– Нет, тебе не жаль! – заорала я. – Он тебе не нравился. Я видела, как ты смотрел на него.
– Он не нравился мне, потому что лгал тебе.
Вновь полились слёзы, от которых зажгло и без того уже опухшие глаза.
– Я ничего не хочу об этом слышать. И что ты вообще делаешь в моей комнате? Убирайся!
Большие тёплые ладони обхватили мои плечи.
– Не прикасайся ко мне! Я уже говорила тебе, чёрт возьми, чтобы ты никогда меня не трогал!
Но он не отпустил, вместо этого, Трэвис придвинулся ближе, его тёплое дыхание защекотало моё лицо.
– Он лгал тебе. Я - никогда.
Я знала, что то, что он говорил, было правдой. Мне не хотелось в это верить, но в глубине души я знала, что это было правдой. Моё тело задрожало от этой правды, которая вот-вот готова была сорваться с языка. Трэвис продолжал удерживать мои плечи, и я прошептала:
– Он был Мятным человеком.
– Мятным человеком? Что ты имеешь в виду? – озадаченно спросил Трэвис, выпуская меня.
Я села. Осознав, что на мне только блузка и трусики, я завернула простыню вокруг талии и попыталась объяснить ему.
– Были такие друзья – я, на хрен, ненавижу это проклятое слово – которых я распознавала по запаху. Один из них был ласковым… – Моё тело затряслось, и я вытерла глаза простынёй. – Или казался ласковым, по сравнению с остальными. Я называла его Мятным человеком. Именно с ним я была в день смерти Стюарта.
– Да.
– Это был он… Броди.
Трэвис кивнул.
Я, не веря в это, покачала головой.
– Но он никогда не говорил мне, что был там. Он позволял мне верить в то… – Я не в силах была остановить ни боль в груди, ни слёзы. Я ненавидела слёзы. Слёзы были признаком слабости. Я же не была слабой. Я не хотела быть слабой, но боль была невыносимой.
– Виктория? – позвал меня Трэвис, нежно утирая мои слёзы большим пальцем. – Он был одним из них. Он работал с Дуранте, как и остальные в «Крейвен и Ноулз». Он охрененно глубоко закопался в их дерьме. Я не хочу сказать, что он не помогал тебе. Чёрт, возможно, у него действительно были к тебе чувства, но, блять, ты богатая женщина. Вокруг полно мудаков, которые будут делать и говорить всё что угодно. Тебе не нужно было даже рассказывать ему о том, что происходило на складе: он знал, что ты там делала. Он, на хрен, делал это с тобой.
– Как, Трэвис, как? Как он заразился?
Матрас снова прогнулся, когда Трэвис пошевелился.
– Я не знаю. Могу предположить лишь одно – он приехал на склад после того, как мы уехали. Я могу съездить туда утром и проверить, был ли там кто-то, кто вводил свой код. Если это был он… если это он приезжал на склад, то, наверное, нашёл перчатки и прочую дрянь.
– И прочую дрянь? Ты про хлыст и грёбанную сперму Паркера?
Если это было так, то Броди знал, что я солгала ему.
– Виктория, – сказал Трэвис. – Я ничего не убрал. Если он спустился вниз и касался тех вещей, чёрт, даже одного хлыста, я не знаю. Он мог заразиться через него.
– Ты сказал, что я не могу доверять мудакам вокруг, они сделают и скажут всё что угодно. Ты тоже мудак. Так могу я доверять тебе?
Большая ладонь коснулась моего лица и убрала от щеки волосы.
– Я когда-нибудь утверждал, что не мудак?
– Нет, – ответила я, наслаждаясь теплом его ладони и его честностью.
– Я не знаю, можешь ли ты доверять мне, но одно могу сказать точно – я всегда был честен с тобой.
– Нет, не всегда.
– Что? – спросил Трэвис. – И когда это?
– В машине, когда я заявила, что ты вёл себя мило.
Он наклонился ниже.
– О. – Его голос упал на октаву. – Я не лгал. Я совсем не милый, и мне хочется тебя трахнуть.
Охренеть!
Настоящее.
— Но тебе нельзя прикасаться ко мне, — прошептала я и неуверенным голосом добавила, — никогда.
— Я же сказал тебе… — Огромная ладонь Трэвиса ласкала мои руки, отчего моё тело насквозь пронзали огонь и желание. —Во мне нет ни капли порядочности.
Его голос зазвучал низко - когда-то он пугал меня. — Я хочу касаться тебя, и чертовски хочу, чтобы ты касалась меня. И ещё, мне хочется быть откровенным с тобой. Я солгал только об одном.
— О чём же? — едва дыша проговорила я.
— Мне не нравится, когда меня кусают и пинают по яйцам.
Я чуть улыбнулась.
