Элдер отступил на шаг.
– Он, правда, щедр. Я могу жить в этом доме сколько хочу. И получить половину от его продажи.
– Мне пора ехать, – сказал Элдер.
– А почему бы тебе не остаться?
– Не хочу.
– Мы ведь когда-то были мужем и женой, – сказала Джоан, когда он был уже в дверях.
– Да, – ответил Элдер. – Я помню.
Почти без колебаний он двинулся дальше и закрыл за собой дверь.
Это был один из тех странных и неожиданных дней, когда в начале зимы дурная погода вдруг отступает и все вокруг становится голубым и прозрачным. Солнечный свет блестками отражался от воды канала и заставлял сиять даже кирпичную кладку. Новое здание суда магистратов[41] в Ноттингеме, сплошное стекло и сталь, сверкало, как сказочный дворец. Адаму Кичу уже были предъявлены официальные обвинения, и он был оставлен под стражей. Через несколько недель, после тщательной экспертизы, двое из троих психиатров признают его вменяемым и подлежащим суду, и процесс над ним в коронном суде[42] начнется еще через несколько месяцев.
А еще до этого перед судом магистратов предстал Шейн Доналд – тощий, в серой тюремной одежде, с бледным лицом и прилепленным над глазом куском пластыря, беспрестанно грызущий ногти. Он заметил Эйнджел, когда его вели в здание суда, и больше в ее сторону не взглянул ни разу. Его досрочное освобождение было уже аннулировано, он был оставлен под стражей по обвинению в грабеже в одном случае и в нападении с причинением телесных повреждений в другом. Он не выдавил из себя почти ни слова, разве что подтвердил свое имя и признал, что понимает предъявленные ему обвинения.
Эйнджел встала, когда его выводили, и тихонько позвала его, но если он даже услышал это, то никак не отреагировал. Наблюдая за ними, Элдер хотел было подойти к ней, извиниться, все объяснить, сказать, что это все только к лучшему, но решил, что одного предательства вполне достаточно.
Самолет авиакомпании «Эр Малайзия» вылетел из аэропорта Хитроу, от третьего терминала, в десять тридцать вечера; в пять тридцать пополудни на следующий день он приземлился в Куала-Лумпуре, а два часа спустя снова поднялся в воздух, прибыв в итоге в Окленд в одиннадцать пятнадцать на следующее утро.
Масса времени между на удивление вкусными обедами и ужинами и какими-то жуткими фильмами, которую можно потратить на то, чтобы дочитать «Дэвида Копперфилда». Став известным и успешным писателем, этот герой Диккенса после слишком длительных раздумий и неправильных оценок ситуации наконец женился на хорошей женщине и достиг желанного триумфа. И счастья. Но Элдеру не могла не прийти в голову мысль, что этот человек, который совершенно не умел разбираться в людях, чей выбор всякий раз оказывался чудовищно ошибочным, вряд ли вообще заслуживает счастья.
И тут он задумался о собственной судьбе.
Отложив книгу в сторону, он тут же с удивлением обнаружил, что его снова влечет к тридцать второй главе. «Утрата, еще более тяжкая». Письмо, которое написала юная Эмили, когда бежала вместе со своим любовником, своим соблазнителем.
«Когда вы, любящий меня гораздо больше, чем я того заслуживала, даже в то время, когда мое сердце было невинно, получите это письмо, я буду очень далеко».
Письмо, которое вполне могла бы написать Сьюзен Блэклок, но так и не написала.
В Окленде Элдер получил свой багаж, прошел таможню, предъявил паспорт офицеру иммиграционной службы.
– Бизнес или отпуск?
Элдер и сам толком не знал – скорее и то и другое определение было неверным.
Карори, сказала ему Хелен Блэклок, когда он спросил, знает ли она, где живет отец Сьюзен. И где это находится. Оказалось, что Карори – пригород Веллингтона, в западной части города. Вероятность того, что Ални все еще живет по старому адресу, была невелика, но выслеживание и отыскивание людей было одним из тех дел, которые Элдер умел делать.
Шоссе от аэропорта скоро перешло в узкие улицы, которые извивались и резко поворачивали, пронизывая центр города. Он высадился из такси возле недлинной серии магазинов, за которыми следовали гараж, банки, библиотека. Элдер сверился с картой города, которую приобрел, чтоб иметь представление, где что находится.
Деревянные внешние стены домов были по большей части выкрашены белой краской, сами дома крыты терракотовой черепицей, там и сям виднелись зеленые пятна лужаек, закрытые от ветра кустами и невысокими деревьями. Люди, с которыми он беседовал, были дружелюбны, не слишком подозрительны и рады поговорить. Дэвид Ални отсюда переехал, но недалеко, просто сменил один адрес в том же Карори на другой, но потом вовсе уехал из города.
