затылку, он собирает волосы в кулак и тянет. Голова откидывается назад. Он приближается к твоему лицу.
– Ты в курсе, что вконец обнаглела?
Ты не пытаешься кивать. Объяснить. Просто даешь ему выговориться.
– Ты потерялась. Ты была чертовски одинока. Я нашел тебя. – Еще один рывок. – Ты жива только благодаря мне. Знаешь, кем бы ты была без меня?
«Никем. Ты была бы мертва», – мысленно произносишь ты.
– Никем. Ты была бы мертва.
Не слушай его. Гони прочь из своей головы.
Он с легким толчком отпускает волосы.
– Прости, – снова говоришь ты. Да хоть пятьсот раз, если ему так надо. Извинение тебе ничего не стоит.
– Заткнись. Хорошо? Можешь просто закрыть рот на одну гребаную секунду?
Ты приваливаешься к кровати. Он качает головой.
У него есть планы помимо тебя. Ты видела фотографии. Снимки Эмили в подвале, инструменты в коробках и на верстаке.
Было ошибкой толкнуть его. Испугать. Ты не жалеешь об этом, не совсем. Просто нужно быть осторожней.
Ты почти у цели.
– Будет вечеринка, – говорит он, как будто они с Сесилией не обсуждали это при тебе. Как будто ты слышишь только то, что он позволит.
Ты киваешь.
– Придут люди. Сюда. Во двор. Их не должно быть внутри. Ты меня слышишь?
Ты говоришь: да.
– Ты останешься здесь, – объясняет он, имея в виду спальню.
«Вот так сюрприз», – хочешь сказать ты, но только киваешь в ответ.
– Мы будем делать все как обычно.
– Поняла.
Он теребит в пальцах наручники.
– Скажи свое имя.
Ты думаешь: «Что, опять?» Но не перечишь. Слова обретают особую силу, когда от них зависит твоя жизнь.
Ты Рейчел. Он нашел тебя.
– Меня зовут Рейчел, – говоришь ты, и гора падает с плеч. Словно все это время ты лгала и только сейчас вернулась к истине.
Ты знаешь только то, чему он тебя научил. У тебя есть только то, что он тебе дал.
Ты выкладываешь все остальное, не дожидаясь просьбы.
– Я переехала сюда недавно. Мне нужно было где-то остановиться, и ты предложил комнату.
Он кивает. Хватает тебя за плечи, пальцы впиваются в кожу, в мышцы. Проникают в тебя.
– Ты не станешь кричать, – говорит он. – Ничего не скажешь и не сделаешь. Иначе я отвезу тебя в лес. И все закончится.
– Понятно.
– Хорошо. – Затем, просто чтобы убедиться, что ты уяснила: – Будешь вести себя тихо. Не издашь ни звука.
Ты вновь киваешь.
На этот раз никакой лжи. Он прав.
Ни звука.
У него хватило наглости сделать вид, что он меня боится.
Он. Боится. Меня.
Не знаю, чего он ожидал.
Может, думал, что я старше. Или моложе.
Кто знает?
Я заставила его попотеть. Я боролась. Сама от себя такого не ожидала. Просто действовала рефлекторно. Когда он навис надо мной и мой локоть оказался прямо возле его носа.
Я рискнула.
Он увернулся, прежде чем мои кости соприкоснулись с его лицом. Такой, казалось бы, пустяк вывел его из равновесия. Искра жизни, вспыхнувшая на другом конце.
Он испугался. Думаю, разозлился больше на себя. «У меня есть дочь, – сказал он. – У меня есть… кое-кто. Квартирантка. У меня есть жизнь».
У него есть жизнь. Я не стала говорить, что у меня тоже.
Он и так знал.
Я боролась, но в конце концов он все равно это сделал. Как будто решил, что я – зло, с которым нужно покончить.
Последнее, что я помню: он смотрит мне в лицо, как в бездну.
Вцепившись в меня так, будто настал конец всему.
Дом выглядит прелестно. Наконец-то. Мы с Софи приехали утром и натянули гирлянды во дворе, вокруг садовых растений и на единственном дереве. Включили обогреватели из ресторана – высокие языки пламени в стальных клетках. Прошлой ночью выпал снег, лишь на дюйм, но кое-где белый покров еще лежит.
От всего этого у меня поднимается настроение.
Эйдан у двери. Инструктирует гостей, где припарковаться, направляет их к глинтвейну, который принесли мы с Софи. Все радостные, укутанные в теплую одежду. В том числе он: парка застегнута до ушей, вечная серая ушанка.
Не могу смотреть на него слишком долго.
Я сомневалась, надевать ли его шарф. Не хотела показаться чересчур прямолинейной. Но ведь он сам отдал его мне. К тому же шарф и правда теплый. Я подумала, что, если надену, люди заметят. Узнают шарф Эйдана на моей шее и соединят одно с другим.
Кроме того, он сказал, что когда-нибудь заберет его обратно. Возможно, сегодня именно тот день. Возможно, если я его надену, Эйдан со мной заговорит.
Я решила пойти с шарфом.
Сейчас он на мне, вместе с белым пуховиком и теплыми зимними ботинками. Плюс наушники, чтобы не испортить прическу шапкой. Легкий макияж – не такой, будто я слишком старалась, но и не выглядела чучелом.
Когда мы с Софи приехали, Эйдан обнял меня в знак приветствия.
– Рад, что вы все устроили.
Мне показалось или его руки задержались на моих плечах чуть дольше положенного?
Явились все, от судьи до мистера Гонсалеса. Даже Эрик и Юванда. «Вечеринка у вдовца? – написал Эрик в групповом чате. – Ни за что не пропущу».
Его дочь тоже здесь. На ней лиловая дутая куртка, белый шарф закрывает нижнюю половину лица. У нее такие же длинные рыжеватые волосы, как у матери. Веснушки тоже от мамы. Порой трудно разглядеть в ней его черты. В иных обстоятельствах – будь он другим человеком, будь у них с женой другие отношения – ты задалась бы вопросом, действительно ли девочка его дочь.
Она стоит в углу рядом с детьми из города. Держится особняком. Застенчивая, каким, вероятно, был ее отец в этом возрасте. Каким он до сих пор бывает, время от времени.
Если внимательно за ним понаблюдать, то можно заметить, как он делает небольшие паузы, чтобы собраться. Как, закончив разговор, отходит в угол и пару мгновений трет виски, прежде чем продолжить.
Нам нельзя заходить внутрь. Это единственное условие, оговоренное в групповой переписке. «Эйдан любезно попросил, чтобы мы провели вечеринку во дворе, – написал судья. – Я очень надеюсь, что все исполнят его просьбу. У всех и так полно забот в связи с праздниками, и мы не хотим никому доставлять лишние хлопоты».
Поэтому все тусуются снаружи. Все, кроме него.
Он думает, что ведет себя осторожно, но
