КАДР – 6
От Приморской Ломакин двинул домой (домой?!) – очень хотелось принять ванну. О! Кстати, болезный-то затворник! Там ли? Так же? Пора выпускать, пора вытрясать душу, пора пригрозить… да хоть теми же мифическими «рыночными армянами», если в покое не оставят рядового, непримечательного квартиросъемщика Мерджаняна Гургена Джамаловича. Ишь, напугали! Условия будут теперь иные! «Вальтер»! Крыша! Фирма «Этаж»! Мы сами, знаете ли, с усами, пусть и приклеенными. У нас, знаете ли, у самих боевиков – пруд пруди!
Не стал тормозить у «своего» подъезда «Гурген»- Ломакин, нет, не стал. Ибо парковался у подъезда… приметный ярко-оранжевый «жопик», тот самый, который выжидал на Раевского. Правда, внутри – никого, ни намека на зелено-пиджачного паренька, оставленного на стреме в пору разборки анонимных солоненковцев с Октаем-Гылынчем-Рауфом. И тем не менее. Опять же: тем более!
Тем более, орлы!
То-то подсознательно Ломакин прикидывал не так давно, каким образом и манером придется, если придется, ему выкорябываться из кухонного окошка на дно колодезного двора. Не придется… Но придется – наоборот. Вскарабкиваться. Как-то неважна ему показалась реакция возможных свидетелей из окон – по сравнению, во всяком случае, с реакцией на его появление тех, кто сторожит у входных дверей в прихожую-зало, появись он через дверь в прихожую- зало… Нет, не появится Ломакин через дверь в прихожую-зало!
Он просвистел на скорости по Большой Морской мимо «жопика», мимо «своего» подъезда, попетлял после Исаакиевской площади (простор! Николай Первый!… патрульная машина милиции!), нырнул в переулки, стопанул «жигуль», прикинул, брать ли с собой сотовый телефон. Решил: не брать. Руки должны быть свободными. Он – трюкач, разумеется, однако в кухонную форточку влезать с телефоном в зубах – это уже водевиль. Хотя сотовый телефон как раз и предназначен для того, чтобы всегда носить его с собой. Но не в зубах же! Вот и ночной-вчерашний гость так же решил, кретин! Как он там, кстати?
Ломакин предусмотрительно (как знал!) купил пузатую бутыль – подешевле, но попузатей, чтоб выпирало, чтоб высунутым горлом сигнализировало: не домушник лезет, а любовник или, на худой конец, проштрафившийся муж. Аккурат у подворотни, ведущей в нужный двор-колодец, тулился подвальчик, бывший подвальчик с вывеской «Самое то!».
Пузатая бутыль была самое то, ежели все-таки ненароком из соседних окон полюбопытствуют: а кто это тут у нас по стеночке вверх ползет?!
– А кто это тут у нас по стеночке ползет?! – услышал он, почти добравшись до кухонной форточки…
Чуть было не грянулся вниз. Благо, прозвучало не из кухонной форточки, а откуда-то сзади – из окна напротив. Он исхитрился оглянуться.
Дама в распахнутом халате с грудями по пояс высунулась из окна напротив, вывалив бюст на свежий воздух. Тон – не скандально-уличающий, а интимно-приглашающий. Мол, а то – ко мне?
Ломакин мимикой изобразил: сегодня – нет… Губами показал: тс-с-с! Получилось вроде воздушного поцелуя без применения пальцев – пальцы цеплялись за кирпичную кладку. Истолковать можно по-разному, но исскучавшаяся особа истолковала это как: вот и поладили, вот и жду, вот и попробуй не приди, иначе заложу… Пусть. Не сейчас. Потом закладывай – воображаемому обманутому мужу, воображаемой заждавшейся законной жене, воображаемым плачущим детям: «Тятя, тятя! Наши сети!…». Но потом, потом. Не сейчас. Ага?
Ага. Особа ответила воздушным поцелуем и – любопытство! – дождалась, пока Ломакин не проник в форточку. Показала ему большой палец: класс! Он вынужденно ответил ей обещающим жестом: щас улажу свое и – жди. Не сегодня, так завтра. Сообщники! Черт побери, лишний свидетель!
Он впал в кухню бесшумно и вслушался – тишина.
Он миновал ванну в коридоре, приостановившись: есть ли кто по-прежнему под неподъемным панцирем? Был почти уверен: нет никого. Должны были «петрыэлтеры» освободить соратника, если спохватились: где он?! уехал и пропал. куда уехал? туда… Под ванной было тихо… как в гробу. Однако не хватало только, чтобы «петрыэлтеры» сошлись в одной точке в единицу времени с анонимными солоненковцами, чей «жопик» до сих пор скучает под окнами комнаты «Гургена». И под окнами ли «Гургена» он скучает? Какое дело солоненковцам до пресловутого «Гургена»?! Им бы Ломакина отыскать, спросить кое о чем. Где бы его отыскать? По проверенным данным, он, Ломакин, в Баку. Тогда почему «жопик» скучает под окнами убежища? Кто навел? Кто продал?
Совпадение? «Жопики»… Ан нет. То раньше «жопиков» на улицах было не меньше, чем пешеходов. Теперь иномарок больше, чем «жопиков». И если ярко-оранжевый «Запорожец» не случайно стоял у ломакинского подъезда на Раевского, то теперь он – не случайно стоит у мерджаняновского подъезда.
