Она постояла несколько секунд, глядя куда-то поверх его головы, потом повернулась и пропала из виду.
Кровь пульсировала в висках, когда Элдер толчком открыл калитку и пошел к лестнице.
– Да? – Она открыла дверь почти тут же, как только он постучал.
Если сравнивать с теми фотографиями, что он видел, рот у нее теперь немного провалился, ушел куда-то вглубь; на лице появились морщины, блеск в глазах пропал. Она казалась гораздо старше своих тридцати лет.
– Сьюзен?
– Да.
– Сьюзен Блэклок?
На секунду ему показалось, что она сейчас убежит, бросится в дом и запрет дверь; наверное, ей не раз представлялся этот кошмар, преследовал ее, все время повторяясь.
«Закрой глаза, и он исчезнет; открой, и его тут уже не будет…»
Но он по-прежнему был здесь.
– Кто вы? – спросила она низким голосом.
– Фрэнк Элдер. Я был одним из полицейских, расследовавших дело о вашем исчезновении.
– Боже мой!
Широко открыв рот, она выдохнула, словно выпустила из себя весь воздух, и качнулась вперед; Элдер протянул руки, чтобы ее подхватить, но она выпрямилась, уцепившись рукой за дверную раму.
– Как это вы… Нет, я хочу сказать… Зачем? Зачем? Ведь столько лет прошло…
– Я хотел убедиться, что вы живы.
– И для этого приехали в такую даль?
– Да.
Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась. Позади нее на кухонном столе Элдер заметил термос, ломти только что намазанного маслом хлеба – с некоторых была срезана корочка, – сыр и тонкие ломтики ветчины.
Сьюзен вытащила из кармана джинсов платок, вытерла лицо, высморкалась, извинилась.
Элдер покачал головой.
– Значит, вы знаете, что тогда произошло? – спросила она.
– Думаю, да.
Она кивнула, шмыгнула носом и отступила на полшага назад.
– Мы обычно в это время отправляемся на прогулку. Берем с собой сандвичи, термос с чаем – на ленч. – Даже после стольких лет, чем больше она говорила, тем сильнее в ее речи сквозил акцент, характерный для уроженцев восточных районов Средней Англии. – Если вы немного подождете, можем погулять вместе. Мы скоро.
Несколько минут спустя, надев овчинную куртку и закинув на спину рюкзак, Сьюзен выкатила из двери инвалидное кресло.
Дэйв Ални больше не выглядел красавчиком, любимцем женщин с роскошной кудрявой шевелюрой; не было уже ни замшевых туфель, ни роскошного костюма в эдвардианском стиле. Голова упала набок, лицо бледное и исхудавшее, волосы седые и поредевшие, глаза отстраненные, водянисто-голубые. Тело, несмотря на тщательно застегнутые одежки и одеяло, которым были укутаны ноги, казалось старым и усохшим. Шестьдесят пять, подумал Элдер, максимум семьдесят, а на вид ведь лет на десять старше.
– Папа, – сказала Сьюзен, – это тот человек, о котором я тебе говорила. Из Англии.
Глаза чуть блеснули; рука, лежавшая поверх одеяла, чуть поднялась, пальцы сжались, потом она снова замерла.
– Он пойдет с нами на прогулку. Чтобы мы могли поговорить.
Из уголка его рта потекла тоненькая струйка слюны; она умело стерла ее.
– Так хорошо, папа?
Она развернула инвалидное кресло на веранде и потащила его задом наперед к лестнице. Элдер предложил свою помощь, но она покачала головой:
– Все в порядке. Я уже привыкла.
На небе теперь стало больше облаков, набегавших с запада, но пока ничем не угрожавших. Несмотря на яркое солнце, ветер был довольно холодный, так что Элдер глубоко засунул руки в карманы. Не было нужды задавать вопросы, он и так был уверен, что она сама все расскажет, когда придет время.
По пляжу носился небольшой пес наподобие терьера, гоняясь за мячиком.
– Когда я узнала, – наконец заговорила Сьюзен, – ну, понимаете, узнала, кто мой настоящий отец… – Она помолчала, потом начала заново: – Дети, они всегда так думают: это вовсе не мои настоящие родители, не может такого быть, как в сказках или в этом фильме, в «Супермене», а потом… потом, когда такое происходит… в общем, когда я нашла ту фотографию, фото отца… Я решила, что все неправильно, это не со мной происходит. А мама не хотела даже говорить об этом, ничего мне так и не рассказала, где он, куда уехал, так что, кажется, я его себе придумала, собственный вариант того, каким он был. Что он совсем не такой, как Тревор, никогда не стал бы надоедать мне своими поучениями, всегда придумывал бы что-нибудь интересное, с ним было бы очень здорово вдвоем, только он и я, а потом однажды он взял и появился… Дэйв. Мой настоящий отец. Передал мне записку через одну мою одноклассницу. Мне было пятнадцать. Всего пятнадцать. Он написал, что хочет со мной встретиться. И мы встретились. Он ждал меня. Он был такой… такой…
Она замолчала и отвернулась, опустила голову, давая слезам свободно стекать с лица, а Элдер стоял рядом, совершенно растерянный, не зная, что делать и что сказать.
