Вильсон протянул руку к экрану, развернутому к нему, захлопнул ноутбук и выдернул шнур.
— Я руковожу завербованными агентами столько же времени, сколько вы сидите через несколько кабинетов от моего. Я отвечаю за агентов всю свою профессиональную жизнь. У меня не было неудач.
Свен открыл ноутбук и снова развернул его к Вильсону:
— Можете забрать шнур. Аккумулятора хватит. — Он указал на экран. — У меня это в голове не укладывается. Вы работали бок о бок девять лет. Но когда я показываю вам эти кадры… как раз в тот момент, когда он… там, видите, как раз когда он там умирает… вы никак не реагируете.
Вильсон фыркнул.
— Он не был моим другом.
Ты доверял мне.
— Но я был его другом.
Я доверял тебе.
— Именно так работает эта система, Сундквист. Руководитель должен изображать лучшего друга агента. Руководитель должен так чертовски хорошо изображать лучшего друга, чтобы агент каждый день рвался рисковать собой ради того, чтобы принести руководителю побольше информации.
Как мне тебя не хватает.
— А что касается этого, на экране… Вы верно заметили. Я никак не отреагировал. — Вильсон уронил льняную салфетку на скатерть. — Сундквист, вы заплатите?
Он поднялся и пошел.
Элегантный ресторан, одинокая дама и бокал красного вина — столик слева, двое мужчин за столом, полным бумаг и десертных тарелок, справа.
— Вестманнагатан, семьдесят девять.
Свен догнал его и зашагал рядом.
— Вы знали все, Эрик. Но решили помалкивать. И содействовать тому, чтобы некий соучастник убийства исчез. Вы по своему усмотрению распоряжались базами данных Главного полицейского управления и Управления судопроизводства. Вы поместили…
— Вы мне угрожаете?
Вильсон остановился, лицо красное, плечи напряглись.
Он выказал нечто, что больше не было ничем.
— Угрожаете, Сундквист? Угрожаете мне?
— А как по-вашему?
— По-моему? Вы предъявляли доказательства, чтобы перетащить меня на свою сторону, предъявляли изображения смерти, чтобы заставить меня расчувствоваться. А теперь пытаетесь угрожать каким-то идиотским расследованием? Вы использовали все главы вашего руководства по ведению допросов. Как по-моему? По-моему, это просто оскорбительно.
Он стал спускаться по недлинной лестнице, мимо столика, за которым сидели четверо пожилых мужчин (разыскали очки и изучают каждый свое меню), мимо пустых сервировочных тележек и двух зеленых растений, карабкающихся вверх по белой стене.
Последний взгляд.
Он остановился.
— Но… значит, так. Я не люблю людей, которые палят моего лучшего агента, когда меня нет рядом. — Он посмотрел на Сундквиста. — И… слушайте. Эта запись. Встреча, о которой вы говорили. Она была. То, что вы слышали… это подлинное. Каждое слово.
Наверное, Эверту Гренсу полагалось рассмеяться. Во всяком случае, чувство, что пузырилось в глубине его тела, было тихой радостью.
Запись была подлинной.
Совещание действительно имело место.
Свен звонил из ресторана в центре Джэксонвилла, глядя, как Вильсон садится в машину и отправляется назад, в Южную Джорджию. Он все подтвердил.
Гренс не рассмеялся. Он опустошил себя еще утром, в клетке на крыше. Он тогда орал, пока ярость не отпустила его и, отпустив, позволила ему уснуть на диване для посетителей, так что в душе у комиссара образовалось место, которое предстояло заполнить.
Но не злостью — злости теперь было мало.
Не радостью, хотя он знал, что приблизился к разгадке.
Он чувствовал ненависть.
Хоффманна спалили. Но он выжил. И взял заложников, чтобы выживать дальше.
Я совершил узаконенное убийство.
Гренс во второй раз позвонил человеку, которого терпеть не мог.
— Мне опять нужна ваша помощь.
— Вот как.
— Можете приехать ко мне домой сегодня вечером?
— Домой?
— Перекресток Оденгатан и Свеавэген.
— Зачем это?
— Я уже сказал. Мне нужна ваша помощь.
Ларс Огестам фыркнул:
— А я должен встречаться с вами? После рабочего дня? С чего бы? Я же вам никакой не… как это… не приятель?
То секретное донесение в компьютере. Такое свежее, что лежит в отдельном файле.
Которое я не показал тебе ночью.
Которое я покажу тебе, потому что не собираюсь брать на себя чужую вину.
