— Да.
— Ну ладно.
Рисхой вопросительно смотрел на нее.
Нильсу хотелось свернуться в позе эмбриона. Меньше чем через два часа он вернется обратно в Копенгаген. Они уже видели хвост очереди машин на мост через Большой Бельт.
— Я не должен переезжать на ту сторону, — пообещал он себе. — Если я окажусь по ту сторону — все кончено.
Перед мостом была длинная очередь из машин.
— Что там происходит? — громко спросил Рисхой у самого себя.
— Пробка из-за погоды? — предположила Ханна.
Полицейский кивнул и какое-то время сидел, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю.
— Трубка зовет, — пробормотал он наконец, распахивая дверцу, и спросил, поворачиваясь к ним: — Кто-то еще будет курить?
Нильс кивнул.
Ханна оказалась права: мост был временно закрыт из-за плохой видимости. Нильс переглянулся с ней, и она тоже вышла из машины.
— Я позвоню вашим коллегам, которые ждут с той стороны, чтобы они знали, что мы о них не забыли, — сказал Рисхой, отходя на несколько метров в сторону и набирая номер.
— Ты готова? — шепотом спросил Нильс у Ханны.
— Ты о чем?
— Я должен остаться с этой стороны моста.
— Нильс, что бы ты ни… — Рисхой вернулся, и Ханна не успела договорить.
— Обещают, что ветер вот-вот уляжется, — сказал он, вытягивая трубку и собираясь закурить. Зажигалка щелкала вхолостую. Нильс быстро нашелся:
— У меня есть зажигалка в чемодане. В багажнике.
Рисхой кивнул и выудил из кармана ключи. Багажник открылся с легким щелчком. Нильс расстегнул чемодан.
— С той стороны идут снежные тучи, — сказала Ханна, и пожилой полицейский с сомнением повернулся, чтобы взглянуть на север. Теперь он стоял под прицелом револьвера «Хеклер и Кох», который Нильс держал в руках. Рисхой, однако, этого не заметил и продолжал вести себя как ни в чем не бывало. Он давным-давно лишился всякого профессионального чутья, ему повезло, что Королевская полиция вообще смогла подыскать для него какое-то занятие.
— Пролив всегда страдает сильнее всего, — пробормотал он. — У меня лодка в Кертеминне и…
Нильсу пришлось слегка поднять пистолет и похлопать Рисхоя по плечу — только тогда полицейский заметил, что Нильс вооружен. Он не был напуган или удивлен, он просто-напросто не понимал, что происходит.
— Садитесь в машину, — сказал Нильс, поднимая чемодан и протягивая его Ханне.
— Что?
— Садитесь на заднее сиденье.
— Зачем? — еле слышно спросил Рисхой.
Вместо ответа Нильс распахнул дверцу.
— Отдайте мне ключи.
— Да, но…
— Быстрее! — Нильс немного повысил голос, это было необходимо, если он хотел достучаться до Рисхоя сквозь толстый панцирь многолетнего нежелания встречаться с реальностью.
Нильс сразу заметил, что маленький щелчок, с которым он открыл заднюю дверцу, изменил что-то во взгляде Рисхоя, сделал его вменяемым. Он понял, что на самом деле оказал Рисхою услугу, что это мгновение станет для полицейского поворотным. Десятилетиями выстраиваемая картина мира, в которой все окружающее было одним огромным Дакбургом, городом из комиксов про Дональда Дака, населенным сплошь добрыми людьми, на глазах у Ханны и Нильса внезапно рухнула. Осталось только разочарование. «Я-то думал, мы на одной стороне» — говорил его взгляд.
— Садитесь в машину, — уверенно и настойчиво сказал Нильс.
— Но почему?
— Потому что я не могу вернуться обратно в Копенгаген. Мне нужно уехать. — Нильс перегнулся над передним сиденьем и врезал рукояткой пистолета по рации. Из ее разбитого корпуса высунулось несколько проводов. — Мне нужен ваш телефон.
Удар стал полной неожиданностью для Нильса и попал точно в цель. Череп пронзила боль, вибрирующая в левом ухе.
— Что ты делаешь?! — ревел Рисхой. — Пытаешься меня запереть?!
Снова удар, на этот раз еще сильнее. Нильс захромал и выронил пистолет; пока Рисхой возился со своим, Нильс развернулся и ударил в ответ.
— Нильс! — Казалось, что Ханна кричит откуда-то из другого мира, хотя она стояла совсем рядом. Нильсу понадобилась секунда на то, чтобы собраться с мыслями. Морфин. Шприцы. Они в бардачке. Он услышал, как Рисхой плачет от боли и отчаяния. Нильс нашел морфин, красиво упакованный в клинически-чистый полицейский пакет для доказательств.
— Чемодан!
— Что?
Он схватил чемодан в одну руку, а Ханну в другую и пустился бежать.
Они перелезли через защитное заграждение у дороги, спрыгнули на замерзшую лужу и побежали через холодное поле. Обернувшись через плечо, Нильс увидел, как пожилой полицейский целится им вслед.
