– Значит, у себя в поселке ты не в числе избранных.
– Да, но мы забываем обо всем, когда действуем как единая нация, то есть когда мы работаем все вместе ради процветания экономики.
– А евреи из других стран помогают вам деньгами?
– Эти средства не разбазариваются, а используются только на то, чтобы люди жили нормально. На них создаются предприятия, орошаются пустыни, сажаются деревья и строится все, что может быть полезно обществу.
– Ты любишь свою страну?
– Я отдам за нее жизнь.
– А что в тебе сидит крепче всего? Религиозный фанатизм?
– Нет. Я еврей, но в нашей семье мы едва ли следуем законам Торы. Видите ли, надо понять, что ни в одной стране к нам не относятся как к равным. Мой отец воевал вместе с французами и вместе с марокканцами. Но всегда находился какой-нибудь идиот, будь то француз или араб, кто обзывал его грязным иудеем.
– Согласен, но по одному человеку нельзя судить о нации!
– Верно, но когда рискуешь жизнью и носишь форму армии этой нации, тогда и относиться к тебе должны, как к другим.
– Тоже верно.
Хайфа. Через четверть часа мы приедем в Тель-Ханам.
– Ты знаешь этот адрес?
– Нет, но нам подскажут.
В десять вечера мы прибыли в Тель-Ханам, большой пригород Хайфы. На улицах было полно народу, мальчишки и девчонки всех возрастов ходили группами. Они смеялись, пели, галдели, обнимались. Подростки тринадцати-четырнадцати лет фланировали в обнимку со сверстницами. Без всякого стеснения, у всех на виду, они миловались, познавая основы игры в любовь. На мой непривычный взгляд, это было что-то совсем новое.
Я спросил адрес.
– Это там. Но надо выйти здесь, такси не сможет подъехать к двери дома, потому что нужно подниматься по лестнице.
Я расплатился с таксистом. Один мальчишка по-хозяйски взял мой чемодан, а три девочки и три мальчика любезно нас сопровождали.
– Вы приехали издалека?
– Из Венесуэлы. Слышали?
– Конечно, это в Южной Америке.
– Где научился французскому?
– А я француз, и он тоже, танжерец, а этот – марокканец.
– А девочки?
– Все три – польки.
– Красивые. Ваши невесты?
– Нет, подружки. Хорошие подружки.
– А как вы разговариваете между собой?
– На иврите.
– И как вы объяснялись, когда еще не все знали иврит?
– А знаете, чтобы играть, гулять вместе да обниматься, не надо знать иврит, – ответил, смеясь, мальчишка, который нес чемодан. – Между прочим, мы теперь не французы, не поляки. Мы все – израильтяне.
Когда мы подошли к дому, они все захотели подняться со мной на третий этаж и ушли только тогда, когда открылась дверь и мать Риты бросилась мне в объятия.
Необыкновенный Израиль, необыкновенная страна, которую мне предстояло открыть! Встреча с матерью Риты была волнующей, она мне многое рассказала, я тоже должен был рассказать ей немало, но, разумеется, отнюдь не все время я проводил с тещей. Отправлялся куда глаза глядят, быстро обзаводился друзьями, особенно среди молодежи, которая интересовала меня больше, чем пожилые люди.
Постепенно я открывал для себя молодежь Израиля. Она оказалась не мудрее других молодых людей: парни так же любили жизнь, мотоциклы, бешеные гонки, забавы, девчонок, танцы. Но я замечал у большинства из них умело привитую им воспитателями убежденность в том, что неплохо владеть иностранными языками и освоить хорошую профессию, чтобы потом зарабатывать себе на жизнь, а главным образом чтобы быть полезным своей стране. Я видел много ребят, способных на лишения ради того, чтобы играть в обществе роль, которой можно гордиться. К высокому положению они стремились не из-за денег и роскоши.
И вот еще какое открытие я сделал: евреев Израиля не интересуют деньги. Как получилось, что эта предприимчивая нация, которая в других странах и дня не мыслит прожить без того, чтобы не приумножить свой капитал, так радикально изменилась, переехав в свою страну?
Но все же, чтобы проверить, насколько крепки и стойки эти чувства у молодежи, я спросил одного парня, много ли он получает, работая механиком, и выяснил, что зарплата весьма скромная – менее двухсот долларов.
– Ты знаешь, с твоей профессией в Венесуэле ты зарабатывал бы в пять раз больше.
Он рассмеялся и ответил, что во Франции ему предлагали в четыре раза больше, но его это не интересует. Здесь он свободен, чувствует себя хорошо, и, самое главное, он в своей стране.
