— Не знаю. Просто передумала — и все. Может быть, чтобы я смогла… — Она запнулась.
— Что, Ханна?
— Чтобы я успела встретиться с тобой, Нильс, — она подняла на него глаза. — Сделать что-то правильное.
Нильс хотел что-то сказать — он просто обязан был что-нибудь ответить, — но Ханна накрыла его ладони своими, и все слова стали пустыми и ненужными.
Ветер с Северного моря терзал старенькую гостиницу. Когда Ханна и Нильс вышли из ресторана, чтобы спуститься в свои номера, Нильс подумал, что если ветер так и будет толкаться в стены гостиницы всю ночь, к утру она окажется в Копенгагене. Не исключено, что он подумал это вслух, потому что Ханна фыркнула и сказала:
— Давай потише, уже совсем поздно.
— Ну и что? — спросил Нильс и только сейчас заметил, как много выпил. — Здесь нет никого, кроме нас.
Ханна остановилась и достала ключ.
— Спасибо за прекрасный вечер.
— Это тебе спасибо.
Она почти демонстративно повернулась к нему спиной и спросила, не глядя на него:
— Хочешь зайти?
— Последнее желание осужденного на смерть?
Она обернулась:
— Нет, просто это могло бы быть здорово. Или даже прекрасно. Ты понимаешь, что я имею в виду.
Нильс погладил ее по щеке. Это было глупо, конечно, и будь у него хотя бы несколько секунд на размышление, ему в голову пришли бы как минимум десять действий, которые он предпочел бы сейчас этому поглаживанию по щеке.
— Ничего не выйдет. Спокойной ночи.
Он не двигался с места, как будто все его тело было настроено на то, чтобы уйти к себе, — кроме ног. Ее голос не давал ему уйти:
— Ты должен иногда делать и неправильные вещи тоже.
— В смысле?
— Что-то плохое.
— Может быть. Но в том, чтобы зайти к тебе в комнату, нет ничего плохого.
Нильс закрыл за собой дверь в свой номер. Он слышал, как Ханна в коридоре продолжала разговаривать сама с собой.
— Делать что-то плохое, — повторила она дважды, прежде чем отпереть дверь в свой номер и снова закрыть ее за собой.
* * *
Отметина стала ярче. Нильс рассматривал свою спину в зеркале в ванной, свернув шею настолько, насколько позволял позвоночник. Покрасневшая опухшая кожа. Просто сыпь, сыпь, которая сама себе хозяйка. Число пока было неразличимо. Пока?
Нильс вошел в комнату и уселся за стол, заснуть сейчас он все равно бы не смог. Полупьяный и полудохлый от усталости Нильс не складывался в одного — целого и спокойного. Он презрел висящую на двери табличку «Не курить», закурил и пересчитал остававшиеся в пачке сигареты. Осмотрелся в номере. Подумал о Ханне, о ее скорби. И о Катрине, о том, как сильно его тянуло к ней, пока она была на расстоянии тысяч и тысяч километров, — гораздо больше, чем когда она стояла перед ним. Он попробовал избавиться от этого чувства, но оно въелось глубоко. Двумя сигаретами позже их последняя ссора реплика за репликой разыгралась посреди комнаты: оба они стояли прямо перед ним и орали друг на друга, как актеры из самодеятельности, так что сам он, как рефери, хотел встать между ними, крикнуть «Брейк!» и развести их по углам: его — к Северному морю, ее — в Кейптаун.
Он зачем-то открыл ящик стола и нашел там местный телефонный справочник, неотправленную открытку чьей-то бабушке в Гудхьеме — и Библию в темном переплете. Нильс взял ее в руки — целую вечность не читал ничего подобного — и пролистал. Авраам. Исаак. Ревекка. Он повесил кобуру с пистолетом на стул, потому что держать пистолет и Библию слишком близко друг к другу казалось неправильным. Группа «Битлз» пришла ему на выручку, как умеет только поп-музыка, когда нужно дать волю противоречивым чувствам. Он был полупьян, может быть, даже больше, чем полу-, иначе никогда не стал бы напевать себе под нос:
Rocky Raccoon checked into his room
Only to find Gideons Bible
Rocky had come equipped with a gun.[108]
Нильс улегся на спину, закрыл глаза и, напевая очередной хриплый куплет, провалился в сон.
Нильс открыл шкафчик в ванной, в котором кто-то оставил спрей от комаров и крем от загара. Намазал на ладонь немного крема и принюхался к флакончику со спреем. Запах лета. Как это глупо, подумал Нильс. Фабричный запах, наверняка произведенный пять зим назад где-нибудь в Польше. И все-таки он вызывает воспоминания: солнце, комары, вода, мороженое, цветущая бузина.
Он присел на бортик ванны. Грудь распирало от нежелания умирать. Хочется жить. Он столько всего еще не успел.
