— Значит, вы ничего не знали про моего мужа?
— А почему мы должны были знать о нем? В том и суть тайного романа, что его держат в тайне. — Он засыпал в кофеварку молотый кофе. — Милена любила секреты.
— А как относился к этому ваш отец?
— Не знаю, не спрашивал. Вот вам кофе. Молока добавьте сами.
Я плеснула в кофе молока и отпила глоток.
— Стало быть, вы ничего не знаете наверняка?
Впервые на его лице отразилась вспышка интереса — нет, острого любопытства. Он прищурился.
— Они умерли вместе, — сказал он. — Намек на близость сразу виден.
— Я о другом: вы не нашли никаких подтверждений тому, что ваша мачеха была знакома с Грегом?
— И не думал искать. С какой стати?
— А ваш отец?
— Мой отец? — Он сардонически вскинул брови. — С тех пор как она умерла, отец с головой ушел в работу. Весь в делах.
— Ясно. — Я вздохнула, допила кофе и встала. — Спасибо.
— Я думал, вы совсем другая, — уже у дверей признался он.
— А чего вы ожидали?
— От жены любовника моей мачехи?
— Звучит как издевка, — заметила я.
Внезапно он вспыхнул и совсем по-детски смутился.
— Я не то хотел сказать… — пробормотал он.
Меня осенило.
— Какой она была мачехой?
Я думала, он пожмет плечами или съязвит, но он вдруг побагровел и что-то невнятно буркнул.
— Видимо, в мачехи она не годилась, — заключила я.
— Зря вы сюда пришли, — выпалил он. — Вас это не касается.
И он захлопнул дверь.
Я помнила, что до похорон у меня осталось одно неотложное дело. С самого заседания суда я пыталась представить себе, как выглядит то место, и недавно оно мне даже приснилось — глубокий котлован с рухнувшей на дно красной машиной Грега.
Накануне дня похорон я отправилась на восток и вышла из поезда в Стратфорде. Мне понадобилось двадцать пять минут, чтобы дойти до Портон-Уэй. За это время серое небо потемнело, стало зловещим, лилово-бурым; надвигалась гроза.
Казалось, я попала на гигантскую стройплощадку. Исполинские краны возвышались на горизонте, господствовали над взрытой раскисшей землей, заваленной щебнем. За высокими заборами стояли строительные времянки, вдалеке рабочие в касках управляли землеройными машинами.
Какое серое, скучное, уродливое место для свидания. Зато безлюдное. Даже теперь, в разгар утра, поблизости не было ни души, работы возле шоссе были, видимо, приостановлены. Я уже приближалась к роковому повороту, когда хлынул дождь. Низ моих джинсов вскоре промок. В обуви хлюпала вода. Влажные волосы липли к щекам. Я брела почти наугад, не разбирая дороги.
Пока наконец не дошла до крутого поворота. Так вот оно, это место. Грег не вписался в поворот, машина не свернула, а продолжала двигаться прямо и скатилась по откосу. Я сошла с шоссе и осторожно начала спускаться по склону, поскользнулась на мокрой глине и не упала только потому, что выбросила в сторону руку, удержала равновесие и разодрала рукав о ветку ежевики.
Спускаться к подножию откоса пришлось долго, за это время я успела перепачкаться и промокнуть. Лоб саднил, и я, коснувшись его рукой, увидела на пальцах алые пятна. Струйка крови стекала со лба мне в глаз. Я размотала шарф и прижала его к царапине.
Очутившись внизу, я сразу поняла, где именно рухнула машина, хотя ее давным-давно убрали. В земле осталась обугленная вмятина, маленький кратер. Я подошла поближе и присела на корточки. Значит, вот где умер Грег. Я засмотрелась на вмятину в земле, похожую на рваную рану. Сморгнула капли дождя, отвела со лба волосы, почувствовала, что царапина еще кровоточит, и снова прижала ко лбу шарф. На суде свидетельница уверяла, что Грег не мучился. Успел ли он хотя бы понять, что умирает?
Наконец я поднялась, продрогшая и несчастная, в мокрых джинсах, липнувших к ногам. Здесь мне больше нечего было делать. Я повернулась спиной к месту аварии и устало потащилась вверх по откосу. В какой-то момент я вдруг сообразила, что обронила шарф, и, когда обернулась, увидела его вдалеке — яркое пятно среди грязного месива.
Домой я вернулась ближе к середине дня и едва сумела вставить ключ в замок онемевшими от холода пальцами.
— Элли!
От этого неожиданного возгласа за спиной я вздрогнула и обернулась.
— Джо?! Что ты здесь делаешь?
— Приехал проведать тебя… Господи, что с тобой стряслось?