Он не соблюдает никакие религиозные обряды, разве что строго необходимые. Ему не нравятся старые бородатые евреи в черных ермолках, особенно раввины-поляки, настроенные чересчур сектантски и желающие заковать всех в цепи религии. Он любит свой народ, но народ молодой, спортивный, свободный, открытый сексу и без всяких комплексов. Когда живут дружно и все вместе, парни и девушки, это ему больше всего по душе. Он считает себя причастным к любому успеху своего народа, будь то в промышленности или сельском хозяйстве, и радуется этому.
Надо отметить, что из-за языкового барьера мне удалось поговорить только с молодыми людьми, приехавшими в Израиль из Франции, Северной Африки и Испании. Один из них объяснил мне, что по политическим убеждениям он, скорее всего, социалист, как и большинство его товарищей. Другой, выходец из Марокко, сообщил, что у него нет ненависти к арабам. Он прекрасно знает, что вражду между арабами и евреями посеяли пропаганда и надуманные интересы. Он сожалеет об этом и с большой теплотой вспоминает то время, когда ему в Касабланке приходилось играть и общаться на улице с арабскими ребятами и между ними, ни с той, ни с другой стороны, не возникало никаких проблем. Он много думал и пришел к выводу, что подобная ситуация создана какими-то другими людьми, не арабами и не евреями.
– Зачем арабы хотят развязать с нами войну? – добавляет он, так как слухи о войне в конце мая тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года всерьез начинают будоражить население. – Чтобы отобрать пустыни, которые мы превратили в плодородные земли? А разве у них мало необработанной земли на их собственной территории? Они говорят о свободе арабского мира и своей независимости, но, развязывая войну в надежде победить, они отдаются в руки русских. Неужели русский меньше отличается от араба, чем еврей? По сути, араб и еврей – двоюродные братья.
Однако я смог убедиться в том, что он страшный сионист, как и его друзья.
Я приехал повидаться с матерью Риты и, конечно же, познакомиться с кибуцами, с их коллективной формой ведения хозяйства и управления. Этот вопрос интересовал меня с самого начала, но особенно с того момента, когда я затеял собственную авантюру с креветками в Маракайбо. Если бы, как я неоднократно говорил себе, дела сложились удачно, мне бы удалось создать для моих рыбаков и других людей нечто похожее, что неизбежно привело бы к более высокому уровню жизни.
Меня сразу же поразили не только результаты труда, но и благосостояние этих маленьких коллективов.
Я посетил несколько кибуцев с различным родом занятий.
Эти общины, где каждый выполняет свою задачу, произвели на меня сильное впечатление. Все что-нибудь да делают. Коллектив процветает, продает свою продукцию, если это сельскохозяйственный кибуц, и каждый получает свою долю прибыли наравне со всеми. Но, пожалуй, больше всего меня поразил отхожий промысел крупных врачей, преподавателей, адвокатов, ведущих практику в городе и возвращающихся вечером в кибуц. Все, что они зарабатывали, они вносили в общую кассу.
Разумеется, я совершал и туристические прогулки. Хайфа – очень важный город. Порт, большой транспортный узел, оживленные улицы. Ночью там весело. Я заходил в несколько кабачков и даже нашел бары с девочками. Просто здорово! Во-первых, они разговаривают на трех-пяти языках, а в умении общипать клиента дадут фору своим коллегам из любой другой страны. Стаканчик мятной стоит четыре доллара, а если учесть, с какой скоростью они пьют да просят повторить, то тут невольно возникает желание побыстрее смотаться, если хочешь, чтобы у тебя осталось несколько долларов в кармане.
Таким образом, мне удалось установить, что в Израиле нет жесткой дисциплины, жизнь действительно свободная, каждый развлекается или работает как его душе угодно, по собственному разумению. На улицах нет нищих – ни стариков, ни детей.
Наблюдал я и забавные истории. Скажем, на автобусной остановке собралось два десятка человек. Разумеется, все ждут автобус. А если первым подойдет автобус с арабом за рулем, то все равно будут садиться? Есть евреи, для которых нет никакой разницы, и они садятся, другие же непременно объяснят, что в данный момент они очень торопятся и поэтому не могут ждать еврейский автобус.
Араб в ниспадающей на плечи чалме, серьезный, как римский папа, собирает деньги за проезд и никогда не говорит спасибо. Взял плату – и поехал.
Другая забавная особенность. В стране, в которой Иисус ходил на рыбалку, евреи продают христианским паломникам бутылки с водой, помеченные крестом, с приложением документа, подписанного епископом, удостоверяющего, что данная вода взята из Иордана, где ловил рыбу Иисус. Еще они продают мешочки, наполненные святой землей. К ним также прилагается свой сертификат о происхождении земли, заверенный епископом. Каждая бутылка и каждый мешочек стоят два доллара. Дело, что называется, стоящее, поскольку земля не очень дорогая, а в Иордане всегда полно воды.
