от Форт Майерс и Сарасоты на востоке до Майами и Палм-Бич на западе. Местные журналисты наверняка связались со своими коллегами из центральных газет, и теперь все вместе радостно предвкушают грядущие сенсации. Ну, что-что, а уж ворох компромата на меня Гарнер им обеспечит…
Я представил себе, какие будут лица у соседей. У Конни. У моих коллег и пациентов. У Германа Лебовица и Шейлы. У мисс Скорбин, моей бывшей учительницы, которая нынче учит моего сына. Все эти люди почувствуют себя преданными. Обманутыми. Разумеется, они все меня возненавидят…
Я рассеянно смотрел на пейзаж, тянущийся по обе стороны дороги.
Мне по-прежнему ничего не было известно ни о Коше, ни о моем отце. А уж об этом ужасном фильме — и подавно. Я не знал, что стало с Шоном Рамоном-Родригесом. Не знал, откуда взялся костюм японской волшебницы, и не понимал, почему он кажется мне знакомым. Не знал о тайных целях компании «Карнавал теней». Мне ни о чем не говорило прозвище человека, за которого Кош почему-то принял меня: Человек С Той Стороны.
По правде говоря, я вообще не понимал, как все это могло произойти — как моя жизнь полностью перевернулась меньше чем за неделю всего лишь из-за того, что я подобрал тот проклятый телефон!
Гром по-прежнему грохотал, но молний не было видно. Грузовик покинул городок моего детства и выехал на федеральное шоссе, ведущее в Майами. Я снова погрузился в созерцание мрачного болотистого пейзажа Эверглейдс.
Через некоторое время поднял воротник пиджака и устроился в дальнем углу кузова.
Все мои действия были автоматическими, продиктованными инстинктом самосохранения. Я просто спасал свою шкуру.
У меня не было абсолютно никакого плана.
В моей жизни впервые наступил момент, когда я оказался близок к полному, абсолютному отчаянию.
Следующие двадцать четыре часа были наихудшими в моей жизни.
Это было погружение в черную бездну.
Все это время меня ни на минуту не оставлял страх. Моя рубашка и мой пиджак насквозь пропитались потом, сердце готово было разорваться каждую секунду.
Когда ваша повседневная жизнь расписана до мелочей и вы ежедневно совершаете одни и те же привычные ритуалы — встаете с постели, умываетесь, одеваетесь, отправляетесь на работу, возвращаетесь домой, по пути забрав ребенка из школы, ужинаете и ложитесь спать, — вы даже не понимаете, насколько эти повторы важны. Вы относитесь к ним небрежно, даже с некоторой долей раздражения, мечтая об отпуске, чтобы хоть ненадолго сменить обстановку: «Поедем на лыжный курорт, дорогая, или лучше на море? — Не знаю, дорогой, все зависит от того, сколько у нас будет свободных денег». Вы даже на секунду не можете вообразить, что эти драгоценные мелочи — как крепостные стены, валы и рвы, которые защищают вашу жизнь от вторжения разрушительных сил хаоса.
Мои защитные сооружения обратились в прах в кузове грузовика, двигавшегося по дороге из Неаполя в Майами-Бич.
Результат был сравним с эффектом ударной волны. Сначала вспышка пламени — и вот, при ярком свете, вы замечаете исчезновение самых мелких привычных деталей: вы больше не получаете ни завтрака (который обычно проглатываете на третьей скорости, торопясь на работу), ни более плотного обеда; не можете делать покупки в супермаркете в субботу днем, запасаясь продуктами и всем необходимым сразу на неделю; теряете работу (которая прежде казалась вам такой скучной и утомительной). Потом вспышка сменяется серией еще не самых сильных взрывов: у вас больше нет ни работы, ни дома, ни семьи. И наконец — финальный Большой взрыв: пред вами разверзается огненная бездна, поглощающая все основы смысла вашего существования, одну за другой. Тогда вы понимаете, что больше никогда не сможете заниматься своей работой, которой посвятили всю свою жизнь. Что никогда больше не увидите своих близких — ни вашего сына, которого обожаете, ни вашу жену, которая отныне испытывает к вам глубочайшую ненависть. Что ваше будущее станет жалким и убогим, полным стыда, отчаяния и страха, и единственными перспективами, которые оно перед вами раскроет, будут вечные скитания или тюрьма.
