— А как мальчик? — спросила Анна.
С мальчиком было сложнее: в отличие от сестры он совсем замкнулся в себе. Иногда он что-то говорил, но не позволял никому к себе прикасаться. Из-за того, что малыш перенес, его не удавалось даже как следует осмотреть, так что пришлось прибегнуть к успокоительному. Сразу же стало ясно, что ребенка насиловали: на заднем проходе были язвы, на гениталиях — раны, а на запястьях — следы как будто от наручников. Вызывало тревогу, что инфекция в мочевом пузыре не поддавалась лечению антибиотиками.
Анна слушала и чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Но она приехала сюда не просто так, и ей потребовалось немало времени, чтобы объяснить сестре, насколько необходимо хотя бы попробовать поговорить с Китом.
Получив холодный, резкий отказ, Анна попыталась растолковать:
— Элисон, думаете, мне этого так уж хочется? Тело матери этого мальчика обезобразили, у сестры отрезали голову, мне всего-то и нужно выяснить, что он может знать.
— Детектив Тревис! Моя задача — помогать этим несчастным детям всеми способами, каким меня учили. Вчера он взял меня за руку, и пусть держался всего секунду — это уже шаг вперед. Вы хотите расспросить его о погибших матери и сестре? Вы что, не понимаете? Я стараюсь вылечить его от того, что с ним сделали.
— Пожалуйста, пропустите меня к нему. Это будет совсем недолго, я даже не прошу, чтобы вы оставили нас вдвоем, вы будете в комнате, увидите все, что будет происходить. Если вы захотите остановить меня, даю вам честное слово, что я послушаюсь. Знаете, то, что мне нужно узнать, может помочь ему.
Майк Льюис постучал в дверь кабинета Ленгтона, заглянул и сказал:
— Крамер уже здесь и, похоже, совсем не радуется встрече.
— Вот и правильно.
— Хочешь, чтобы его привели сюда?
— Да нет, пусть остается внизу. И вот что, Майк, сделай так, чтобы эти в форме не дышали мне в затылок, ладно?
Льюис подумал, кивнул и закрыл дверь.
Ленгтон покрутил в пальцах карандаш и посмотрел на часы. Минут через пять он вышел из кабинета.
В хэмпширском участке было всего четыре камеры, оборудованные в полуподвале. Там обычно держали пьянчужек и мелких воришек, поэтому они были совершенно пустые, холодные и вечно пахли сыростью, рвотой, мочой и хлоркой. Двери в камерах были старые, из толстых стальных листов с окошком посредине, чтобы дежурный офицер мог наблюдать за заключенными. Пониже было еще одно окно — через него подавали подносы с едой. Стены были грязно-зеленые, каменный пол — темно-красным. Все четыре камеры никак нельзя было назвать уютными.
Ленгтон взял с собой блокнот, в который записывал все свои предыдущие разговоры с Верноном.
На доске у двери камеры Вернона мелом была написана его фамилия и время прибытия. Ленгтон нарочито громко отодвинул задвижку и заглянул через дверное окошечко в камеру, так чтобы была видна лишь половина его лица.
— Надо поговорить, — начал он.
— Давно пора. Что вообще творится-то? Мне нужен адвокат, потому что здесь все неправильно делается. Вы права не имели привозить меня сюда и бросать в этот обезьянник!
— Чаю тебе не давали?
— Не хочу я никакого чаю! Я хочу знать, что здесь творится! Для чего меня привезли?
— Поговорить.
— Мы с тобой уже наговорились. Больше ни слова не скажу без законного представителя.
— Мне нужно, чтобы ты ответил на кое-какие вопросы.
— На какие еще? Что ты вокруг да около ходишь?
Ленгтон закрыл окошко, лязгнул задвижкой и громко сказал Льюису:
— Ладно, пусть сидит, зреет. Я утром приду.
— Вы меня здесь не оставите!
Ленгтон заговорил громко, так чтобы Вернону было слышно:
— Давай поищем ему адвоката, сегодня, скорее всего, уже поздно, может, завтра найдем. Постараемся выйти на того, кто с ним уже работал.
Вернон забарабанил кулаками в дверь:
— Эй, слушайте! Выпустите меня! Я свои права знаю!
Ленгтон взглянул на Майка и улыбнулся, оба промолчали.
— Ты не ушел еще, сволочь?
Вернон стучал по двери ладонями и кулаками, потом швырнул в нее матрасом. Похоже, он хотел отодвинуть кровать, но не сумел — ножки привинчивались к полу. В ярости он навалился на дверь всем телом, раздалось несколько глухих ударов.
Потом стало тихо — он как будто прислушался, что там, за дверью, и спросил:
— Вы тут?
Ленгтон подождал немного и открыл окошко. Уставший, Вернон вел себя уже спокойнее. Он посмотрел на Ленгтона и, чуть не плача, спросил:
— Зачем вы так со мной?
