Подавшись к отцу, она сжала его руку.
– Нам, конечно, было бы лучше оставаться в Карори, где мы тогда жили, но он всегда мечтал перебраться сюда, здесь ему больше нравилось. Этот домик он купил для меня, как только я сюда приехала. Тогда здесь было не так много домов. Дикое было место. «Когда я умру, – говорил он мне, – вот здесь я хотел бы, чтобы развеяли мой пепел, здесь, на берегу».
Встав, она бросила остатки сандвича одной из чаек и стала смотреть, как остальные кружатся и кричат вокруг счастливицы.
– Надо бы двигаться назад, не хочу, чтобы папа простудился.
Возле дома они обменялись рукопожатиями.
– Вы не обижаетесь, что я вас внутрь не приглашаю?
Элдер покачал головой.
– Вы увидитесь с мамой, когда вернетесь?
– Думаю, да.
– Передайте ей, что мне очень жаль, что все так получилось.
– Хорошо.
– И еще скажите, что ей тогда надо было рассказать мне всю правду.
Элдер подумал, что это вряд ли стоит передавать.
– Если что-то изменится, – спросил он, – как вам кажется, вы могли бы вернуться в Англию?
– Нет. Не думаю.
– О'кей. – Элдер повернулся и, сунув руки в карманы, пошел обратно по той же дороге, по которой сюда пришел. Если повезет, ему не придется слишком долго ждать поезда. Он пытался представить себе нынешнюю жизнь Сьюзен Блэклок, которая, кажется, так еще и не поняла толком, зачем сюда приехала и почему осталась. Представил, как она терпеливо расстегивает одежду на отце и снимает ее, освобождая руки и ноги, начинает обтирать его дряблую кожу…
Как оказалось, ближайший поезд отменили, а следующий опаздывал. Усевшись снова возле привокзального кафе, он открыл книгу рассказов, решив, что потом даст ее почитать Кэтрин, когда вернется. Но рассказы, как он вскоре понял, были слишком грустные и тоскливые, слишком много было в них неосуществленных планов и неудавшихся жизней. Лучше будет купить для нее в аэропорту что-нибудь другое. Он встал, чтобы идти на поезд, оставив книгу рядом с пустой чашкой.
На седьмой день Рождества, по-прежнему пребывая в заключении, Шейн Доналд вырезал из своей руки кусок кожи с мясом, воспользовавшись для этого ржавым бритвенным лезвием. После визита в больницу и двух сеансов с тюремным психиатром его перевели в другое крыло тюрьмы, где действовал более строгий режим и за заключенными следили гораздо тщательнее. За нервными заключенными, склонными к суициду, такими, как он.
Во дворе для прогулок, где они имели возможность ходить кругами под присмотром надзирателей, прежде чем их разводили по камерам и запирали на ночь, один из заключенных, проходя мимо Доналда, сунул ему в руку клочок бумаги.
Записка была написана быстрым мелким почерком.
«Веселого Рождества, мой милый! Будь уверен, я передам Алану, когда увижу его в следующий раз, привет от тебя, хотя так и не понял, какого хрена он в тебе нашел».
Записка едва не выскользнула из пальцев Доналда. Он еще раз прочел ее, потом еще.
Ему без особого труда удалось высмотреть Адама Кича в медленном мельтешении других заключенных – тот одиноко стоял у дальней стены двора, издевательски улыбаясь.
Доналда всего передернуло. Скомкав записку, он сунул ее в рот, разжевал и выплюнул.
– У тебя все в порядке, сынок? – осведомился один из надзирателей.
Доналд кивнул и двинулся дальше.
Когда он снова оглянулся, Кич опять улыбнулся и послал ему воздушный поцелуй.
Зима сменилась весной. На этот раз Кэтрин приехала на поезде, больше спорить на этот счет не стала, и Элдер, встретив ее на вокзале в Пензансе, повез к себе через весь полуостров, выбирая самые узкие дороги. На следующий день она почувствовала себя вполне в силах отправиться на прогулку по прибрежной тропинке до самого Сент-Айвса, а потом обратно через поля. Если и дальше все пойдет по плану, вскоре она сможет потихоньку начинать тренироваться, когда вернется в Ноттингем.
Вечером Элдер предложил поужинать в пабе, где они ели в прошлый раз, но Кэтрин заявила, что хочет сама все приготовить. С этой целью она накупила в Сент-Айвсе разных продуктов. Элдер, обрадовавшись, откупорил бутылку вина, пока кухня наполнялась могучими ароматами жареного лука и чеснока, томящихся на сковородке под звуки музыки, несущиеся из радио в соседней комнате. Он накрыл на стол, они уселись и принялись за спагетти со шпинатом и сыром, за свежий хлеб и салат из латука с полевой горчицей и маленькими помидорами.
