– Именно. Господь послал тебе испытание, а ты, еще не пройдя его и наполовину, уже готов сломаться и пасть на колени. Разве это не слабость?
– Но ведь я говорил вам, как мне трудно…
– Всем трудно. Бабушке с клюкой трудно, инвалиду-колясочнику трудно, человеку с обостренной совестью трудно; а ведь таких, слава богу, немало. Если я начну перечислять тебе всех, кому трудно, у нас с тобой пальцев на обеих руках не хватит. И что? Все живут, ибо надо жить. И надо терпеть. А как же иначе?
– И все?
– Ну почему – все? Терпи, но дело свое делай. Так я разумею. И раньше именно это тебе и говорил. Ты разве не помнишь? Ведь благодаря этому ты стал тем, кем хотел стать. Разве не так?
Егор почувствовал, что краснеет.
– В общем, да…
– Что же ты сейчас вопиешь о своем якобы несчастье? – строго спросил отец Кирилл. – Ты получил от Господа бесценный дар и полагаешь себя самым несчастным человеком на земле. Не понимаю.
– Но ведь я говорил вам! – воскликнул Егор. – Дар я получил, но что толку? Никто не слышит меня, сколько бы я ни кричал…
– А ты не кричи, – перебил его отец Кирилл. – Кричать – это гордыня непомерная. Не надо пытаться возвыситься над себе подобными.
– Но ведь я… – снова растерялся Егор. – Я только хотел помочь.
– Изменять промысел Божий не значит помогать, – возразил отец Кирилл.
– Промысел Божий?..
– Именно. А ты как думал? Все, чему суждено сбыться, – сбудется. И нечего мучить себя, пытаясь разрешить эту задачу. Не по плечу она тебе, Егор. И никому не по плечу.
– Но если ребенок… – тихо начал Егор.
– Ребенка жалко, не спорю, – кивнул отец Кирилл. – И всякого другого жалко. Но тебя одного на всех не хватит. Вот что ты должен понять. Поэтому и не рвись напрасно, а лучше слушай свое сердце.
– Сердце?
– Да. Оно подскажет. Будет и твой час, не сомневайся. И дар твой поможет там, где должен помочь. Но только так, а не иначе. Поэтому не сетуй на судьбу, а смирись и неси свой крест, как несет его всякий другой.
– Это ваш совет?
– А ты чего ждал? Чтобы я посоветовал тебе сигануть с моста? Нет уж, милый. Люди и не с таким справлялись, поверь мне. Попей-ка лучше еще чаю и выкинь свою дурь из головы.
Егор машинально взял кружку, сделал глоток, ощутил терпкий приятный вкус. Ему вдруг словно стало дышать полегче, и глаза будто шире открылись.
– А может, – поднял он голову, – мне на время куда-нибудь спрятаться? Подальше от людей.
– Куда, например? – поинтересовался отец Кирилл.
– Ну, не знаю… В монастырь какой-нибудь.
– По-твоему, монахи не люди?
Отец Кирилл улыбнулся, улыбкой сглаживая грубость вопроса.
– Нет, – осекся Егор. – Я не то хотел сказать. Я думал, может, в лес, как жили отшельники, чтобы совсем никого. Может, мне там станет легче?
Отец Кирилл покачал головой, как качают головой взрослые люди, слушая речи ребенка, рассуждающего о том, о чем он имеет самое далекое представление.
– Кажется, Аристотель сказал: «Чтобы жить в одиночестве, надо либо во многом походить на Бога, либо во всем – на скота». На последнего ты, безусловно, не похож, но и схима не для тебя. Не думаю, что ты смог бы жить в изоляции. Да и зачем? У тебя свой путь, Егор, и не стоит его менять ни на чей другой. И пото€м – ни себя, ни Бога не обманешь. Поэтому смири сердце и живи среди людей. Авось тут и найдешь свое счастье. Один раз ведь уже нашел. Будет и второй.
Лицо старого священника осветилось улыбкой, в которой одинаково присутствовали доброта и лукавство. Он взял свою кружку и принялся допивать чай с видом человека, сделавшего свою работу и заслужившего право на маленькое удовольствие.
– Как у вас все легко, – сказал Егор. – Я думал, вы станете призывать меня к покаянию.
– Каяться тебе пока не в чем. Разве что в небольшой забывчивости.
Егор снова покраснел:
– Простите, отец Кирилл.
Священник поднял руку:
– Не винись. Лучше приходи еще. Ты знаешь, двери мои всегда для тебя открыты.
– Да, знаю, – пробормотал Егор. – Спасибо.
– А книги твои последние я читал. Сору много, но писано сильно. Молодец. – Отец Кирилл одобрительно кивнул.
Только Егор собрался ответить, как дверь открылась и в келью заглянула не старая еще женщина, туго повязанная платком вокруг худого, большеглазого лица.
– Я там убралась, батюшка, – сказала она, коротко и ласково поклонившись Егору. – Пойду домой.
