Тем временем десантники уже раскупорили крытый тентом кузов грузовичка и один за другим выволакивали на землю длинные зеленые ящики. Всего десять штук. Нетерпеливо махнув рукой, капитан приказал тут же вскрыть один. Щелкнули запоры, откинулась деревянная крышка, и лучи фонариков отразились от двух матово блеснувших зеленых труб, под ними виднелось и пусковое устройство. В ящике были упакованы переносные зенитные комплексы «Игла», советского еще производства, морально устаревшие, но вполне сохранившие свою грозную эффективность. Десять ящиков — двадцать ракет. При удаче — двадцать сбитых самолетов. Груз предназначался боевикам «Хизбаллы» и должен был быть доставлен в Бааль-Бек, одну из главных цитаделей Партии Аллаха. Теперь сомнений не осталось, они взяли именно тех, кого и должны были.
Капитан выкрикнул слова команды, и закипела работа, ящики, ухватив каждый по двое, спецназовцы бегом волокли к приземлившемуся вертолету, обратно бежали с точно такими же, но специально подготовленными израильскими инженерами. Вместо головки самонаведения в подменных ПЗРК, стояли безобидные муляжи, захватить воздушную цель и произвести по ней пуск такой ракетой, не представлялось возможным. В вертолеты погрузили и трех связанных пленников, как и в случае с ящиками вместо них имелась подмена. Давно ждущая своего часа группа «мистааравим». Вот только в отличие от выхолощенных зенитных ракет, эта подмена была смертельно опасной.
— Удачи, парни! — на прощанье обнял по очереди всех троих капитан. — Если что, кричите! Вытащим хоть у черта из пасти!
— Вы нам только шепните, мы на помощь придем, — нервно дергая губами, напел по-русски Шварцман.
— Чего? — удивленно обернулся к нему спецназовец.
— Да ничего, это я так, — смутился лжеараб. — Удачно вам долететь!
Капитан кивнул и бегом кинулся к уже завывающему винтом чопперу, придерживая рукой готовую слететь с головы кепку.
Пока вертолеты окончательно не растворились в ночной темноте, трое оставшихся на земле людей смотрели им вслед. Но вот они полностью пропали, а вскоре затихло и потревоженное рокотом их двигателей небо. Трое остались одни посреди пустого шоссе, посреди чужой враждебной страны, окруженные холодной тьмой, которую едва пробивали звезды.
— Что приуныли, братья-арабы?! — нарочито весело ухмыльнулся Мотя. — Вытянем, не впервой ведь!
— Конечно, командир, — согласился с ним Шварцман.
Айзек, лишь подтверждающе кивнул, зябко передернув плечами.
— Помянем!
Водка тяжело заплескалась о дно настоящих граненых стаканов. Стаканы, невесть где, раздобыл Фашист, заявивший, что полумерами в данном случае никак не обойтись, а потому антураж затеваемой пьянки обязательно должен быть классическим. Водку тоже купил он, причем в мусульманском Ливане найти настоящую русскую водку было не так-то просто. Строго говоря, то, что они сейчас пили, водкой в полном смысле этого слова назвать было нельзя. Так, разведенный с водой медицинский спирт. Хорошо еще если действительно медицинский. Даром что фантазийно оформленная бутылка была украшена этикеткой с громким названием «Смирнофф». Одним словом не выпивка, а пойло, чистейшая отрава для организма. Но так оно было даже лучше, к подобным напиткам Волк привык еще за время нищей курсантской юности. Мутная волна опьянения, обволакивала голову, разжимала сдавившие сердце тиски, делала окружающий мир ярче и добрее.
— Помянем, — согласился Волк, поднимая плеснувший у самого обреза, полный стакан.
Теплая, остро пахнущая жидкость с трудом проталкивалась в горло, приходилось пить ее осторожно, маленькими глотками, тонкие струйки текли по подбородку, шибая в нос сивушным ароматом. Давясь и морщась, Волк все же влил в себя содержимое стакана, и зашарил по столу пальцами пытаясь подцепить закуску. Фашист заботливо всунул ему в руку уже надкусанный огурец. Шумно втянув ноздрями огуречный запах, перебивший отвратный водочный аромат, Волк аппетитно захрустел огрызком. Впечатление портило только то, что огурец был местный, не такой ядреный, как дома, сладковатый. Но если уж слишком сильно не привередничать, то можно было не обращать на подобные мелочи внимания. Подняв глаза на напарника, оглядев его отчего-то расплывающуюся, двоящуюся физиономию, Волк поймал себя на том, что по какому-то прихотливому капризу оглушенного ударной долей алкоголя мозга, впал в слезливую сентиментальность, и жгучая ненависть к сидящему напротив хладнокровному убийце сменилась вдруг такой же острой жалостью.
— Фаш, чертов ублюдок, ты хоть сам понимаешь, что с тобой происходит? — крутя перед лицом напарника указательным пальцем начал он.
— Все нормально, дядя Жень, все нормально… Давай еще по одной?
— Наливай, — решительно кивнул, едва удержав упавшую на грудь голову Волк. — Наливай и слушай! Все с тобой ненормально, понимаешь? Все ненормально…
— Пусть ненормально, — легко согласился разулыбавшийся Фашист. — Давай теперь за нас. За нас и за удачу!
