ему пришлось взяться за спинку стула рукой, иначе он снова растянулся бы на полу. Он зажмурился, снова открыл глаза и испуганно вскрикнул.
«Твою мать!» Он был готов поклясться, что в какую-то долю секунды он вновь оказался в том старом доме, где они с Карпычем-Алексеем растерзали ту несчастную молодую женщину. Вон кровать, вон пропитанное кровью одеяло, а вот и она сама… Скальпированная, с отрезанными кистями и ступнями, дергается на полу в конвульсиях…
– Нет! – дребезжащим голосом крикнул он. Покосился на разлагающуюся руку. Кажется, она стала еще больше, превратившись в гигантскую черную опухоль. Да, да, больше и тяжелее, и эта жуткая штука тянет его к полу, как мешок цемента!
– Сначала рука, – прошептал Юрий. – Потом найти Карпыча.
«Или наоборот?» – усмехнулся голос Аллы.
Юрий уставился на Рэда:
– Где мой приятель? Где Карпыч?
В глазах Рэда отразилось изумление:
– Он на весах. Ты забыл?
С трудом удерживая равновесие, Юрий неуклюже развернулся. Его мозг заклинило, словно зависший компьютер, перегруженный запросами. Тускнеющий взор остановился на пиле, валявшейся рядом со стульями, и он, нагнувшись, взял инструмент. Ноги пленника разъехались в стороны, и он снова упал.
«Карпыч мертв, идиот, – холодно сказала Алла. – Ты разрубил его. Неужели ты правда ничего не помнишь?!»
Но Есин уже все вспомнил, мозг, хоть и с пробуксовкой, снова заработал. Но от осознания страшной правды его охватила паника, а головная боль еще сильнее стиснула его виски. Казалось, еще немного – и голова лопнет, как перезрелая тыква.
Самое жуткое было в том, что уцелевшим краешком рассудка он все еще понимал происходящее. Понимал, что разум покидает его. Понимал, что силы его на исходе и он умирает. Понимал, что ничего не может сделать для спасения дочери, и это страшило его больше всего.
– Спокойно. Все… хорошо, – вслух произнес Юрий, поудобнее обхватывая пилу пальцами. – Сначала – плата за кино. Потом разберемся с Рэдом. Потом освобожу Кристину. А там… там видно будет.
Пока Юрий готовился к очередной ампутации, озвучивая вслух свои намерения, Рэд даже не шелохнулся. На данном этапе его личный план состоял из одного пункта – обезопасить себя и ребенка от этого однорукого сумасшедшего. Малыш за его спиной продолжал беззаботно агукать, с интересом вертя головой по сторонам.
Тем временем Юрий пристроил полотно пилы на уровне плеча. Поразмыслив, он решил, что пилить кость в этом месте будет значительно сложнее, и переместил зубья на сгиб локтя. Грязно-серая кожа, пожираемая некрозом, вызвала у него ассоциации с потрескавшимся пергаментом.
– Знаешь, почему у меня больше не было жены, Рэд? – спросил он. Не дождавшись ответа, сказал: – Я ведь пытался найти себе новую бабу… После того как убил Аллу вместе с этим… любителем чужих вагин.
Он провел пилой по руке, завороженно глядя, как послушно разъехалась в стороны кожа. Затем еще раз, увеличивая разрез. Запузырилась кровь, черная и густая, как расплавленная смола. Боли почти не было, только странное ноющее жжение, как от татуировочной иглы.
– Открою тебе секрет, – снова заговорил Юрий, продолжая пилить. – После смерти жены у меня никогда не вставал на живых баб. Чего я только не пробовал, даже таблетки принимал. И тогда однажды я провел эксперимент. Задушил колготками одну шлюху прямо в машине. Представляешь, Рэд? У меня была эрекция, как у семнадцатилетнего! Не поверишь, я драл ее до утра, пока не взошло солнце! Вот так.
Пила легко рассекла больную плоть и наткнулась на кость. Юрий хмыкнул. Он справится. И не с таким справлялся…
– Карпыч убивал бомжей, а я душил проституток… Ездил по провинциальным городкам… снимал дешевых шлюх… душил и трахал их до изнеможения…
Юрий стал пилить кость, глядя немигающим взглядом на быстро расширяющуюся рану. Боль притупилась, хотя кровь продолжала вытекать гнойным ручьем.
– Скольких ты убил? – с отсутствующим видом спросил Рэд.
– Точно не помню. Кажется, четырнадцать. Я… Я пытался найти нормальную бабу! – визгливо выкрикнул Юрий. Его губы тряслись, сердце с силой колотилось в грудную клетку, будто желая вырваться наружу. – Но у меня не вставал! И все это после того случая!
– Посмотри наверх, Юра.
Железные зубья неожиданно застопорились, пила застряла в кости. Юрий перевел дух. Ему нужно немного отдохнуть. Ведь осталось совсем ничего!
– Юра, – снова позвал Рэд. – Просто взгляни наверх.
– Ты проклял нас всех своим фильмом, старый упырь! – простонал Юрий, будто не слыша режиссера. Он рванул пилу на себя, звук треснувшей кости отозвался болью в черепе. Еще несколько судорожных движений туда-сюда – и рука повисла, удерживаемая лишь лоскутом кожи с мышцей. – Никто из нас не обрел счастья! Все в могиле! На весах! И в этом твоя вина, чертов гоблин!
Он выругался – зубья пилы запутались в развороченной плоти, и обрубок почти отпиленной руки бестолково болтался. Издавая жалобные всхлипы, Юрий отшвырнул пилу и дернул здоровой рукой за культю. В глазах потемнело от боли, и он даже порадовался этому – организм еще на что-то реагирует. А значит, он еще жив. Пока что жив.
Еще один рывок. И еще. Удивительно, какой крепкой может быть кожа!
Рэд с суеверным ужасом смотрел, как сидящий на полу безумец остервенело дергает почти отпиленную руку, выдирая ее из сустава. Когда ему это удалось, Юрий кинул пилу в стекло и встал, шатаясь.
– Вот мой платеж… – прохрипел он.
Ему почудилось, что рука пульсирует, как живая. Словно… словно он держал не собственную отпиленную конечность, а рыбу, которую только что вытащили из воды, скользкую и извивающуюся. Юрий даже поднес руку к глазам, чтобы убедиться, что он ошибается. Затем он оглянулся по сторонам:
– Где… ведро? Куда класть?!
– Его не было, Юра, – ответил Рэд. – В восемь утра бросили бутылку с молоком для ребенка. В этот раз не дали даже воды. А в девять утра… спустили это. Я говорил тебе, но ты не слышишь.
Юрий медленно поднял голову. Из люка в потолке свисала веревочная петля. И как он сразу ее не заметил?!
– Почему… почему ты решил, что петля для меня?
– Не знаю. Но, наверное, смерть в петле предпочтительнее той смерти, какой умерли Жанна с Алексеем, – хмуро ответил Рэд.
Юрий снова посмотрел на веревку. Странное дело, петля завораживала и манила его, словно стакан прохладной воды для страдающего жаждой. Будто мягкая кровать, которую он не видел целых десять дней и на которую хочется плюхнутся и уснуть, позабыв обо всем на свете. Импровизированная виселица притягивала его как… долгожданная свобода.
– Я не полезу в нее, – вырвалось у него. – Я… не хочу умирать. Я хочу увидеть дочь!
Он стоял, с серьезным выражением