— Да хочу, Вернон, чтобы ты мне кое о чем рассказал.
— О чем, господи, о чем? Мы ведь столько раз уже говорили!
Ленгтон с грохотом захлопнул окошко и запер его на задвижку — он начинал терять терпение. Посмотрев на часы, он недовольно вздохнул.
Льюис не совсем понимал, что происходит. Это была игра, небезопасная для обоих. Ленгтон явно хотел вывести Вернона из равновесия и заставить его говорить, но, о чем будет этот разговор, Льюис не знал. Вернон сообщил, что Рашид Барри бывал в доме Гейл, рассказал и о том, как его возили к Каморре, правда, все это было очень обрывочно, и Льюис не представлял, что еще можно у него выведать.
Ленгтон, видимо, считал иначе. Он терпеливо открывал и закрывал окошко двери в ответ на вопли Вернона. Вернон угрожал им судом, ругался последними словами, кидался на дверь, молотил в нее кулаками, но в конце концов рухнул на матрас и разрыдался. Ленгтон знаком показал, чтобы ему открыли дверь камеры.
— Могу оставить тебя здесь на ночь, а хочешь, поговорим сейчас, и тебя отвезут обратно в тюрьму. Тебе решать, Вернон.
— Чаю можно? — слабым голосом попросил тот, медленно, из последних сил, поднялся на ноги и произнес еле слышно: — Я знал, что это не все.
Анна построила гараж из деревянных кубиков и закатила в него игрушечные машинки. Кит, сын Гейл, ничего не говорил вот уже целых полчаса. Он молча стоял у стены, пока Анна делала пожарную станцию и дом для кукол. Все это время за ней наблюдала Элисон из отдела по защите детей, терпение у нее уже подходило к концу.
Анна разобрала гараж и построила из кубиков ограду. Получился двор, в который она поставила пластмассовых зверюшек, в числе которых были и два черных поросенка. Анна ползала на коленях, похрюкивала, играла с поросятами.
Кит отошел от стены, сделала несколько шагов и сел рядом с Анной. Момент был решающий. Он все время упорно молчал, не подпуская к себе никого. И сейчас, не говоря ни слова, он взял деревянные кубики и начал строить такой же забор. Потом он показал на пластмассовых поросят. Анна подала их ему, и он поставил их за забор.
— Хрю-хрю, — сказала она.
Анна никогда не забудет, как он смотрел на нее, сжимая в ладошке поросенка. Из-за вшей его обрили налысо. От этого он казался старше и крупнее, чем был на самом деле. В ясных детских глазах застыла боль.
— Мама, — тихо сказал мальчик.
— Ты помнишь, где это? Ты помогал кормить свинок? Там еще курочки были в курятнике.
Мальчик кивнул и снова принялся за дело. Сосредоточенно, не говоря ни слова, он протягивал руку за нужными ему кубиками. Вошла другая сиделка, более молодая, чем Элисон, и принесла ей какие-то листы. Они начали перешептываться о своем, а Анна внимательно смотрела, как из множества машинок, которые валялись на ковре, мальчик выбирал нужные. Он расставил их в ряд, потом взял белую и красную машинки и поставил по бокам построенного им дома. Делал он это очень долго.
— Это твой дом? — спросила Анна.
Он пристально посмотрел на нее, сходил за красным автобусом и остановился перед ней, держа его в руках.
— А, автобус… Ты на автобусе приехал?
— Да.
— Ты знаешь, где этот дом?
Он взглянул на свою постройку и вдруг что было силы пнул ее ногой, потом опустил автобус на пол и начал катать его по истертому ковру.
— Ты приехал с Джозефом? Из дома ты ушел с Джозефом?
Анна очень досадовала и в то же время чуть не плакала от эмоций, мальчик был очень зажат, не подпускал к себе и все-таки уже почти начал отвечать ей. Его губы шевелились, он как будто говорил что-то про себя, потом отошел и сел в углу, сжимая свой автобус и даже не глядя на Анну. Она встала, взглянула на сиделок, поблагодарила их и сказала:
— Что ж, я, пожалуй, пойду.
Элисон подошла к ней, она заметила, что Анна расстроилась.
— Это будет очень долго. Если у нас с ним что-нибудь получится, мы обязательно вам позвоним. Вы сделали так, что он пошел с вами на контакт, даже мы такого не сумели.
— Просто сердце разрывается, — сказала Анна, обернулась и посмотрела на мальчика, он так и сидел в углу, не выпуская из рук автобуса.
— И правда. Мы созванивались с бабушкой, чтобы она приехала сюда. Она два раза нам обещала, но так и не появилась, это очень плохо. Честно говоря, по-моему, она вообще не хочет ни во что вмешиваться. Конечно, мы не сказали детям, что она должна была приехать, — лучше ничего заранее не обещать, мы здесь это давно уже поняли.