20 декабря, воскресенье
Нильс включил душ и подумал, что все, конечно, получится. План составлен, таблетки морфина лежат на раковине — и их предостаточно. Оставалось погрузиться в катер, дать себя усыпить и исчезнуть далеко и надолго.
— Нильс?
Голос Ханны из комнаты.
— Нильс?
— Сейчас! — Он выключил душ, обвязал полотенце вокруг бедер и высунул голову в дверь.
— Идем завтракать? Завтрак до девяти.
Только теперь он заметил, что она держит в руках его пистолет.
— Ханна. Он заряжен!
— Извини, он просто лежал на полу… Держи, — сказала она, протягивая ему оружие.
Он вытащил магазин с патронами и вернул ей пистолет:
— Так он никому не повредит.
— Точно?
— Да, теперь он разряжен. Но стоит сделать вот так… — он протянул ей магазин и показал, как нужно вставлять его обратно, — …и можно стрелять.
— Мне больше по душе, когда он разряжен. Ты стрелял в кого-нибудь когда-нибудь?
Он улыбнулся и покачал головой:
— Ты что, забыла, что я из хороших парней?
— И поэтому ты ее читаешь? — спросила Ханна, указывая на Библию на незаправленной постели.
— Может быть.
Она улыбнулась.
— Ладно, увидимся внизу.
Когда она ушла, Нильс оделся, тщательно заправил постель и положил Библию на место в ящик. Потом вернулся в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Задрал рубашку. Метка никуда не исчезла, она растянулась от плеча до плеча и спускалась почти до середины спины, под кожей были как будто нанесены четкие линии. Он придвинулся ближе к зеркалу. Можно ли различить числа? Может быть, метка исчезнет сама собой, если он перестанет об этом думать?
* * *
Чуть позже они отправились гулять по пляжу. Ветер в этих местах не унимается никогда, но шторм все-таки ненадолго утих.
— Я помню, что мы залезали в бункер, — сказала Ханна.
— В детстве?
— Как думаешь, может, мы и сейчас сумеем найти такой?
Нильс окинул взглядом пляж. Морской туман, машины, заехавшие на песок. Его взгляд в конце концов остановился на Ханне, на том, как ее волосы развеваются на ветру, елозят по лицу, лезут ей в глаза.
— Что такое?
— Ничего, — ответил он. — Почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты так на меня смотришь, — сказала она, толкая его. — Пойдем, старик. Побежали наверх, по скалам.
Ханна пустилась бежать, Нильс следом. Песок в ботинках, в волосах, в глазах. Он поскользнулся, карабкаясь наверх, и услышал смех Ханны.
— Ты надо мной смеешься?
— Какой же ты неуклюжий!
Он вложил всю свою решимость в покорение скалы, борясь за то, чтобы прийти к финишу первым. Однако они добрались до вершины одновременно, запыхавшиеся и запорошенные песком, и оба повалились на вереск и по-зимнему жесткую траву. Здесь они были в укрытии. Какое-то время они лежали, ничего не говоря.
— Ты сказал, что читал Библию, — сказала она наконец.
Он повернул голову и посмотрел на нее.
— Немного.
— И о чем именно ты читал?
— Историю об Аврааме. И Исааке.
— Бог просит Авраама привести своего единственного сына, Исаака, на вершину горы и принести его в жертву, — сказала она задумчиво.
— Я как-то слушал по радио выступление священника, который сказал, что эта история должна быть запрещена в датской церкви.
— Да, но в ней есть нечто важное, — возразила она. — Нечто, о чем мы забыли.
— Нечто, о чем ты мне сейчас расскажешь?
Она засмеялась.
— Да, я слишком привыкла разговаривать как преподаватель, извини, — она села. — Мне кажется, что история об Аврааме учит нас слушать. Хотя бы иногда.
Нильс ничего не ответил.
— Но ты прав, это действительно не самая приятная история. Неужели он не мог высказаться на эту же тему как-то иначе?
— Ты вообще веришь в… ну?
— В ну?
— Ну… ты понимаешь.
— Да ты даже этого слова не можешь выговорить.
— В Бога.
Ханна снова легла на песок и уставилась в небо.
— Я верю во все, чего мы пока не знаем. А мы не знаем очень многого — гораздо больше, чем можем себе представить.
— Те самые четыре процента?
— Да, те самые четыре процента. Мы знаем, из чего состоят четыре процента Вселенной. Но попробуй рассказать об этом политику, а потом попросить у него денег на исследования. Гораздо надежнее кричать о том, что ты абсолютно уверен в том, что уровень воды в Мировом океане поднимется на два с половиной метра в течение следующих… — Она замолчала, села и серьезно посмотрела на него. — Поликрат. Ты помнишь историю о Поликрате?
