– А чё, ну реально, это же всё чисто тренинг, – Вернадский протянул руку и пихнул Максима в нагрудный карман, где у того лежал бумажник. Макса качнуло. – Ты спросишь, нафига. Нафига это мне – если я – всё равно отмажусь от любых ментов. Я объясню. Плохо это для шоу-бизнеса. Для политики, тоже…
– Нахера тебе шоу-бизнес? – хрипло спросил Максим. – Ты как будто мало исполняешь. И так мало исполняешь.
– А скажу нахера. Ни у кого, чувак, – Фернандес наклонился к нему и выставил палец. – Ни у кого тёлки не берут в рот так. Как у того, кто в шоу-бизнесе. Ага? Ага-а-а…
Макс очнулся дома. Он вроде помнил, что разговор этим не закончился. И вечеринка тоже. Наверное, они двое катались посмотреть Рейв. По крайней мере, в голове Максима осталось воспоминание, как он шел, едва переставляя ноги по хрустящей весенней грязи, а вокруг тянулись пустыри, и рядом чернела недостроенная громадина, а впереди скалился арматурой уродливый строительный котлован, и Макс еще подумал: «не влететь бы туда», – и в следующий миг обнаружил себя на дне этой жуткой ямы. Он барахтался среди осколков кафеля и бетона, пытаясь выбраться наверх по осыпавшейся глине и не мог понять – «как?» Почему? С какой стати он вдруг оказался здесь?
Эта часть наверняка была правдой. Ее подтверждали сбитые руки, уничтоженная обувь, штанины по колено в говне… за остальное Максим не ручался. Он знал только, что всё еще пьян до ошаления. И совершенно измотан. Макс оставил грязную одежду у порога, швырнул ботинки в мусор, вымыл руки и лицо, незаметно для себя перенесся в комнату и зарылся в гостеприимное шелковое одеяло.
Но праздник не кончился даже во сне. Максим снова пил, опять ломился через пустыри, как на безумной карусели, и снова падал в бесконечные траншеи, теряя обувь и распарывая одежду в клочья. Во сне наступал день, и опять ночь, и снова был абсент, и снова утро. В который раз обнаружив себя дома, у кровати, Макс вытянул руки и повалился в небытие.
Что-то было не так.
Во-первых, Максим обнаружил, что лежит на полу. У Макса окаменела спина, а затылок пылал, отдавленный твердым паркетом.
Во-вторых, Максим был полностью раздет, и утренний сквозняк, пробиравшийся между штор, неприятно щекотал его кожу.
На столе внезапно ожил и завелся компьютер.
«В-третьих, мне страшно», – подумал Макс.
– Спокойно, – пошевелил он губами. – Спокойно. Это ты сам. Ты сам настроил.
Да, он сам настроил будильник. Чтобы по утрам комп автоматически грузился и включал сигнал. Какую-нибудь спокойную музыку. Настроил давно, месяц или два назад.
– Меня просто никогда нет дома, – промычал Максим и хихикнул.
Вкрадчивый бас прокатился от стены к стене, и над его мягкой волной тихо задрожал женский голос. Макс открыл глаза, но моментально зажмурился. Над головой сияла люстра, и в комнате было ослепительно светло.
Голос снова вступил, теперь громкий, он струился из каждой щели, ступенями поднимаясь ввысь.
Ни хрена себе, бля, спокойная музыка.
Она звучала не просто грустно – она была настолько депрессивной, что легко вытесняла из мира все краски, выдавливала жизненный сок, отметала всякую тень веры и грёз, оставляя лишь пустую, колючую, бессмысленную действительность.
Максиму хотелось подняться на локте и вырубить компьютер нафиг, прямо из розетки, но сил не хватило даже на полный вдох. Женский голос накатывал приступами, вытесняя из комнаты воздух, и легкие Макса наполнил давящий вакуум. Голос дрожал и пузырился, набирая силу, и Максим беззвучно орал с ним под органное крещендо. Стены комнаты треснули и осыпались, и за ними был голый космос, и квадрат пола оказался вершиной железобетонной башни, которая росла и росла навстречу тесному небу. Голос подбирался к нему шаг за шагом, и Максим несся вверх, раздавленный ужасом, считая облака как этажи.
Мелодия отхлынула, и видение угасало. Мелодия опять набирала силу, и Макс опять несся вверх.
Он не помнил, сколько раз это повторилось.
Когда Макс очнулся, за окнами давно разгорелся день. Максим рванул одеяло прочь, и ему в глаза ударило бледное солнце. Он был полностью одет, разве что брюк не хватало. И лежал в кровати, там же, где уснул.
Компьютер оказался выключен. Но это не говорило ни о чем. Как и одежда на Максе. Он мог одеться и вырубить комп уже потом, и забыть об этом. Следующие три часа Максим провел у экрана, пытаясь разыскать на дисках эту чертову композицию, и не смог ее найти. И это тоже не говорило ни о чем: он мог удалить ее в пьяном бреду.