Вы начинаете думать о смерти.
На какое-то время самоубийство кажется вам вполне приемлемой альтернативой такому существованию.
К счастью, инстинкт самосохранения не дремлет и всячески гонит от вас эту мысль, поскольку вы все же хомо сапиенс — существо с весьма развитым мозгом, который эволюционировал на протяжении многих тысячелетий, наращивая один за другим все новые слои. Вы — ходячая машина, запрограммированная на выживание и предназначенная вовсе не для того, чтобы сдаваться при первой же неудаче, а для того, чтобы приспосабливаться к обстоятельствам либо с ними бороться. И вы ничего не можете с этим поделать даже при желании.
И по истечении долгого, очень долгого времени ваши отчаяние, тоска и рыдания наконец начинают понемногу стихать. На смену им приходят чувство полного опустошения и усталость, близкая к ступору, — что касается меня, я испытывал нечто подобное в первый год последипломной стажировки в больнице, когда приходилось дежурить по двое суток подряд.
Городские огни кажутся вам крошечными факелами, пылающими в непроглядной ночи. Вокруг вас раздается шум машин. Внедорожники, неповоротливые «семейные» автомобили, юркие японские малолитражки… Вы высовываете голову из-под брезента, поскольку внутри очень жарко и душно, даже в этот поздний час. Ваши мысли на короткое время принимают другое направление — вы невольно изумляетесь этим адским дорожным движением и тем, как все без исключения водители, кажется, вообразили себя гонщиками «Формулы-1»: мчатся на максимальной скорости, непрерывно сигналя и обгоняя друг друга, ежеминутно готовые оттеснить соперника едва ли не в кювет. Это напоминает вам движение на улицах Парижа в ту далекую пору, когда вы проходили там стажировку, — и это драгоценное воспоминание вызывает у вас мимолетную улыбку. Затем вы пересекаете подсвеченный фиолетовыми огнями мост Макартура над темной водой залива Бискейн-Бэй и, дождавшись, пока грузовик затормозит на ближайшем светофоре, выпрыгиваете из него. Реальность вновь вступает в свои права. Прощальный кивок — и ваши благодетели-индейцы продолжают свой путь без вас.
Вы растерянно оглядываетесь, вытираете потные ладони о мятый пиджак. В сердце у вас пустота. Вы спрашиваете себя, что же с вами теперь будет.
И не можете найти ответа.
Индейцы высадили меня в богемном квартале Майами — Саут-Бич (СаБи, как они его назвали).
Я шел мимо многочисленных бутиков и коктейль-баров, сунув руки в карманы пиджака. Несмотря на то что был понедельник — наименее располагающий к вечерним развлечениям день недели, — здесь тусовалось множество народу, в основном молодежи. Среди них выделялось довольно большое количество геев и лесбиянок: первые — в расстегнутых чуть ли не до пупа рубашках, вторые — в шортах и миниатюрных топах. Попадались драгдилеры и проститутки, охотящиеся за клиентами. Меня они тоже несколько раз окликали — кто-то на английском, кто-то на испанском. Некоторые приглашали выпить по стаканчику. Другие насмешливо фыркали при моем появлении — без сомнения, вид у меня был странный, и в этой толпе я казался чужаком. Один раз меня даже попытались ограбить. Я с угрожающим видом обернулся, надеясь, что воришка обратится в бегство, но вместо этого он посмотрел на меня вызывающе-наглым взглядом. Тогда я решил укрыться от греха подальше в каком-нибудь баре, изобразив беспечного пьяного идиота среди других таких же посетителей — благо что в этой роли не было ничего сложного. Зайдя в ближайший бар, я вынужден был заплатить за коктейль «Морской бриз» поистине астрономическую сумму — двадцать один доллар девяносто пять центов. Я просидел там около часа, чтобы, выйдя на улицу, уж точно не встретиться с давешним грабителем. Музыка грохотала на полную мощность, посетители танцевали, буквально повиснув друг на друге, что и без того усугубляло царивший в моей голове хаос.