Не случайно. Ломакин ступил в прихожую-зало из темноты коридорно-кишечного тракта и чуть было не взвыл: все повторяется, все! Дурная бесконечность! Зало было измазано. Кровью. Смазанные следы вели из ЕГО комнаты к выходу из квартиры. Смазанные следы вели в коридор, откуда он шел, не заметив их во мраке. Смазанные следы были везде. Будто и не минуло двух (трех?) суток, будто опять трезвонит-колотится зек Елаев-Елдаев, а Ломакин тщится придумать достоверную версию своего нахождения посреди зало: я тут ни при чем!
Он – ни при чем. Это не он. Но это из-за него. Определенно – из-за него. На сей раз противник анонимным солоненковцам попался посерьезней Октая-Гылынча-Рауфа, которых застали врасплох. Еще вопрос, кто кого застал на сей раз.
Во всяком случае, «петрыэлтеры» были начеку, когда ввалились в квартиру. И тем более начеку были солоненковцы, ждущие… отнюдь не «петрыэлтеров», но… кого?!
Ломакина?
Мерджаняна?
В общем, одного. Не группу. Явилась группа.
Ритуал общения бандитов с бандитами разработан бандитами же до мелочей: кто впереди, кто чуть поодаль, кто замыкает, где рука находится, какие слова непременно должны быть произнесены. Крутые крыши забивают стрелку заранее, а по прибытии обнюхиваются и… расходятся. Ритуал есть ритуал. Очень редко, никогда – дело кончается большой кровью.
Но Ломакин за недостатком времени предпринял спринт по крутым крышам и многих потревожил. Это тебе, Ломакин, не по черепице с Улдисом прыгать.
Солоненковцы, вероятно, нагрянули по наводке (чьей?!) и, когда ввалились «петрыэлтеры», приняли команду за «азерботную мафию», даром ли Ломакин – правая рука?! А учитывая прежних Октая-Гылынча-Рауфа, положенных на Раевского, солоненковцы сразу включились: не до разговоров, не до ритуала!
«Петрыэлтеры», вероятно, явились позже с целью дождаться упорствующего квартиросъемщика, а заодно допросить с пристрастием, куда девался их «Петр- первый»? И вдруг тут – бойцы в засаде! Кто такие, откуда?! Ну, как же! Брякал что-то такое «Мерджанян» про своих грозных соотечественников, про рыночных армян. Больше некому быть! Ритуал побоку. Успеть бы первыми нанести удар. Эти черные абсолютно неуправляемые, ни правил, ни ритуалов местных не признают, особенно если земляка обидел кто. Попробуй им втолковать, что никто никого не обижал. Пока. Просто не успеть! Земляк попался неуловимый. А ты тут за него отдувайся, труп старушки воскрешай, зека закапывай! Вот и воскресшая тоже уже куда-то запропала! На такого прыткого не напасешься старушек!… Разве объяснишь все это чучмекам, которые сразу – за стволы, за ножи!…
Получается, волки от испуга скушали друг друга?
Кровяные разводы в необъятном зало – только цветочки. Ломакин уже предчувствовал, что он увидит в комнате. Да. Самые худшие предчувствия оправдались. Их было восемь, их было восемь. Трупов.
Бойня тут была, бойня. Крыша на крышу.
Ломакин для очистки совести обследовал всех восьмерых. Трупы, трупы. Возможно, вызови он «скорую», одного-двух бойцов удалось бы вытащить из небытия – вот этого, лысого, тепленького, с пулей в животе (Значит, стрельба была. Ну, конечно! Пороховая гарь не осела еще, щекотала нос. И то ладно, что по стеклам не попали, иначе быть здесь уже и ментам, и прочим нежелательным свидетелям – «Невский простор» через дорогу, крими-репортеры, типа Кабанова, сам Кабанов…), или вот этого, худенького, но жилистого, с перебитым горлом (Значит, и каратэ!), или… нет, вряд ли, этот, в зеленом пиджачке, пожалуй, не жилец, никогда больше не сядет за руль «жопика». То-то «жопик» застоялся у подъезда.
Если трое находились на последнем издыхании, то остальная шестерка – в давнем и полном ауте.
Ломакин не включал света. И так видно. Болезненные сумерки на исходе лета, на последнем издыхании лета – хренового лета, надо признать. И так видно.
И еще видно, что кавардак в комнате – он не только из-за суровой разборки крыши с крышей. Разборка разборкой, но не станешь ведь в пылу борьбы обои отдирать – клочьями, именно там, в углах, где они так и так отслаивались от стен. И тахту вспарывать не станешь – брюхо соперника более разумная мишень. И в печке-голландке золу ворошить – не станешь, нет, не станешь, когда на тебя наседают со стволом, с ножом, с нунчаками. И значит, солоненковцы действительно поспели первыми – искали они, искали. Что искали?! То же, что и в квартире Ломакина, там, на Раевского. Знать бы, что!!! И знать бы, кто навел!!! Ломакин ведь ЛЕГ НА ТОПЧАНЫ! Никто не должен был даже заподозрить, что Ломакин – у Мерджаняна!