— Мы же не просто так будем болтать, мы будем работать. Вестманнагатан, семьдесят девять. Дело, которое вы только что закрыли.
— Тогда приходите, пожалуйста, в прокуратуру завтра в дневное время.
— Вы снова откроете это дело. Потому что я знаю, что случилось на самом деле. Но мне нужна ваша помощь, Огестам. Завтра утром будет уже поздно. Завтра служба безопасности правительственной канцелярии сообразит, что кое-чего не хватает, и передаст эту информацию дальше. И плохие люди успеют исправить свои версии, уничтожить доказательства, еще раз изменить реальность. — Гренс долго откашливался в трубку, словно не знал, как продолжать. — И я хочу попросить прощения. За те слова. Я, кажется, был… а, да вы понимаете.
— Ничего я не понимаю.
— Огестам! Черт!
— Что?
— Ну, я был… наверное, я выразился немного… неуклюже… да, излишне жестко.
Ларс Огестам спустился по лестнице с седьмого этажа здания на Кунгсбрун. Приятный вечер, теплый, хотелось тепла, как всегда после восьми месяцев пронизывающего ветра и время от времени снега. Он обернулся, посмотрел на темные окна прокуратуры. Два поздних разговора оказались длиннее, чем он думал. Огестам позвонил домой, объяснил, что задержится, и несколько раз пообещал, что ляжет спать, только когда помоет стаканы, которые остались с ночи и пахли алкоголем. Потом был телефонный разговор со Свеном Сундквистом, Огестам поймал его в каком-то месте, оказавшемся аэропортом. Огестам искал недостающую информацию по той части расследования, которая касалась Польши, а Свен побывал на взорванной амфетаминовой фабрике.
— Домой?
— Да.
— Вы поедете домой к Гренсу?
Свен Сундквист долго сидел молча, не имея сил положить трубку. Деловой разговор уже закончился, Огестам терял терпение, он торопился.
— Да. Я поеду домой к Гренсу.
— Вы уж простите меня, Огестам, но я не совсем понимаю. Я знаю Эверта, я его ближайший сотрудник скоро четырнадцать лет как. Но он никогда, никогда, никогда в жизни, Огестам, не приглашал меня к себе домой. Это… не знаю… такое личное, его странная… защита. Пять лет назад, и это было в первый и последний раз, я против его желания вломился к нему домой после кошмара в морге Сёдермальмской больницы. Но вы говорите, что он вас пригласил? Вы в этом уверены?
Ларс Огестам медленно шел по городу. На улицах было полно народу, несмотря на время — воскресенье, вечер, начало десятого. Жажда тепла длиной в целую зиму, компания… всегда трудно отправиться домой, когда жизнь только-только началась снова.
Он тогда не понял, что поводом для их поздней встречи может стать еще что-то, кроме расследования. Ночью на кухне в Окесхуве, конечно, ощущалась какая-то перемена, виски и триста две распечатки секретных донесений напоминали о том, что между пожилым комиссаром и молодым прокурором возникло понимание. Но Гренс быстро убил это чувство, обидев Огестама так, как умел только он. И если Свен прав и то, что Гренс пригласил его к себе домой, действительно почти невероятно, это приглашение может оказаться знаком перемен. Может быть, они с Гренсом и правда уже учатся выносить друг друга.
Огестам снова посмотрел на людей. Те, в легких куртках и шарфах, пили пиво в уличных кафе, они смеялись и болтали, как смеются и болтают люди, симпатичные друг другу.
Он вздохнул.
Нет никакой перемены, и никогда не будет.
У Гренса какие-то свои мотивы, Огестам был в этом уверен, свои собственные причины для встречи, и он не собирался делиться ими с молодым прокурором, которого решил ненавидеть.
— Гренс.
Поток транспорта на Свеавэген еще не начал редеть, и Огестаму пришлось напрячь слух, чтобы услышать голос в домофоне.
— Это Огестам, вы хотели…
— Открываю. Четвертый этаж.
Толстый красноватый ковер на полу, стены — как будто мраморные, свет яркий, но не навязчивый. Если бы Огестам жил в городе, в многоквартирном доме, он хотел бы, чтобы там был такой подъезд.
Огестам решил обойтись без лифта; широкая лестница, на темной двери — «Э. и А. Гренс» на почтовом ящике.
— Входите.
Крупный, с жидкими волосами комиссар открыл. Он так и не переоделся. Серый пиджак, темно-серые брюки.
Огестам с изумлением осмотрелся: прихожая была бескрайней.
