Кандида посмотрела в окно и увидела холодное ночное небо и звезды, подобно алмазам, сверкающим на темно-синем шелке. Она ясно ощутила: ее прежняя жизнь теперь кончилась, впереди ждет что-то необычное и абсолютно новое.
* * *
Англичанин, как и обещал, вернулся на следующий день, в сумерках. Кандида сразу же провела его к американцу. Тот по-прежнему спал и не пробудился даже тогда, когда они направляли на него яркий свет керосиновой лампы.
— Кажется, он выглядит немного лучше, — заметил Дэвид.
— Я так боюсь за него, — призналась Кандида. — Мне чудилось, что он вот-вот должен умереть.
— Ерунда, — улыбнулся в ответ англичанин. — Он выживет. Обязательно выживет.
Уже в кухне Дэвид обратился к девушке с просьбой.
— Послушайте, вы не могли бы подстричь меня?
— Подстричь вас? — спросила с удивлением Кандида.
— Да. А то волосы развеваются как флаг. Слишком заметно, понимаешь. Паоло сказал, что вы умеете стричь.
— Умею, но…
— Тогда не будем терять времени.
С этими словами англичанин расстегнул рубаху и оголил плечи. Его торс был мускулистым и гладким одновременно, а кожа — молочно-белой, только из-под мышек выглядывали волосы. Дэвид поставил стул прямо перед огнем, уселся на него и приветливо улыбнулся Кандиде:
— Покороче у висков и сзади, мисс.
Тео неодобрительно посмотрел на них и сказал:
— Я пойду помогать готовить колбасу.
Кандида взяла в руки ножницы и начала изучать шевелюру Дэвида:
— Я, пожалуй, все испорчу, — предупредила она.
— Неважно. Стригите!
Он, видно, любил командовать, как и всякий офицер, и имел вид человека благородного. В его движениях не было ни капли смущения или природной неловкости, как в поведении Паоло и Джакомо. Но главное, Дэвид совершенно не боялся, что его могут схватить нацисты.
Какое-то очарование присутствовало во всем облике англичанина. Тео производил похожее впечатление до того, как его отправили с войсками Муссолини в Грецию, где изуродовали не только ногу, но и душу. Дэвид действительно был очень красив. Кандида заставляла себя не смотреть на его тело, но не могла не отметить мягкой, нежной, почти девичьей кожи, несмотря на твердые сильные мускулы. Стрижка началась.
— Почему вы все время убеждаете меня, что ваш друг очень выносливый человек? Неужели вы нисколько не волнуетесь за него?
— Он из тех, кто выживает, — улыбнулся в ответ англичанин.
— А выглядит таким… беспомощным.
— Ничего удивительного. Красновские — все такие.
— Это его фамилия?
Дэвид расхохотался:
— Зовите его просто Джозеф, или Джо, как я. Он то ли латыш, то ли поляк, то ли еще кто-то. У них у всех такие фамилии. В следующем поколении они уже будут называть себя Крофордами или Крабтри.
Кандида продолжала возиться с волосами англичанина:
— А ваша жена не знает, когда вы вернетесь в Лондон?
— Я живу не в Лондоне и не женат. А почему вы решили спросить про жену?
— Так просто. Если бы она у вас была, то очень беспокоилась бы за вас. Думаю, что и подружек у вас хоть отбавляй.
— Перед войной — да. Но ни одна из них не будет обо мне горевать. У них всех короткая память.
— Разве девушки не писали вам писем, когда вы были в плену?
— Нет. Писала только моя мать. Кстати, у вас прекрасные руки, Кандида.
— Серьезно? — удивилась девушка.
— Я всегда смотрю на руки. Они многое могут рассказать о человеке. Ваши — просто великолепны.
— И что же сказали вам мои руки?
— Что у вас глубокая чувствительная душа.
— Какая чепуха! Наклоните голову.
Но Дэвид не послушался своего парикмахера, а прямо посмотрел ей в глаза. Их взгляды встретились, и девушка уловила во взоре мужчины нечто такое, в чем она побоялась себе признаться. Кандида почувствовала, как предательски набухли и затвердели ее соски, и краска ударила в лицо.
— Вы правда офицер? — спросила она, пытаясь сосредоточиться на своей работе.
— Младший. Всего лишь капитан. А почему вы спрашиваете об этом?
— Паоло и Джакомо готовы выполнить любое ваше приказание.
— Естественное проявление признаков англосаксонской нации.
— Вы говорите как настоящий нацист.
Неожиданно на кухню вошла Роза. Ее губы были поджаты. Фартук крепко завязан вокруг поясницы. Роза плакала накануне, но сейчас взгляд ее был как обычно тверд и упрям.