В конце концов она вытерла лицо и поплотнее подоткнула одеяло на ногах отца, а потом двинулась дальше против ветра.
– Вы встретились со свои отцом, – напомнил Элдер.
– Да. Мы пошли в кафе, он сказал, что у него мало времени – мама убила бы меня, если б узнала, – он говорил со мной, рассказывал, где теперь живет, это все казалось просто замечательным, что он рассказывал, на другом конце света. Там была эта кабинка, за углом, моментальное фото, он сказал, что хочет иметь мою фотографию, чтоб взять с собой. А потом сказал, что вернется за мной. Обещал, что приедет. Сказал, это будет наш секрет. И приехал. Тем летом, когда мы были в Уитби. Вот, говорит. У меня два билета, для тебя и для меня. Паспорт и все прочее. Все готово. Я не знала, что делать. И подумала: я же не могу просто так взять и уехать. А он говорит, нет, прямо сейчас. Ты должна со мной уехать теперь же. Или никогда. Ничего не говори маме. Вообще никому ничего не говори.
Она на секунду задержала взгляд на Элдере, потом опять отвернулась.
– Я знаю, надо было написать, оставить записку, позвонить, что угодно… Бедная мама, что ей, должно быть, пришлось пережить! Но когда я прочитала про все это в газетах, узнала про всю эту шумиху – это даже в местных газетах было, – я просто не смогла ничего сделать. Не знаю, что со мной было – то ли стыдно стало, то ли неудобно, – но чем больше проходило времени, тем более невозможным это казалось – написать или позвонить. А папа сказал, что именно так она обращалась с ним все эти годы – как будто он уже умер. Ничего, сказал он, она переживет, как-нибудь справится. – Она легко коснулась его руки: – Она справилась, не так ли?
– Ну, не совсем…
Элдер как раз думал о Хелен, о ее распавшемся браке, о ее паломничествах, когда она возлагала цветы на место, которое вовсе и не было могилой.
– Мы всегда доходим до парка, – сказала Сьюзен, указывая куда-то вперед. – Там есть место, где можно укрыться от ветра и поесть. У нас обычно остается один лишний сандвич.
– Спасибо.
– Лучше вам отдать, чем чайкам. – И она с притворной яростью замахала кулаком птицам, кружащимся над головой: – Ишь, негодные! Побирушки несчастные! – Она улыбнулась, и при этом лицо ее совершенно преобразилось. – Это из книжки, я ее читала в детстве. Они там всегда крали завтрак у смотрителя маяка. И он их так и обзывал, побирушками.
Все еще улыбаясь, она отвинтила крышку термоса. Элдер держал чашку, пока она наливала в нее чай.
Сначала она дала попить отцу, поддерживая ему голову и ловко вытирая бумажным полотенцем жидкость, вытекавшую изо рта.
Они сели возле инвалидного кресла, занявшись своими сандвичами и глядя на море.
– Когда я сюда приехала, все складывалось просто отлично. Окончила школу, очень неплохо окончила. И с папой было просто здорово, он был мне настоящий друг, как школьный приятель. Другие девчонки вечно завидовали: вот бы мне такого папу, как у тебя! Потом, после колледжа, я получила эту работу, в детском театре. Всем понемногу занималась. То, чего мне всегда хотелось. Мы иногда ездили на гастроли, в небольшие турне. Это было, когда мы поехали в Крайстчерч – тогда у папы случился первый удар. Он был в больнице, когда я вернулась. Ничего серьезного, сказал доктор. Ему просто надо поосторожнее себя вести, понимаете; он действительно поправился, руки-ноги снова стали нормально действовать. И разговаривать мы могли как раньше, и с головой у него было все в порядке, он…
Она поставила чашку и на секунду прикрыла глаза.
– После этого он уже не мог работать, но это не имело значения, мы вполне справлялись. А потом, еще три года спустя, у него случился еще один инсульт, обширный. И ему уже нужен был кто-то, кто ухаживал бы за ним все время, и мне было удобнее просто бросить работу. Он не в состоянии… он совсем не может ничего для себя сделать… Все еще не может.
Подавшись к отцу, она сжала его руку.
– Нам, конечно, было бы лучше оставаться в Карори, где мы тогда жили, но он всегда мечтал перебраться сюда, здесь ему больше нравилось. Этот домик он купил для меня, как только я сюда приехала. Тогда здесь было не так много домов. Дикое было место. «Когда я умру, – говорил он мне, – вот здесь я хотел бы, чтобы развеяли мой пепел, здесь, на берегу».
