Еще два раза — наклон вперед, наклон назад.
— Объяви ее в розыск.
— Софья Херманссон уже объявлена в розыск. Полчаса как.
Гренс снова стоял неподвижно; он слегка кивнул — это означало одобрение.
— Он звонил ей. Он предупредил ее. Защитил от последствий своей смерти.
Мариана уже закрыла дверь и сделала два шага по коридору, как вдруг остановилась, повернула, снова открыла дверь.
— Да, еще кое-что.
Гренс так и стоял посреди кабинета.
— Да?
— Можно войти?
— Раньше ты не спрашивала разрешения.
Скверное чувство.
Она все утро рвалась к Гренсу — и ушла из его кабинета, так и не сказав то, ради чего приходила.
— Я знаю главное. То, что тебе надо было знать вчера. Но я не успела.
Она привыкла все контролировать. Привыкла знать, что все сделала правильно.
— Я пыталась добраться до тебя. Бежала по коридорам тюрьмы, к церкви неслась сломя голову.
Теперешнее чувство ей не нравилось. Не нравилось вообще и в особенности — здесь, у Эверта.
— Я звонила, но у тебя был выключен телефон. Я знала, что счет идет на минуты, на секунды. Я слышала по рации в машине и вас, и выстрел. Как ты отдал приказ. И грохот от выстрела.
— Херманссон!
— Что?
— Переходи к делу.
Мариана посмотрела на Гренса. Она нервничала. Давно уже ей не случалось нервничать в этом кабинете.
— Ты просил меня поговорить с Оскарссоном. Я поговорила. Обстоятельства, связанные с Хоффманном, Эверт… кто-то приказал Оскарссону, кто-то надавил на него.
Мариана давно научилась читать по его лицу.
Она знала, что означают красные пятна на щеках Гренса и пульсирующая жилка у него на виске.
— Вечером накануне твоей поездки в тюрьму Оскарссону приказали допустить адвоката к заключенному из того же отделения, где сидел Хоффманн. Приказали не дать ни тебе, ни любому другому полицейскому допросить Хоффманна или вообще встретиться с ним, вернуть Хоффманна в отделение, из которого его перевели, хотя заключенных, которым угрожают, никогда не переводят обратно. Оскарссону велели, чтобы если Хоффманн потребует открыть ворота — ворота не открывать, хотя это противоречит правилам пенитенциарной службы.
— Херманссон, что…
— Дай договорить. Я знала все это, но не успела сказать тебе. А потом… взрыв, и все стало не важно.
Гренс положил руку ей на плечо. Раньше он никогда так не делал.
— Херманссон, я страшно злюсь. Но не на тебя. Ты все сделала правильно. И все-таки я хочу знать кто.
— Кто?
— Кто отдавал приказы!
— Я не знаю.
— Не знаешь?!
— Он не хотел говорить.
Гренс почти бегом пересек кабинет, к столу и шкафу позади стола. Дыра и пыльные контуры. Ее там не было. Музыки, которая все эти годы была его утешением, его силой. Именно в такие моменты она бывала ему нужнее всего, — когда злость переходила в ярость, поднималась откуда-то из живота и постепенно захватывала каждую частицу тела. Она не оставит его до тех пор, пока он не узнает, по чьей милости он вел себя как полезный идиот, кто сделал так, чтобы он приказал выстрелить.
— Будь у меня эта информация, Херманссон, я бы не отдал приказ. — Он посмотрел на свою молодую сослуживицу. — Если бы я знал тогда, что знаю сейчас… Хоффманн бы не погиб.
Коричневый пластмассовый стаканчик вот-вот наполнится черным, крепким, горьким кофе. Машина скрежетала как всегда, под конец — громче всего, она не хотела выпускать из себя последние капли. Интендант Йоранссон отпил кофе, стоя в коридоре. Он видел, как Мариана Херманссон выходила из кабинета Гренса с папкой под мышкой. Йоранссонн знал, о чем они говорили. Они занимались тем, чем должны были, — разбирались с тем смертельным выстрелом в Аспсосе.
Я здесь ни при чем.
Он обхватил стаканчик ладонями, горячая жидкость потекла по пальцам.
Я вышел из игры.
Йоранссон допил эту горечь, опустошил стаканчик. Поздоровался с проходящим мимо Свеном Сундквистом — тот тоже нес в руках папку. Сундквист шел в кабинет, из которого только что вышла Херманссон. В кабинет к Эверту Гренсу.
Он увидел красные пятна на щеках, пульсирующую жилку на виске.
