Итак, не надо себя обманывать: мое собственное будущее обратилось в ничто или близко к тому. Однако ближайшая цель предстала передо мной со всей очевидностью.
Доктор Беккер должен исчезнуть.
Что же мне следует предпринять, чтобы исчезнуть?
Сразу же пришла мысль: это невозможно.
У меня было мало денег и еще меньше времени. Не стоило даже думать о том, чтобы сделать себе фальшивые документы (тем более что я не знал, к кому с этим обратиться). Также я не мог изменить внешность с помощью парика, или цветных контактных линз, или других шпионских аксессуаров. Не мог раздобыть деньги. Наконец, не имел возможности перемещаться на городском транспорте — меня могли узнать по фотографии. Невозможно, невозможно, невозможно…
Меня охватил новый приступ паники. Но я тут же подавил его и снова подумал о Билли.
Глубокий вдох…
Итак, начнем.
О’кей, Пол, не так уж это сложно. Нужно только сосредоточиться на самом главном. Ты ведь не собираешься удирать в Мексику — задача состоит лишь в том, чтобы остаться на свободе… по крайней мере еще несколько дней.
Хорошо. Приступим.
Я проанализировал разные возможности и наконец решил сосредоточиться только на физическом аспекте проблемы. Первоочередная задача — изменить внешность. Если я не сделаю этого немедленно, меня может узнать первый встречный, прочитавший утреннюю газету.
Я мысленно составил список необходимых вещей. Следующие несколько часов ушли на то, чтобы найти их и купить. Во время своих передвижений по городу я старался избегать наиболее оживленных улиц и бульваров, торговых центров и особенно таких мест, где могли оказаться дежурные копы или камеры видеонаблюдения.
Я приобрел все что нужно в двух небольших заведениях — магазинчике уцененной одежды и аптеке-закусочной, которую содержала семейная пара кубинцев. Мне пришлось отдать все свои наличные средства, что я и сделал, с болью в душе, сознавая, что у меня нет другого выхода. Я купил тюбик пены для бритья, упаковку одноразовых бритвенных лезвий, мусорные мешки, суперклей, контурный карандаш для губ и самые дешевые шмотки, какие только нашлись, плюс темные очки. После этого заперся в кабинке общественного туалета и приступил к перевоплощению.
Я начал с того, что снял всю свою одежду — брюки, пиджак, рубашку, галстук, обувь — и затолкал в мусорный мешок. Затем кое-как ополоснулся водой из-под крана, стараясь максимально смыть с себя грязь и запахи.
Этот первый этап меня слегка приободрил.
Потом я покрыл волосы густым слоем пены для бритья и принялся их сбривать.
Такое решение я принял по двум причинам: с одной стороны, я надеялся, что это спасет меня от вшей и блох, если придется снова ночевать на улице; с другой — я вспомнил конкурс в одном глянцевом тележурнале: несколько наиболее известных актеров с помощью фотомонтажа предстали обритыми наголо, и читателям предлагалось узнать, кто из них кто. Как выяснилось, узнать их в таком виде оказалось под силу очень немногим.
Я смотрел, как мои волосы падают в раковину, и вспоминал, как часто мне приходилось выбривать волосы на голове моим пациентам, чтобы заняться раной. Когда же закончил работу над самим собой и взглянул в зеркало, первое впечатление было ужасным. Я с отвращением провел рукой по своему лысому черепу. Не то чтобы это выглядело неэстетично (кожа на голове у меня, к счастью, гладкая), но ощущение было такое, что я вдруг стал очень уязвимым… и еще — что оказался в чьей-то чужой шкуре.
Это ощущение нереальности длилось несколько минут, потом постепенно исчезло.
Стать другим — это как раз то, чего ты и добивался.
Я не стал трогать отросшую щетину на щеках и подбородке (это я-то, тщательно брившийся каждое утро!). Затем надел новую одежду: джинсы с прорехами, кроссовки и цветастую рубашку. Я позаботился о том, чтобы рубашка была не слишком яркой — ее расцветка состояла из приглушенных, хотя и пестрых тонов. Поэтому рубашка особо не бросалась в глаза, и в случае чего ее цвет было бы трудно описать.
Затем я перешел к следующему этапу — слегка оттянул кожу на шее и с помощью суперклея сделал небольшую складку. Потом замазал эту складку темно-красным контурным карандашом для губ. В результате она стала похожа на шрам от зарубцевавшейся раны.
В довершение всего я нацепил на нос солнцезащитные очки и снова взглянул в зеркало на нового себя.
