Затем следовали проклятья в адрес убийцы, лишившего ее смысла и радости жизни; в адрес полиции, не способной найти преступника. И неизменный финал – упреки и обвинения против себя самой. Она – жалкое, презренное существо, никудышная мать, не сумевшая справиться с ударом судьбы.
Тетя Дороти была на восемь лет старше сестры, ей перевалило за сорок. Полная, приветливая, простоватая женщина, так и не вышедшая замуж. Каждое воскресенье она ходила в церковь, участвовала в общественной жизни квартала. Позвав к себе сестру, Дороти изо всех сил старалась помочь ей наладить жизнь. Уговаривала ходить в церковь, снова поступить в школу медсестер и получить хорошую профессию.
– Дороти всю жизнь проработала секретаршей в окружной администрации. Что она понимает в жизни? – заплетающимся языком говорила сыну Бекки после третьего коктейля (канадское виски с имбирным элем). – Воспитывать ребенка без отца – это настоящий кошмар. Каждый день, когда он возвращается из школы, я обязательно должна быть дома! Ему нужно помогать с домашним заданием, нужно готовить ужин, нужно следить, чтобы он не попал в дурную компанию. Дороти этого не понять!
Тетя Дороти действительно было этого не понять, и она все твердила про церковь, про хорошую профессию и про нормальную жизнь. Бекки кричала на нее, говорила, что в любой момент может съехать – страховки за Джорджа хватит, чтобы худо-бедно прожить, пока Пол не кончит школу.
Бекки было невдомек, что все эти разговоры о церкви и профессии велись, только чтобы воспрепятствовать ее пьянству. Но Бекки и не думала бросать пить.
Через восемь месяцев и три дня после смерти мужа она разогнала машину, заехала поглубже в море и не стала вылезать из машины. Накануне ей исполнилось тридцать три. Поминальная служба состоялась в Первой пресвитерианской церкви города Ярмута 15 декабря 1966 года. День был пасмурный, грозил пойти снег. В церкви собрались двадцать восемь человек – в основном друзья Дороти.
Через несколько недель тетя Дороти стала официальным опекуном мальчика, а еще восемь дней спустя Пола Осборна отправили в Хартуик – частную школу для мальчиков. Следующие семь лет, за вычетом летних каникул, там он и жил. Город Трентон, штат Нью-Джерси.
Во вторник на первых полосах лондонских газет красовалось лицо, нарисованное полицейским художником, натурой которому служила отсеченная голова. Было сказано, что это рисунок пропавшего без вести. Всех, кто знал или видел этого человека, просили немедленно связаться с полицией. По желанию гарантировалась анонимность. Полицию интересовала любая информация об этом человеке, чтобы утешить обеспокоенных родственников пропавшего. О том, что данная голова лишена тела, не сообщалось.
День прошел, но никто так и не позвонил.
* * *
Другой рисунок, сделанный менее профессионально, был куда результативнее. Ста франков оказалось достаточно, чтобы один из официантов, разнимавших в кафе «Стелла» Осборна с Анри Канараком, напряг память и сообщил Жану Пакару кое-какие сведения. Жестикулируя маленькими ручками, коротышка-официант припомнил, что с месяц назад, кажется, уже видел того господина, но не в «Стелле», а в другом кафе, где он тогда работал до того, как там случился пожар. Человек, интересующий месье, заходил тогда тоже один, выпил кофе, покурил, почитал газету и ушел. Время? Примерно такое же, как вчера – где-то в начале шестого. Кафе называлось «Ле Буа». Это на бульваре между площадью Республики и Восточным вокзалом.
Оба кафе располагались в районе, где из видов городского транспорта преобладало метро. Незнакомец не был похож на богатея, раскатывающего на такси. Следовательно, до кафе он добирался либо на своей машине, либо пешком. Стал бы он парковать машину в часы пик, чтобы выпить чашечку кофе? Вряд ли. Логичнее предположить, что он ходил в кафе пешком.
Осборн и официант сказали, что на лице у мужчины проступала щетина, какая бывает к вечеру у каждого, кто бреется в пять утра. Да и по виду человек был похож на работягу. Если его два раза в одно и то же время видели пьющим кофе, резонно предположить, что у него такая привычка – после работы ненадолго заходить в кафе.
Теперь следовало обойти все кафе по линии между «Стеллой» и «Ле Буа». Если это ничего не даст, расширить круг поисков. Делается это просто: показываешь удостоверение частного детектива, говоришь, что тебя наняли разыскивать человека, который пропал без вести. Рано или поздно в одном из кафе кто-нибудь да узнает лицо на рисунке.