Свен знал Эверта Гренса лучше всех в Управлении, он сталкивался с гневом своего шефа и научился обращаться с ним. Если Гренс не орал и не расшвыривал содержимое мусорной корзины, гнев не имел к нему, Свену, отношения, Гренс преследовал собственных демонов.
— Вид у тебя нерадостный.
— Зайди к Херманссон, когда закончишь здесь. Пускай она объяснит. Я пока не в состоянии.
Свен посмотрел на человека, стоящего посреди кабинета. Они уже виделись сегодня рано утром. Тогда этой злости еще не было.
Что-то случилось.
— Что ты знаешь про Вильсона?
— Эрика?
— В этом паршивом коридоре есть еще какой-нибудь Вильсон?
Это другая злость. Отчетливая, определенная. Эверт вообще часто злился по пустякам, капризно, раздраженно, так что никто уже и не реагировал. Но теперь он рассвирепел всерьез, и Свен не пытался это игнорировать.
Потом надо будет обязательно зайти к Херманссон.
— Я его не знаю. Хотя мы тут примерно одинаковое время. Просто так получилось. Но… он вроде разумный человек. А что?
— Да так. Сегодня я услышал его имя. В нехорошем контексте.
— В каком смысле?
— Об этом тоже потом.
Свен больше не задавал вопросов. Ответов он все равно не получит.
— Я принес первый рапорт об акционерном обществе «Хоффманн Секьюрити». Тебе интересно?
— Ты же знаешь.
Свен положил два листка на стол Гренса.
— Я хочу, чтобы ты на них взглянул. Подойдешь сюда?
Эверт встал рядом со Свеном.
— Налоговики строго контролируют эту контору. Ежегодные отчеты, правила, все как обычно. Потом я могу заняться этим подробнее, если хочешь, повертеть цифры как следует. — Свен ткнул пальцем в следующую страницу. — А вот это… Я хочу, чтобы ты посмотрел.
Рисунок — квадратные клетки стоят одна на другой.
— Структура собственности, Эверт. Вот это интересно. Правление — три человека. Пит Хоффманн, Софья Хоффманн и один гражданин Польши, Станислав Рослонец.
Гражданин Польши.
— Я проверил этого Рослонца. Живет в Варшаве, не числится ни в каких международных списках преступников и — а теперь самое интересное — является сотрудником польского предприятия, которое называется «Войтек Секьюрити Интернешнл».
«Войтек».
Гренс смотрел на Свеновы квадраты, а видел датский аэропорт и комиссара уголовной полиции по имени Якуб Андерсен.
Восемнадцать дней назад.
Они сидели в комнате для совещаний, в полицейском участке Каструпа, ели масляные венские булочки, и Андерсен говорил о датском информаторе, который должен был купить амфетамин. В одной стокгольмской квартире. Там еще были двое поляков и их шведский связной.
Шведский связной.
— Что за… погоди-ка, Свен!
Гренс выдвинул ящик стола, достал плеер и диск, который записал ему Кранц. Наушники, а в них — три фразы, которые он выучил наизусть.
— Убит мужчина. Вестманнагатан, семьдесят девять. Пятый этаж.
Он снял наушники и надел их на Свена.
— Послушай.
Свен не меньше самого Эверта думал о записи, сделанной в Единой диспетчерской службе девятого мая в двенадцать часов тридцать семь минут пятьдесят секунд.
— А теперь — вот это.
Голос, хранившийся в одном из звуковых файлов. Они оба слышали его, когда сутки назад ждали на кладбище.
— Я убью их через три минуты.
Один шептал «убит», другой кричал «убью», но, когда Гренс и Сундквист вслушались в слова «убит» и «убью», когда сравнили, как звучит «т», а как — «б», оба услышали то, что нельзя было не услышать.
Один и тот же голос.
— Это он.
— Ну разумеется, Свен, это он! В той квартире был Хоффманн! В диспетчерскую звонил Хоффманн!
Гренс уже выбегал из кабинета.
«Войтек» — это польская мафия.
Акционерное общество «Хоффманн Секьюрити» связано с «Войтеком».
Машина стояла на Бергсгатан, и Гренс кинулся вниз по лестнице, хотя лифт был свободен.
Так почему же ты позвонил?
Почему ты застрелил одного члена организации в изоляторе строгого режима, а другого разнес в клочки, устроив взрыв?
Гренс выехал с Бергсгатан и повел машину по Хантверкаргатан, к центру города. Надо заглянуть в гости к человеку, чья смерть лежит на его совести.
Он поставил машину на полосе для общественного транспорта перед дверью дома номер сорок два по Васагатан.
Пара минут, потом Нильс Кранц постучал в боковое окошко.