Перемена была разительна.
Я выбрал именно такой образ по очень простой причине. Представьте себе, что вас просят описать чью-то внешность. Какие детали вы упомянете прежде всего? Форму лица? Цвет глаз? Скорее всего, нет. Ваша память автоматически выдаст наиболее запоминающиеся детали. Как правило, их всего две-три. Остальное (если речь не идет о близком знакомом) ею отсекается. Это бессознательный процесс.
Физиономию, которая смотрела на меня из зеркала, было очень легко описать: лысый небритый тип в пестрой рубашке и черных очках. Особая примета — шрам на шее.
Ничего общего с доктором Беккером.
Странное чувство пробуждалось у меня внутри, пока я убирал свои документы в пластиковый мусорный мешок и, отогнув одну из квадратных плиток навесного потолка, просовывал их внутрь. Затем я вышел из туалета и, пройдя три квартала, выбросил мешок со старой одеждой в мусорный бак.
Проходя по улице, я специально замедлил шаг перед стоявшей у тротуара полицейской патрульной машиной — в качестве последнего испытания. В тонированных стеклах машины отразился незнакомый мне человек. Никто меня не задержал.
Во мне все зрело непонятное чувство.
Я не мог четко осознать его природу, но меня радовал сам факт его существования, пока еще некрепкого, в это прекрасное утро в Майами-Бич. А потом понял, в чем дело: впервые за невероятно долгое время мне удалось нечто совершить. Чувство, которое я испытывал, было слабым проблеском надежды.
И вот, по мере того как разгорался день, моя тревога ослабевала. Неожиданно мне пришла одна идея. Потом другая. Я соединил их и получил третью.
И потихоньку, как больной, который долгое время оставался лежачим, а теперь осторожно учится заново ходить, я начал выстраивать свой план.
Конни Ломбардо наблюдала за тем, как офицер полиции, наклонившись, поднырнул под широкую желтую ленту, опоясывающую дом Пола Беккера, и исчез за дверью. Вдоль всей ленты шла повторяющаяся надпись: «Место преступления».
Конни вздохнула. Тихий приличный квартал семейных особняков превратился в зону боевых действий.
Вдоль улицы было припарковано множество полицейских машин и три фургона телекомпаний с гигантскими спутниковыми антеннами. Соседи издалека наблюдали за происходящим. Некоторые с комфортом расположились на складных стульях за летними столиками, другие смотрели из окон, потягивая аперитивы. Особо сердобольные собирали корзинки с провизией для полицейских, заодно надеясь получить у них какие-то крохи информации. На газоне перед домом Беккеров стояли журналистка в отлично сшитом брючном костюме и оператор с камерой. Журналистка с серьезным видом говорила что-то в микрофон, иногда оборачиваясь и рукой указывая на дом, а затем осуждающе качая головой, словно бы даже она, несмотря на профессиональную отстраненность, была до глубины души потрясена свершившейся трагедией.
— Вам не кажется, что это уж слишком? — спросила Конни.
— Нет, — сухо ответила Шейла Лебовиц.
— Пол никого не убивал.
— А вы откуда знаете?
Обе женщины стояли на парковке перед домом Шейлы. Конни приехала, чтобы оставить в почтовом ящике Пола уведомление о закрытии клиники и о своем увольнении, а также короткую записку, где сообщала, что улетает в Нью-Йорк. Она писала, что сожалеет о случившемся, и заверяла Пола в своей поддержке. А также советовала ему сдаться, если он не совершил ничего предосудительного, в чем лично она была убеждена без всяких доказательств.
Конни не слишком надеялась на то, что Пол сможет прочитать эту записку в ближайшее время (во всем городе только и разговоров было, что о его бегстве), но все же не могла уехать просто так, даже не попрощавшись. И вот она стояла на парковке, держа оба конверта в руке.
Оказалось, что к почтовому ящику Пола невозможно подойти.
— В коридоре его дома обнаружили кровь, — сообщила Шейла.
Конни пожала плечами:
— Три капельки. Это вам не «Техасская резня бензопилой».
— Простите, какая резня?..
— Не обращайте внимания.
— Он напал на женщину.
— При довольно неясных обстоятельствах.
— Он всех нас предал!
— Вы все же чересчур суровы.
Шейла повернулась к ней:
— А вы слишком беспечны. Вы доверяете первому встречному, впускаете его в дом, делитесь с ним самым сокровенным — и когда выясняется, что он преступник, вы все равно не меняете своего отношения к нему. Это легкомыслие, причем уже на грани слабоумия!