В четвертом по счету заведении Пакар наконец добился первого результата. Кассирша из бистро на улице Люсьен узнала человека на рисунке. Он время от времени заходил туда, и продолжалось это года два-три.
– А как его имя, мадам?
Кассирша нахмурилась.
– Вы ведь сказали, что вас наняла его семья. И вы не знаете его имени?
– Увы, мадам, этот человек называет себя разными именами.
– Он что, преступник?
– Он нездоров, мадам…
– Бедняжка. К сожалению, его имени я не знаю.
– Может быть, вы знаете, где он работает?
– Нет. Но куртка у него обычно покрыта какой-то белой пылью. Он ее все время стряхивает – привычка у него такая.
* * *
– Строительные компании я исключил, потому что строители обычно не ходят на работу в спортивных куртках. И уж во всяком случае в них не работают.
Жан Пакар сидел напротив Осборна в полутемном баре гостиницы. Сыщик обещал получить первые результаты через два дня, а управился быстрее.
– Очевидно, там, где он работает, мелкая белая пыль проникает даже на вешалку, где он оставляет свою верхнюю одежду. Я проверил, какие предприятия находятся в радиусе одной мили от трех наших кафе – большее расстояние пешком после работы никто проходить не станет. Из интересующих нас объектов есть косметические фирмы, фабрика по производству сухих химикатов и пекарни.
Пакар говорил тихим, размеренным голосом. Никаких посторонних эмоций – только голая информация. Осборн ощущал себя как во сне. Всего неделю назад он заседал на хирургическом конгрессе, волновался перед докладом, а теперь сидит в темном баре и беседует с чужим человеком, который пытается найти убийцу его отца. Оказывается, убийца жив и здоров, гуляет по парижским улицам, работает, дышит. Это лицо ему не примерещилось, горло, в которое он впился своими пальцами, – не плод бреда и не игра воображения.
– Завтра вечером я сообщу вам имя и адрес, – закончил Пакар.
– Хорошо, – сказал кто-то голосом Осборна. – Просто отлично.
Жан Пакар внимательно посмотрел на своего клиента, потом поднялся. Не его дело, зачем американцу понадобился этот человек. Но такое выражение лица ему видеть уже приходилось – одновременно отчужденное и полное отчаянной решимости. Можно не сомневаться: как только американец найдет нужного ему человека, тому останется жить на свете недолго.
* * *
Вернувшись в номер, Осборн разделся и во второй раз за день принял душ. Главное – не думать про завтрашний день. Вот выяснится имя и адрес убийцы, тогда можно и решать. А решать есть что. Как вытрясти из него правду? И как после этого его уничтожить? Сейчас размышлять над этим не было сил. Оживало все то темное и страшное, что таилось в глубине его души, из прошлого всплывали боль и утрата, чувство вины, одиночества, безысходной ярости и страх полюбить, потому что любви так легко лишиться.
Пол наносил на лицо крем для бритья, когда зазвонил телефон.
– Алло, – сказал он, уверенный, что снова звонит Пакар, забывший про какую-нибудь деталь.
Но это был не Пакар. Звонила Вера. Из вестибюля гостиницы. Хотела узнать, можно ли ей подняться? Или он не один? Возможно, у него другие планы?
Очень похоже на Веру. Такая тактичная, благовоспитанная девица. Когда они в первый раз занимались любовью, она вежливо спросила, можно ли потрогать его пенис.
– Хочу попрощаться, – сказала она.
Когда Пол открыл дверь, на нем было только обмотанное вокруг бедер полотенце. Вера вся дрожала, в глазах у нее стояли слезы. Она вошла, затворила за собой дверь, и они упали друг другу в объятья. Ее одежда полетела в разные стороны. Пол целовал ее в губы, в грудь, гладил между ног. Она со всей страстью отозвалась на его ласки, и он, сам не свой от счастья, вошел в нее. Был смех, были слезы, было невообразимое блаженство…
Нет, так не прощаются.
Это уж точно.
Ее звали Вера Моннере. Он познакомился с ней в Женеве. Она подошла к нему сама, как только он закончил доклад, и представилась. Сказала, что она закончила медицинский университет Монпелье, проходит ординатуру в госпитале Святой Анны, в Париже. Еще Вера сказала, что она здесь одна и что у нее день рождения – двадцать шесть лет. Она сама себе дивилась: что это на нее нашло? Он завладел ее вниманием, как только начал свой доклад. Вера вдруг поняла, что должна с ним познакомиться, выяснить, кто он такой, провести вместе время. Ей было все равно, женат он или нет. Если бы Пол сказал, что он женат или приехал на конгресс с подругой, даже если бы отговорился занятостью, Вера пожала бы ему руку, выразила бы восхищение прочитанным докладом и удалилась. На этом вся история и закончилась бы.
