и тут же ринулся прочь из комнаты. Через секунду он очутился перед Эмми. Его черные, как угольки, глаза пробежали по Эмми, обдав ее леденящим кожу морозом. В них была злоба. Они не знали пощады. И никогда не видели, как руки их хозяина творили добро.
Дилан ринулся к матрасу, запрыгнул на него и оказался над Эмми. Одной рукой он душил ее, а другой рвал в клочья остатки ее одежды. Она задыхалась, а он, измываясь, продолжал истязать ее. Она едва могла дышать, но, видимо, на сей раз это не остановило бы его. Разорвав на ней одежду, он принялся лупить ее везде, где только мог достать. Он ударил ее по ребрам, и она стала задыхаться пуще прежнего. Кое-как она смогла собрать в себе остатки сил и начала ковырять матрас. Дыра в матрасе расширилась, что облегчило поиски. Однако, воздуха осталось слишком мало. К тому же, ублюдок хлестал ее ладонью по щекам. Все лицо горело красными красками. Свободной рукой Эмми продиралась пальцами вглубь матраса. Внезапно она нащупала уже холодными пальцами деревянную рукоять ножичка. Она тут же достала его из «ножен» и прошлась лезвием продольно венам правой руки Дилана. Кровь мощным потоком хлынула наружу и Дилан взвыл, как раненный шакал. Эмми захлестнула волна отчаяния и ненависти. Она тут же замахнулась и ударила подонка лезвием прямо в шею. Извлекла ножик и кровь рекой полилась ей на лицо. Дилан попятился и свалился на спину. Он лежал на матрасе, держа рукой израненную шею. Он все еще дышал. Он все еще мог убить ее. Тяжело дыша, Эмми, несколько мгновений не шевелилась и лишь ее грудь вздымалась и опускалась. Затем она встала на колени и, держа в руке ножик, склонилась над стонущим Диланом. Он было попытался подняться, но она вонзила острие по очереди в оба его глаза. По щекам заструилась кровь. Его глаза теперь превратились в дырочки. Такие же черные, но не способные более видеть.
– Мои глаза! – кричал он. – Я ничего не вижу!
– Пусть эта тьма никогда не станет для тебя спасением, ублюдок! – прокричала Эмми в исступлении.
Она нащупала в его карманах ключи, отворила замок на цепи и, ковыляя и придерживая рукой переломанные ребра, что есть сил выбежала во двор.
В полном беспамятстве она брела сквозь поля, луга, полосы леса и, наконец, вышла на шоссе. Вдали показался автобус. Эмми заградила путь, встав посреди дороги. Она еле держалась на ногах. Свет казался ей слишком ярким, а чистый воздух обжигал легкие. Она не знала выживет ли, но в ней теперь ожил дух свободы.
Автобус затормозил перед раздетой догола девушкой. Водитель выпучил на нее глаза и будто потерял дар речи. Из окошек показались удивленные лица пассажиров.
Последние силы покинули Эмми. Она рухнула на нагретый солнцем асфальт.
На ее лице застыла едва заметная улыбка.
Что ж, пожалуй, на этой ноте моя история подходит к концу. О том, что было дальше мне известно лишь в самых общих чертах. В тот день водитель автобуса доставил Эмми в ближайшую больницу, где ей оказали экстренную медицинскую помощь. Благо, что раны оказались не смертельными. Когда Эмми очнулась, то рядом со своей койкой увидела Томми и бабушку. Горячо, насколько это возможно в ее положении, они обнялись и долго не выпускали друг друга из теплых объятий.
Вскоре, когда Эмми почувствовала себя лучше, они продали свой дом в Нью Медовс и направились куда-то на север Америки. Эмми нашла себе занятие по душе и открыла цветочный магазин, витрины которого украшали самые прекрасные и ароматные букеты.