Егор вздрогнул, и отец Кирилл быстро глянул на него.
– Хорошо, Настасья, ступай.
Женщина еще раз поклонилась и затворила за собой дверь.
– Что? – повернулся отец Кирилл к Егору.
Тот замялся.
– Увидел что? – спросил священник.
– Да…
– Что?
– Может, не надо? Все равно без толку.
– Говори, – спокойно потребовал отец Кирилл.
– Эта женщина, Настасья… Ее муж ночью будет курить пьяный в постели, уснет, подожжет матрас, и начнется пожар. Их дом сгорит, и они оба погибнут.
– Когда это произойдет? – спросил отец Кирилл.
– В следующую ночь.
– Хорошо, я скажу ей.
– И все?
– А что еще?
– И вы не спросите подробности? Откуда я это знаю, как я это увидел? Может, я все просто сочинил, а вы взяли и поверили.
– Ты и так сказал все подробности, – возразил отец Кирилл.
– Какие?
Отец Кирилл покачал головой.
– Во-первых, – загнул он палец, – Настасья живет вдвоем с мужем, их дети разъехались кто куда. А ведь про погибших детей ты ничего не сказал, верно?
Егор кивнул, чувствуя, как долгожданное облегчение входит в его душу.
– Во-вторых, – продолжал священник, загибая пальцы, – муж у нее и вправду пьет горькую, частенько без меры. В-третьих, у них дом в подмосковной деревне, и они иногда туда приезжают. Ничего этого ты знать не мог, но увидел все в точности. Как же я могу тебе не поверить?
– Да, действительно, – вынужден был согласиться Егор.
– Говорю тебе: не мучайся напрасно. Там, где твоему дару суждено примениться, он применится. Ибо и на это есть воля Божья.
– Возможно, – пробормотал Егор.
Он посмотрел на отца Кирилла с каким-то новым чувством, в котором явственно забрезжил лучик надежды.
– А вам она поверит? – спросил он, сделав ударение на слове «вам».
– А как же, – удивился отец Кирилл наивности его вопроса. – Кому же ей еще верить, как не мне?
И столько в его словах было уверенности, прежде всего не в себе, а в своей прихожанке, что Егор не нашелся, что ответить. Да и что он мог сказать? Отец Кирилл владел одним из величайших даров – даром убеждения. Без видимых усилий, казалось, одной только добротой души, он менял ход мыслей человека и давал им совершенно иное направление. Егор вспомнил, каким раньше он приходил к отцу Кириллу: встрепанным, больным, загнанным, а уходил спустя час или того меньше с полной уверенностью в том, что все идет как надо, и он сумеет добиться своего. Как это удавалось отцу Кириллу, он не пытался понять. Ему достаточно было того, что тот выслушивал его и возвращал ему утраченную надежду. И, похоже, сейчас происходило то же самое. Егор еще не покинул стен храма, а уже чувствовал, что выйдет на улицу без былого страха и, возможно, сумеет противопоставить своим сомнениям некую иную суть, основанную прежде всего на новом понимании хода вещей. И на знании той отрадной истины, что где-то на земле живет скромный священник, который всегда примет его, обогреет и поймет.
– Что будешь делать, Егор? – спросил отец Кирилл, видя, что посетитель задумался.
– Терпеть, – улыбнулся тот. – Как вы велели.
– И дело велел, – отозвался отец Кирилл. – Смирение есть самое лучшая защита от всех бед. А то ведь и так можно посмотреть, что беда – и не беда вовсе, а радость великая. Надо только себя меньше жалеть и обращать внимание на частное, сиюминутное. А там, глядишь, и откроются глаза-то, и повернутся в нужную сторону. Ты только верь, Егор, и слабости не поддавайся.
– Это легче на словах бывает… – заметил Егор.
– А ты о молитве не забывай. «Отче наш» читаешь на сон грядущий?
– Редко, – признался Егор.
– А ты читай, читай. Слово Божье силу имеет, когда ты с ним к Господу обращаешься. Не забывай, Егор, что всё – от Бога. И земля, и люди, и звезды на небе, и твой дар, и дар Эйнштейна с Бетховеном, и сон разума, который рождает чудовищ, и болезни, и рождение, и смерть – все! Поэтому ничему не противься и принимай случившееся как должное, ибо это и есть воля Божья. Поймешь сие – получишь успокоение и подлинную силу. Так-то.
Священник говорил, и Егору становилось все покойнее и покойнее на душе. Как будто самые ее дальние углы осветились яркими лучами, и от них бежали скопившиеся там страхи и сомнения, подлинные и надуманные. Она, его душа, как будто становилась легче и чище, и каждое слово отца Кирилла падало на освобожденную в ней почву полновесным зерном.
– Ну, – спросил отец Кирилл с прямотой, когда-то удивившей и обезоружившей Егора, – полегчало тебе?
– Кажется, да, – кивнул Егор.