— Что здесь происходит? — резко спросила она. Англичанин только обаятельно улыбнулся в ответ:
— Я пользуюсь вашим гостеприимством, простите.
— Меня попросили, чтобы я подстригла волосы, мама, — смущенно ответила Кандида.
— Запаршивели совсем в горах. Где-то на марше потеряли все мыло и лезвия для бритья. Спать приходилось в заброшенных сторожках в горах. Сами понимаете — это не очень комфортабельное жилище.
— Разве вы не слышали звука моторов? — мрачно спросила Роза. — Самолеты разыскивают вас повсюду, а вы спокойно занимаетесь здесь своим туалетом.
— Как только ваша очаровательная дочь закончит свою работу, я растаю во тьме, мадам. — Взгляд англичанина выразительно скользнул по контуру груди Кандиды под шерстяным платьем. — Не знаю, как отблагодарить вас за вашу доброту. Вы все замечательные люди, а ваш супруг — просто великий человек.
На это Роза со злостью поставила деревянную посудину на стол и начала сердито что-то в ней размешивать деревянной ложкой.
— Мой муж — глупец, а его доброе сердце способно только погубить нас всех.
— Когда союзники выиграют войну, то Черчилль всех вас наградит.
В ответ Роза только зло расхохоталась. Англичанин даже не знал, что нечто подобное произносили все немецкие мародеры, когда они опустошали соседние деревни.
Наконец Кандиде удалось справиться со своей работой, она выпрямилась и начала оглядывать голову англичанина.
— Как? Хорошо? — спросил англичанин.
— Совсем не похоже на то, что было.
— Это хорошо или плохо? — испуганно спросил Дэвид.
— Теперь вы вполне сойдете за жителя Пьемонта: говорите по-итальянски и прическа подходящая.
Кандида передала англичанину зеркало. И он начал внимательно изучать свое отражение:
— А бритвы у вас нет?
Роза неодобрительно посмотрела в сторону непрошеного гостя, а Кандида быстро достала из шкафа бритвенные принадлежности отца. Англичанин даже вздохнул от удовольствия, когда начал намыливать щеки и бриться бритвой Винченцо. Делал он это быстро, уверенно и очень скоро уже промокнул свое влажное лицо полотенцем. Затем надел рубашку, застегнул ее и закурил сигарету.
— Господи, как же хорошо! — выдохнул с наслаждением Дэвид.
Результат оказался потрясающим. Короткая прическа еще отчетливее подчеркивала миловидность англичанина, и сейчас, с сигаретой в длинных красивых пальцах, он был неотразим. Голубые глаза Дэвида засияли каким-то особым блеском. Даже Розу поразило такое неожиданное превращение, она явно забыла про свой гнев.
— Пожалуй, мне пора идти. — Дэвид взглянул на часы. — Мои собратья по оружию явно заждались меня. Спасибо за все. Вы просто ангелы.
Англичанин одарил двух женщин своей ослепительной улыбкой.
У ворот он задержался немного, склонился и поцеловал Кандиду в щеку.
— Я хочу вновь увидеть вас, — произнес англичанин выразительным шепотом. — Скоро я дам знать о себе.
Дэвид исчез быстрее, чем Кандида нашлась что ответить ему. Девушка еще постояла у ворот, чувствуя на щеке приятную влагу и тепло. Кокетство с таким милым мужчиной было для Кандиды столь редким и необычным событием, что ее сердце забилось в груди.
Медленно она вновь пошла на кухню, не совсем отдавая себе отчет, где она: во сне или в реальности.
Проснулась Кандида перед самым рассветом, сердце ее продолжало биться с неослабевающей силой. Но пробудили ее не сладкие видения, а крики и шум моторов с улицы.
Девушка подбежала к окну и распахнула ставни. Двор был заполнен немецкими солдатами. Их серо-зеленая форма ярко освещалась фарами грузовиков.
Кандида никак не ожидала такого вторжения.
Стук в дверь сотрясал весь дом. Команды отдавались по-немецки, но смысл их был понятен каждому. Немцы готовы были разломать дверь в щепки, если бы ее не открыли в следующую минуту. Кандида опрометью бросилась вниз, повторяя по дороге слова молитвы.
Родители и брат были уже на кухне. Они молча смотрели в глаза друг другу. Мать была белой как полотно, губы ее посинели. Тео, казалось, вот-вот упадет в обморок, его челюсть дрожала от волнения. Винченцо молча и спокойно снял засов с двери. Солдаты с грохотом ворвались на кухню, стуча коваными подошвами о старинные плиты пола. Их было человек восемь, и с ними в дом ворвался запах пороха, бензина и пота. Некоторые солдаты держали в руках ломы, а их лица были похожи на плакатные изображения немецких агрессоров: жесткий колючий взгляд холодных глаз и крепко сжатые губы.