Кэтрин внимательно следила, как отец накручивает спагетти на вилку и кладет в рот.
– Ну?
– Что – ну?
– Ты прекрасно знаешь, о чем я.
– Отлично. – Он засмеялся. – Правда очень вкусно.
– Правда?
– Абсолютная.
Они договорились не вспоминать о том, что произошло, и, по правде сказать, Элдер испытал от этого большое облегчение. Я все это могу обсудить со своим психотерапевтом, ей ведь именно за это и платят. После Рождества эти сеансы сократились до одного раза в неделю.
Кэтрин собрала посуду.
– Как думаешь, сегодня достаточно тепло, чтобы посидеть снаружи? – спросила она.
– Более или менее.
Небо отсвечивало фиолетовым, последние лучи солнца еще пробивались на самый дальний край моря. Они сели, подняв воротники, с бокалами вина в руках.
– Можно тебя кое о чем спросить? – произнесла Кэтрин.
– Давай спрашивай. – Он решил, что она спросит про мать, но ошибся.
– Та женщина, с которой ты встречался, Хелен, – ты с ней больше не видишься?
– Нет, не вижусь.
– Почему?
Во рту остался отличный вкус вина, оно чуть отдавало черной смородиной. Он съездил в Уитби почти сразу по возвращении из Новой Зеландии. Обещания надо выполнять, а это выполнить оказалось нетрудно. Дочь Хелен, он нашел ее. Разве он не поклялся когда-то это сделать?
Сидя у Хелен в ее маленькой, заставленной вещами гостиной, он смотрел, как менялось ее лицо, по мере того как он рассказывал, что и как нашел, как натягивается кожа у нее на скулах. Наблюдал за его меняющимся выражением, пока она разворачивала листок бумаги, на котором он записал адрес Сьюзен. Чего он ожидал? Слез радости? Облегчения? Вместо этого она уставилась в пол, и что бы она там ни чувствовала, все это она прочно удерживала в себе.
Когда спустя некоторое время он попытался ее обнять, она отстранилась.
Предательство и бегство ее дочери воздвигало между ними стену, кирпичик за кирпичиком.
– Не знаю, – ответил он Кэтрин. – В жизни всякое случается…
Кэтрин кивнула.
– А жаль. Когда она приходила в больницу, она мне показалась очень хорошей, доброй.
А Хелен, Элдер это знал совершенно точно, по-прежнему время от времени ходит на тот утес возле Солтуик-Бей и приносит цветы на то место, где Сьюзен видели в последний раз. Как будто он ее не нашел, как будто она действительно умерла. Он не знал, написала ли она Сьюзен и напишет ли хоть когда-нибудь.
– Этот суд, – начала Кэтрин.
– Есть реальный шанс, что до него дело не дойдет.
– Что ты хочешь сказать?
– Он может признать себя виновным.
– А зачем ему это?
– Приговор будет более мягким. А вот если он не сделает этого, а вердикт будет обвинительным, судья впаяет ему по полной.
– И ты думаешь, что он так и поступит?
– Полагаю, что именно это ему посоветует его адвокат.
Кэтрин подергала себя за прядь волос.
– Если он не признает себя виновным, если мне придется давать показания, обещай, что тебя там не будет. В суде.
– Кэт…
– Обещай!
– Хорошо.
В ту ночь Элдера разбудили крики дочери, и когда он, распахнув дверь, влетел в ее комнату, она сидела на постели, завернувшись в одеяло, а все лицо ее было покрыто капельками пота. Глаза плотно зажмурены, как будто в череп ей вонзилось что-то острое.
– Кэт! Кэти…
Когда она наконец открыла глаза, они были совершенно невидящие, слепые от воспоминаний о перенесенной боли.
– Кэтрин…
Элдер осторожно взял ее за обе руки, повторяя ее имя, пока она не увидела, кто стоит перед ней, и не дала себя уложить на подушку. Он принес мокрое полотенце и вытер ей лицо, после чего сел рядом и посидел с ней некоторое время, не произнося ни слова, и только потом, когда решил, что она окончательно пришла в себя и ему уже можно уйти, спустился вниз и приготовил чай, пока она переодевалась в чистую майку и спортивные брюки.
– Давно у тебя это? – спросил Элдер. – Эти кошмары.
– С тех самых пор, когда ты меня нашел.
«С того самого дня, – подумал Элдер, – когда прекратились мои собственные кошмары. Исчезли, чтобы больше не появляться».
– И часто они случаются?
Она посмотрела на него с бледной улыбкой:
– Довольно часто.
Он налил ей еще чаю, добавил молока, положил сахар и помешал.