Макс так и не смог установить, произошло ли всё на самом деле.
Страшен был не похмельный вакуумный кошмар – Максима пугала своя неспособность отличить грёзы от воспоминаний. Насколько это далеко от шизофрении? От белой горячки?
Осторожно ступая, он выбрался на кухню, подобрал с табурета брюки, каменные от сухой грязи, и распахнул дверцу стиральной машины. Вспомнив, порылся в карманах и с тенью отвращения извлек тусклый «Сименс». Подарок Вернадского.
Максим уселся на табурет, закурил и набрал единственный номер в телефонной книге.
– Йо-о-о-о, – хрипло взревела трубка. – Ну че, алкаш, как добрался?
– Привет. Слышишь, Фернандес, – Макс подтянул к себе пепельницу. – Мы как раз вчера обсуждали мои нервы… так вот, я подумал – а не трахнуть ли мне симпатичного психиатра?
– Мужика, что ли?
– Какого бля мужика? Хорошую девочку. Сможешь устроить?
– Не-а.
– Тогда пошел ты – короче, вообще, знаешь, закупайся теперь у…
– Стоп! Стоп. Неделя – решает?
– Да.
Вернадский мог устроить всё.
...
– Сволочи вы, конечно, – пробормотала Лиза в ответ собственным мыслям. – Чтоб ты знал, мне позвонили из деканата на ночь глядя, все дела, срочно примите молодого человека, для нас и вас это важно. Думаю – всё, ехать с утра в нашу практикантскую конуру, но они говорят – нет, пожалуйста, в другой обстановке. А я еще думала, у тебя настоящие проблемы. Если бы знала, я тебя и на порог не пустила бы.
– Значит, мои проблемы для тебя недостаточно хороши? Я правильно понимаю? – Максим нахмурился, глянув через плечо назад.
– При чем здесь, – она потрясла увесистым пакетом, морщась от усталости. – Всё было бы хорошо, этого бы не было.
– Я переживал за свое состояние.
– Так сильно, что сбежал.
– А тебя никто не просил бежать следом.
– Никто. Вот только… – и она увязла, не в силах найти аргументы для «вот только». Так и не придумав ничего, Лиза оттеснила Макса и прищурилась, глядя в захватанный пальцами экран. – Сколько осталось для снятия?
– Вроде тысяч пятнадцать, – ответил Максим, колотя по клавишам банкомата двумя онемевшими пальцами. – Еще штук пять обойдем, и всё, пожалуй.
Она уже жалела, что позволила втянуть себя в этот бесконечный забег. Часа три назад, у закусочной, когда Макс обнаружил работавший банкомат, Лиза не думала, что снять деньги окажется так сложно. Максим хотел снять всё – от студии, говорил он, можно ждать чего угодно. Вдруг заморозят ее карточный и накопительный. Вдруг банк решит сверить подписи. Вдруг захотят поймать ее и Макса в ловушку. Тогда ей казалось, что в его опасениях есть доля смысла. Теперь же, спустя три часа беготни, Лиза была согласна пожертвовать тысячу-другую, лишь бы всё закончилось. Она понятия не имела, столько денег успела заработать.
– Черт. Нет банкнот. Так, эти в пакет… – Максим сунул ей пачку спрессованых купюр. – Сейчас… ближайший банкомат… по адресу…
«И сколько все они весят», – подумала Лиза, роняя деньги в шуршащий пакет. У нее и так ныло плечо, и с каждым разом пластиковый мешок становился немного тяжелее.
– Давай, давай, бегом, – Макс уже стремился прочь, к новому источнику наличных. – Они могут созвониться с банком в любой момент. Или снова электричество вырубят.
Лиза едва поспевала и за ним, и за его суетливыми мыслями.
«Он что, решил, что свет в городе тоже отключила студия?»
– Подожди, давай хотя бы забросим деньги в машину.
– Это в другую сторону.
Вот псих ненормальный.
Она побежала следом, подпрыгивая и спотыкаясь на каблуках.
– Я всё равно не понимаю этой истории с нашим сеансом. Зачем ты пришел, почему ты ушел, и с какой стати я должна начать тебя презирать.
– «Парня было жалко», – Макс вырвался так далеко вперед, что она едва могла его слышать. – Помнишь, мы смотрели твой первый выпуск? Он это в конце заявил. Вот баран.
И Максим рассмеялся под нос, а может, ей только показалось.
...
– Да, обычно мы даем консультации по телефону, – сказала Лиза, ровняя стопку чистых анкет. – Линия доверия… мне непривычно иметь дело с клиентами персонально, поэтому извините, если я покажусь вам… например, слишком закрытой для общения. Хотя вряд ли, конечно, покажусь, но…
Хватит оправдывайся. Не смей оправдываться. Кто так делает?