— Да! За удачу, это надо, это хорошее дело! — поддержал уже изрядно захмелевший Волк.
Чокнулись. На этот раз водка провалилась внутрь организма не в пример легче, чем в прошлый, теплым шаром разлившись внутри желудка, огнем пробежав по жилам.
— Ты псих, Фаш, понимаешь? Псих! Ты веришь во всякую муть, и, что самое страшное, ради нее убиваешь людей! Так нельзя, пойми, нельзя! — с пьяной настойчивостью продолжал гнуть свою линию Волк.
Тоже уже изрядно нетрезвый Фашист, пренебрежительно махнул рукой:
— Будто ты не делаешь того же самого, дядя Женя! Хватит мне уже морали читать!
— Нет! — вновь закрутил перед его лицом пальцем Волк. — Нет, не хватит! Ты послушай, послушай! Моя жизнь уже давно сделана, не по своей воле переломана, да перекручена, так, что не разгладить, не выправить. Но я, что? Давно душа пропащая. А ты молодой, у тебя жизнь впереди…
Нетерпеливым жестом он прервал, вскинувшегося было, чтобы возразить Фашиста.
— Ты рот-то не торопись открывать, ты послушай, что тебе взрослый человек говорит! Ты себе сам жизнь калечишь, вбил в голову дурь несусветную и в нее веришь! Даже не это самое страшное, верь, во что хочешь, но других не трожь! Что же ты, мать твою, творишь, парень?! Ты хоть видал, кого мы в этом доме подорвали? Видал, кого там из-под завалов доставали? Что молчишь? Видал?!
— Видал! — процедил сквозь зубы Фашист, разливая по стаканам остатки водки. — Побольше тебя видал! В обмороки, как институтка, не хлопался! Не люди это для меня — враги! Все! Без разницы! Ребенок вырастет и попытается отнять жизнь у меня, или моего ребенка, женщина родит новых бойцов, которые когда-нибудь возьмут в руки оружие, старик научит своих внуков ненавидеть белых и их убивать. Они все враги моей расы! Пойми ты, наконец, в этой войне, не бывает нейтралов и мирного населения, здесь все четко поделены на две стороны! Идет война, порой неявная, скрытая, порой горячая со стрельбой! Это и тихая оккупация русских городов приезжими чуркобесами, это и проба сил в Чечне, это и поднявший голову черный терроризм. Все это звенья одной цепи, часть одного глобального плана, разработанного и претворяемого в жизнь евреями. А вы просто слепцы, с завязанными глазами, покорно бредущие на бойню. Пойми, идет глобальная война, за само существование белой расы! Война! И я знаю свое место в окопе!
— Ты идиот! — охваченный порывом пьяной злости рявкнул ему прямо в лицо Волк. — Ты убийца и параноик! Тебя в психушку надо отправить! В смирительную рубашку на вечно замотать!
— Да?! — тоже взъярившись, заорал в ответ Фашист, брызгая слюной. — Я, значит, убийца и душегуб, а ты у нас ангел с крыльями! Ну и оставайся тогда жить в собственном розовом дерьме! Слепец! Нет, хуже! Предатель! Предатель!
Опрокинув стул, на котором сидел, Фашист вскочил на ноги и стремительно выбежал из комнаты. Хлопнула за его спиной дверь гостиничного номера. Волк, судорожно хватая воздух широко распяленным ртом, откинулся в кресле, схватившись рукой за грудь, тщетно пытаясь унять, бешено забившееся сердце. «Предатель! Предатель!» — на разные лады стучало в мозгу. Плыли за закрытыми веками разгромленные обрушенные снарядами и бомбами развалины, слепо заглядывающие ему в лицо выбитыми глазами — окнами, вновь вставал перед мысленным взором Грозный, августа 96-го. «Предатель…», — беззвучно шевельнулись слабеющие губы.
Скатившись по лестнице на первый этаж, в гостиничный холл, Фашист немного остыл, но возвращаться сейчас обратно в номер, вновь видеть самодовольно-дебильное лицо, не желавшего понимать элементарных вещей напарника, было выше его сил. Шатающейся неверной походкой, он вышел на улицу, прошел бесцельно несколько шагов и прислонился к стене. Зашарив по карманам, после долгих поисков выудил сигарету, жадно втянул в легкие горький дым. После нескольких затяжек голова стала пустой и легкой, в сигаретах была заряжена изрядная доза свободно продававшейся здесь марихуаны. Фашист беспричинно хохотнул, осмотрелся вокруг и заржал уже в голос, такими смешными казались ему сейчас спешащие по своим делам ливанцы. Те шли мимо, стараясь не обращать лишнего внимания на неадекватно ведущего себя европейца в камуфляжной форме, мало ли что, время сейчас неспокойное, лучше держаться от всяких странностей подальше. А европеец в самом центре одного из основных опорных пунктов «Хизбаллы» в Ливане, это явление более чем странное, да еще, если он стоит посреди улицы, глупо хихикая. Тут поневоле задумаешься.