Мужчина, сидевший возле полуразвалившегося гаража и сбивавший остатки застывшего раствора с многочисленных кирпичей, кучей наваленных рядом, был весь покрыт белесой пылью – рубашка, руки, лицо, волосы.
– Паэкакарики, вот куда они перебрались. Меньше часа езды по шоссе номер один. Или можно поездом добраться. У нас был их адрес, но потом потерялся. Но вам нетрудно будет их отыскать. Там, думаю, не больше сотни домов наберется, и по большей части это летние дома. Не многие живут там круглый год.
Элдер поблагодарил его.
– Если найдете этого идиота, – сказал на прощание мужчина, – спросите у него, зачем он пристроил гараж не с той стороны дома – он же тут весь свет перекрывает.
Его разбудил дождь, застучавший по оконному стеклу. Часы на прикроватной тумбочке показывали 4.27 утра. Он взбил подушку, натянул одеяло и закрыл глаза. Когда он снова их открыл, было уже 9.23, и дождь прекратился. Быстро принял душ, выпил кофе с тостом и отправился на вокзал. К тому времени, когда поезд добрался до Паэкакарики, облака по большей части уже рассеялись и на синем небе засияло солнце.
Поезд тронулся дальше, шлагбаумы, закрывавшие переезд, взметнулись вверх, и машины – два запыленных грузовика и блестящий черный внедорожник – рванули по широкой дороге, что вела от железнодорожных путей к берегу моря.
Элдер спросил у женщины, убиравшей со столиков в маленьком кафе, не знает ли она, где живут Ални.
Балансируя подносом с тарелками и чашками, она покачала головой.
– Вы лучше спросите у Майкла, вон там, в книжной лавке. Он всех тут знает.
Майкл О'Лири оказался бородатым мужчиной с длинными седыми волосами, в черной майке с белой надписью на груди: «Куда податься?»
Элдер представился и протянул руку.
– Ални, – задумчиво произнес О'Лири в ответ на вопрос Элдера. – Да, кажется, знаю.
– Я друг семьи, – пояснил Элдер. – Мы просто потеряли связь; знаете, как это бывает…
– А теперь с визитом к ним?
– Точно.
О'Лири не спешил с ответом, да и спешить-то было некуда.
– Они живут на берегу, на Пэрейд-роуд. В дальнем конце Оушен-драйв. Маленький домик в глубине квартала. Женщина там живет, она иногда заходит, любит читать.
– Это, должно быть, Сьюзен.
– Точно, – кивнул книготорговец. – Сьюзен Ални.
Возле выхода Элдер заметил в стопке книжек в бумажных переплетах несколько книг Кэтрин Мэнсфилд, обтрепанных и зачитанных. Д.Х. Лоуренс – знаете, наверное? – он тут жил со своей женой Фридой в одном из коттеджей. Кэтрин Мэнсфилд тоже немного здесь жила. Слова его домохозяйки, когда он снимал дом в Корнуолле. Книжка, которую он выбрал – более или менее случайно, – имела на обложке иллюстрацию: женщина, сидящая у зеркала, все в приглушенных синих и серых тонах. «„Блаженство“ и другие рассказы». Шесть новозеландских долларов.
Когда он выходил из лавки, Майкл О'Лири довольно напевал себе под нос что-то медленное и старое, кажется, из репертуара «Роллинг стоунз».
Сунув книгу в карман, Элдер пошел по дороге вверх, по не слишком крутому подъему, обходя небольшой морской залив. По одну сторону от дороги стояли совершенно разноликие летние домики, торчавшие повсюду, куда падал взгляд, по другую тянулась прогулочная дорожка, уходящая вдаль и исчезающая в пространстве над сужающейся полоской песка.
Черно-белые птицы с красными лапками и красными клювами кружили над линией прибоя. Небольшая группа детишек, вопя, удирала от медленно набегающих волн.
Домик был маленький, одноэтажный, с фасада поднятый на сваях, так что к двери вела деревянная лестница, проходившая через садик, неухоженный, по большей части заросший, с почти одичавшими желтыми и белыми цветами.
Справа – широкое трехстворчатое окно, выходящее на берег; рядом тенистая и широкая крытая веранда, уходящая вглубь, под крышу дома. Белесые потрескавшиеся доски явно требовали покраски, сине-зеленые желоба для стока дождевой воды провисли и нуждались в чистке.
Тут через дверь на веранду вышла женщина и принялась вытряхивать скатерть. Рубашка в клетку свободно болтается поверх выцветшей майки, синие джинсы. Ее когда-то светлые волосы потемнели, фигура отяжелела, но Элдер был уверен, что именно она стояла на утесе над Солтуик-Бей, обдуваемая ветром, в тот вторник четырнадцать лет назад.