— Ханна, мне кажется, что он…
Тихий щелчок по мерзлой земле. И еще один. Как будто где-то рядом взрываются хлопушки.
— Он в нас стреляет! — крикнул Нильс, запыхавшись.
Они продолжали бежать, пока не исчезли за снежной пеленой.
* * *
Ботинки глубоко увязали в мягком снегу между деревьями.
— Он бежит за нами? — спросила Ханна, оглядываясь.
— Чуть дальше будет дорога.
Она плакала.
— Где?
Нильс запыхался. В Дании всегда поблизости найдется дорога.
— Просто иди.
Деревья остались позади, теперь они пробирались сквозь плод усилий некоего ландшафтного архитектора, честно пытавшегося объединить поле с местом отдыха на трассе.
— Что теперь? В какую сторону? — Она перешла на шаг. — Лучше бы нам поймать машину или…
До них донесся звук приближающегося автобуса.
— Кавалерия, — пробормотал Нильс, выбрасывая вперед руку.
Автобус остановился, как это может быть только в провинции.
— Что, машина не выдержала мороза? — крикнул шофер на поющем фюнском диалекте. — Я еду только до станции, там можете пересесть на поезд в Оденсе.
— Спасибо, — ответил Нильс, первым входя в автобус и стараясь избежать его взгляда.
Они сели на заднее сиденье и уставились в окно. На дороге была гололедица, поэтому автобус ехал медленно, отставая от темпа, в котором бешено билось сердце Нильса. Шофер выглядел невозмутимым, это было им на руку, нужно сохранять спокойствие, нужно ехать, как все остальные.
Нильсу приходилось сталкиваться с профессиональными преступниками, которые, совершив обдуманные до последней мелочи ограбления банков, инкассаторов или ювелиров, паниковали потом, когда дело было уже сделано. Это заложено глубоко в человеческой природе: совершив преступление, тебе хочется сбежать как можно быстрее и как можно дальше от этого места.
Автобус остановился у маленькой станции, и шофер вышел из него вместе с пассажирами.
Ханна и Нильс направились в крошечный зал ожидания. Кофе-автомат не работал, в помещении воняло застаревшей мочой.
— Кассы вон там, — сказал Нильс, указывая. — Пойдем купим билеты. Куда бы нам поехать?
Она тронула его верхнюю губу.
— У тебя идет кровь.
Нильс кивнул. У него до сих пор кружилась голова после тяжелых ударов Рисхоя.
— Ты же знаешь, что тебе не обязательно… — сказал он и запнулся.
— Что? Убегать вместе с тобой?
— Да. За тобой ведь никто не гонится.
— Ничто, — улыбнулась она, — а не никто. Если бы дело было в том, что за тобой гонится кто-то, я бы тут сейчас не сидела. Но за тобой гонится что-то — и это уже интереснее.
— Настолько интересно, что ты готова сесть за это в тюрьму? Если все зайдет слишком далеко.
— Ну, я всегда могу сказать, что ты меня похитил.
* * *
Поезд останавливался каждый раз, когда два дома находились достаточно близко друг к другу, чтобы считаться поселком, — но Нильса и Ханну это не раздражало, им нравилось сидеть так друг напротив друга. Нильс украдкой посматривал на нее при каждом удобном случае, но в конце концов Ханна это заметила, и тогда, чтобы избежать неловкости, он повернулся к окну и постарался сосредоточиться и не отводить от него взгляда. Когда они заехали в туннель, он увидел в окне отражение Ханны. Она смотрела на него — и ему это нравилось.
— Взгляни на меня.
Он послушался. Так они сидели какое-то время, пока поезд шел сквозь показавшийся вдруг невероятно длинным туннель. За мгновение до того, как они снова вынырнули на свет, Нильс вспомнил о Катрине, как будто его громко окликнула совесть. Он попытался представить, что это Катрине сидит сейчас напротив него, — но продолжал видеть только Ханну.
Неловкую ситуацию спасло детское воспоминание. Нильс говорил и говорил, как будто боялся, что стоит ему умолкнуть, как Ханна набросится на него и сорвет с него одежду.
— Мне было шесть лет, мы с мамой ехали на автобусе в Коста Брава. Проблемы начались уже под Фленсбургом. Был поздний вечер, почти все в автобусе спали. Я проснулся от тошноты и какого-то странного ощущения удушья. Мама забеспокоилась и попросила водителя остановить автобус. Все остальные ужасно разозлились, конечно, оно и понятно — они ехали в отпуск и не хотели задерживаться в пути из-за того, что какого-то мальчика укачало. Но когда они увидели мальчика — меня то есть, — который лежал в проходе между сиденьями, хватая ртом воздух, и бился в судорогах, все возражения отпали. — Нильс взглянул на Ханну, прежде чем продолжить: — Кто-то вызвал «скорую», но тут начались проблемы с тем, что «скорая» не могла въехать в Германию, так что автобусу пришлось вернуться на границу. Меня перенесли обратно в Данию на носилках — я не думаю, что был в сознании, я ничего из этого не помню. Я проснулся спустя несколько часов в больнице в Обенро и был в полном порядке.