— А теперь… — Его ладони продолжали гладить меня по рукам. Найдя мои пальцы, он переплёл их со своими. — Я хочу, чтобы ты увидела меня… — Он поднёс мои ладони к своим губам и пососал кончик каждого моего пальца. — И я хочу, чтобы ты хотела меня, так же сильно, как я хочу тебя.
Я закусила нижнюю губу.
— Трэвис, я… я не знаю.
— Я понимаю.
Трэвис медленно придвинулся ко мне и оттолкнул меня на подушки. Глубоко вдыхая, он уткнулся носом в мою шею.
— Ты говорила о запахах, — прошептал он, его тёплое дыхание щекотало мою ключицу. — Сказала, что так определяла, кто есть кто.
Я кивнула.
— А ты знаешь, как охрененно пахнешь сама?
Я покачала головой.
— Это запах чёртовой свободы, напоминающий о солнечном свете и ветерке на Богом проклятом пляже.
Я посмотрела в его тёмные глаза.
— Я не понимаю.
— Годами ты пахла, словно пленница в грёбанной темнице. — Он снова вдохнул мой запах. — Твои шикарные духи и лосьоны тут были не при чём, то место висело вокруг тебя, словно облако. Теперь от всего этого ничего не осталось. Ты, чёрт побери, свободна, и я слышу это.
Я почувствовала, как мои щёки покраснели.
— Когда ты будешь готова, если ты будешь готова, потому что, Виктория, это будет твой выбор — я хочу ощутить и её на вкус.
— Её?
— Твою свободу. Я всё знаю. Знаю о том, что тебе, по твоему мнению, удавалось скрывать от Филлипса. Это свобода. Когда кто-то знает всё и хочет тебя только потому, что это ты. И за то, что у тебя такая охренительно сильная воля, за то, как ты встретила Альбини, как расправилась с Крейвеном, за всё, что ты есть, и за всё, через что тебе пришлось пройти. Я хочу ощутить на вкус эту свободу, испить её с твоих прелестных губ, с идеальных окружностей твоей груди и из твоей чертовски соблазнительной киски.
Я слушала его глубокий голос, и внутри меня всё сжималось.
— Этого хочуя. А чего хочешь ты? — спросил он.
Я была не в состоянии говорить. Я не знала,что сказать. Вместо слов, я подняла свои губы навстречу его губам.
— Нет, Виктория, мне нужны слова. Нужны руки. Я хочу, чтобы ты была со мной на все сто процентов. Никаких грёбаных кивков, ты больше не будешь делать так, как тебе велят. Покажи мне ту стерву с мозгами, которая забралась мне под кожу, как никто другой.
Я, не шевелясь, посмотрела в его тёмные глаза и сказала:
— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня. Что будет после этого, я не знаю.
В свете восходящего солнца я увидела его кривую усмешку.
— Я соглашусь и на это. Соглашусь, чёрт подери. Я хочу большего, но соглашусь на это.
Одна из его больших ладоней легла мне на щёку, и наши губы встретились. Огонь, в котором я сомневалась, разгорелся с новой силой. Ощущение того, что внутри меня что-то сжимается, стало мучительным, откуда-то изнутри меня вырвались стоны. Трэвис придвигался ближе, дюйм за дюймом, его огромная грудь накрыла меня, расплющивая под своей массой мои, внезапно ставшие чувствительными, груди. Мои ладони медленно поднялись к его плечам, касаясь его, я ощущала то, чего никогда даже представить себе не могла. Он был таким большим, гораздо больше, чем кто-либо, кого я знала: высоким, мускулистым, сильным. Моё тело казалось крошечным по сравнению с ним. С каждой секундой я всё больше изнывала от желания коснуться кожи под его футболкой.
— Трэвис?
— Да?
— Ты снимешь свою футболку?
— Да, чёрт побери, — ответил он и стянул футболку через голову.
Грудь, которой я любовалась издалека, теперь была прямо передо мной, крепкая и идеальная. Я провела пальцами по рельефным мышцам, а мою комнату заполнил аромат мужского одеколона, лёгкий и ни о чём не напоминающий. Когда до меня дошло, что я похотливо разглядываю его, я закусила нижнюю губу и стыдливо подняла серые глаза.
— Я никогда не видела тебя таким. Ты меня видел, а я тебя — нет.
Его кривая усмешка превратилась в широкую улыбку.
— И тебе нравится то, что ты видишь, точно так же, как мне нравится то, что вижу я?
— Да.
— Мне тоже. — Он откинулся назад и пробежал глазами по моему телу. — Такой я тебя никогда не видел.
Я подняла бровь.
Голос Трэвиса стал бархатистым.
— О, ты всегда была чертовски сексуальной, но сейчас — это другое. Сейчас это ты, настоящая ты. — Он поиграл с воротом моей блузки. — Я хочу увидеть больше, больше тебя. Ты позволишь мне? Только мне и никому другому?
Я кивнула, понимая, что как только сниму блузку, он увидит мои напрягшиеся соски. Увидит, что его слова сделали со мной.