— Да так, ничего. Вышла прогуляться и попала под дождь, — уклончиво ответила я.
— У тебя все лицо в крови.
— А, это… Ерунда. Идем в дом.
Я наконец справилась с замком, и мы вошли в холл. Сбросив облепленные грязью сапоги, я стащила с плеч мокрую куртку.
— Держи, — сказал Джо. — Ничего особенного, но я подумал, что тебе пригодится. Она была в кухне, вот мы и забыли про нее.
И он протянул мне любимую кружку Грега.
— Еще я хотел узнать, не нужна ли тебе помощь с похоронами.
— Точнее — узнать, не нужна ли мне помощь. Точка, — поправила я.
Он невесело усмехнулся:
— Ну, я уже убедился, что ты в состоянии позаботиться о себе. Иди прими душ.
— Сейчас пойду.
— Раз уж я здесь, может, сделать что-нибудь? Навести порядок на скорую руку, заварить тебе чаю?
— Спасибо, что предложил, но нет, это ни к чему.
— Элли…
— Что?
— Если тебе понадобится помощь, ты мне скажешь?
— Да.
Похороны запомнились мне как беспорядочный набор эпизодов. Нас попросили собраться за пять минут до церемонии, назначенной на половину двенадцатого, чтобы мы уложились в отведенное время и не задерживали церемонии до и после нашей. Так мы попали в очередь возле крематория в Северном Лондоне.
Прибыл катафалк, задние двери распахнулись, показался выбранный мною гроб, плетенный из ивовых прутьев. В церковь его не внесли на плечах, а вкатили на дурацкой тележке вроде тех, на которых перевозят упаковки с товаром в супермаркетах.
Женщина средних лет, скорее всего родственница Грега, спросила, не пора ли и нам войти внутрь следом за гробом.
— По-моему, еще не кончилась предыдущая церемония, — возразила я. Как будто мы арендовали на время теннисный корт.
— Как я вам сочувствую! — продолжала родственница Грега.
Я так и не научилась достойно отвечать на соболезнования. Но на этот раз я только кивнула.
— Вы, наверное, чувствуете себя ужасно, — продолжала она.
— Да, конечно, — согласилась я. — Это был сильный шок.
Но и на этом она не успокоилась.
— Я имею в виду обстоятельства — щекотливые, иначе и не скажешь. Они не могут не… удручать.
Мне показалось, что эта женщина нарочно сует палец в мою зияющую рану, чтобы проверить, вскрикну я или расплачусь.
— Мне просто грустно — ведь я потеряла мужа, — ответила я и отошла в сторону.
Все, решительно все знали, что Грег погиб вместе с другой женщиной, и для каждого это означало, что у них был роман.
Следующее, что я помню — себя в крематории, в первом ряду, возле родителей Грега. За моей спиной толпились остальные скорбящие, сверлили взглядами мой затылок. Мне, конечно, сочувствовали, но какие чувства они испытывали кроме сострадания — легкую неловкость, смущение, презрение?
Брат Грега, Иэн, выступил вперед и прочел какое-то стихотворение викторианских времен — по замыслу оно должно было служить утешением, но я отвлеклась, не дослушав до середины. Потом сестра Грега Кейт объявила, что включит песню, которая много значила для покойного. Пауза затянулась, в динамиках раздался треск и гул, а потом заиграла песня, но явно не та — какая-то рок-баллада, которую я, кажется, слышала в фильме с Кевином Костнером. Такая музыка была совершенно чужда Грегу, любителю простоватых мотивчиков, которые тренькали на электрогитарах морщинистые американцы — судя по виду либо отбывающие срок в тюрьме, либо недавно отсидевшие. Я заметила панику на лице Кейт. Видимо, она судорожно гадала, стоит ли выключить неуместную музыку и поставить выбранную заранее, но в конце концов решила этого не делать.
Это был единственный эпизод похорон, который имел для меня хоть какое-то значение. На краткий миг я живо представила себе, каково было бы сейчас стоять рядом с Грегом, как он поглядывал бы на меня, как мы оба крепились бы, чтобы не засмеяться, а потом еще долго хихикали, вспоминая об этом.
После церемонии всех собравшихся пригласили ко мне домой, где состоялась самая неудачная вечеринка на моей памяти. Мне вспомнились отвратные сборища подростков, на которых парни толпятся в углу, гогочут, таращатся на девчонок, но не решаются подойти. В происходящем чувствовалась какая-то клановость, словно Грег ушел от меня к Милене и среди наших друзей и знакомых многие приняли его сторону.
Гвен и Мэри, конечно, были полностью на моей стороне. Они приносили напитки и закуски, держались поближе ко мне.
