— Входите.
Крупный, с жидкими волосами комиссар открыл. Он так и не переоделся. Серый пиджак, темно-серые брюки.
Огестам с изумлением осмотрелся: прихожая была бескрайней.
— Большая она у вас.
— В последние годы я здесь не особенно живу. Но дорогу пока еще нахожу.
Эверт Гренс улыбнулся. Как странно. Раньше Огестам никогда не видел у него такого лица. Тяжелое лицо Гренса обычно бывало напряженным, неотступно следило за человеком, к которому было повернуто. Улыбка сделала лицо другим, и Огестам растерялся.
Прокурор прошел через длинную прихожую, по каждой стороне которой были комнаты, он насчитал не меньше шести. Пустые, как бы неподвижные комнаты. Именно так Свен описывал их: комнаты, которые не хотят просыпаться.
Такая же большая, такая же неподвижная кухня.
Прокурор проследовал за Гренсом через кухню в небольшую столовую: старый раскладной стол, шесть стульев.
— Вы один здесь живете?
— Садитесь.
Стопка синих папок и большой блокнот посредине, рядом — два еще влажных стакана, между ними бутылка «Сиграма».
Он подготовился.
— По капельке? Или вы за рулем?
Расстарался. Даже виски того же сорта.
— Здесь? В вашей компании? Не решаюсь. Вдруг у вас в бардачке стопка пыльных квитанций, штраф за парковку.
Гренс вспомнил холодный зимний вечер полтора года назад. Он тогда ползал на коленях, прямо брючной стрелкой в мокром свежевыпавшем снеге, измеряя расстояние между машиной и Васагатан.
Машиной Огестама.
Он снова улыбнулся, улыбка почти стала неприятной.
— Насколько я помню, штраф тогда аннулировали. Сам прокурор и аннулировал.
Комиссар тогда оштрафовал Огестама из-за восьми сантиметров, которые сделали парковку неправильной, со злости, что прокурор осложнил следователям поиски пропавшей шестнадцати летней девочки, загнав их в тоннели под Стокгольмом.
— Можете наливать. Полстакана.
Оба выпили. Гренс достал из папки какую-то бумагу и положил ее перед Огестамом.
— У вас есть триста два секретных донесения. О том, что случилось на самом деле, чего мы, следователи, не знали и не могли представить, когда писали свои рапорты.
Ларс Огестам кивнул:
— Отделение в Аспсосской тюрьме. Для полицейских. Когда я заставлю всех полицейских врунов отвечать.
— Это были донесения за прошлый год. А вот эта распечатка — совсем свежая.
М вытаскивает пистолет
(польского производства, 9 мм, «радом»)
из заплечной кобуры.
М снимает его с предохранителя и приставляет
к голове покупателя.
— Донесение, представленное, как и все прочие, начальнику уголовной полиции лена.
П приказывает М успокоиться.
М опускает оружие, делает шаг
назад, ставит пистолет на предохранитель.
Огестам собрался было ответить, но Гренс перебил его:
— Я провозился с убийством на Вестманнагатан… думаю… половину своего рабочего времени с того дня, как поступил тот звонок. Свен Сундквист и Мариана Херманссон — столько же. Нильс Кранц и трое его коллег неделю искали улики, с лупами и лентой для снятия отпечатков; Эррфорс примерно столько же изучал труп гражданина Дании. Сколько-то полицейских охраняли место преступления, допрашивали жильцов дома, искали окровавленные рубашки в мусорных контейнерах в течение — если не придираться — двадцати дней. — Он посмотрел на прокурора. — А вы? Сколько времени вы потратили на это дело?
Огестам пожал плечами:
— Трудно сказать… с неделю.
Внезапно покупатель кричит:
«Я из полиции, черт возьми,
уберите его».
М делает еще шаг вперед
и снова поднимает пистолет.
Гренс вынул секретное донесение из рук Огестама и помахал им перед носом у прокурора.
— Тринадцать с половиной рабочих недель. Пятьдесят четыре человеко-часа. А у моих начальников, которые сидят в том же коридоре, уже был ответ. Он даже позвонил, Огестам, про это здесь тоже написано. Хоффманн, черт его раздери, сам позвонил и сообщил о преступлении!
Ларс Огестам потянулся за докладом.
— Можно я заберу его?
Он встал из-за стола, прошел в другую часть кухни и открыл шкафчик над мойкой, поискал в нем что-то, открыл еще один.
— И чего вы этим добиваетесь?
— Я хочу расследовать убийство до конца.
— Гренс, я что, непонятно говорю? Чего вы этим добиваетесь?
Огестам наконец нашел стакан и налил себе воды.
— Я не хочу брать на себя новую вину.
— Вину?
— Вас это не касается. Но это так. Больше я никогда не возьму вину на себя. Поэтому я постараюсь, чтобы те, кто отвечает за случившееся, сами взяли на себя вину.
Прокурор посмотрел на доклад.
— И вот это вам поможет?
— Да. Если я успею закончить. До утра.
Ларс Огестам неподвижно стоял посреди огромной кухни. Через открытое окно доносился шум машин. Шум стихал, машин стало меньше, но они ехали быстрее — вечер переходил в ночь.
— Можно мне немного походить? По квартире?
Гренс пожал плечами:
— Походите.
Прихожая была еще длиннее, чем Огестаму показалось сначала. Мягкие ковры на паркете, потемневшие, но не вытертые. Побуревшие обои с рисунком, модным в семидесятые. Огестам вошел в первую попавшуюся дверь и оказался в комнате вроде библиотеки, где уселся в кожаное кресло, которое как будто запротестовало, ожидая своего владельца. Единственная комната во всей квартире, которая не вопила об одиночестве. Огестам прошелся взглядом по полкам с книгами одинаковой высоты, зажег торшер, красиво изогнутый вперед. На распечатку упал желтый свет. Огестам откинулся на спинку, прочел секретное донесение, написанное уже на следующий день после убийства на Вестманнагатан. Притом что расследование этого убийства, за которое отвечали они с Гренсом, затянулось, никуда не привело и его пришлось закрыть.
М крепче прижимает пистолет
к его виску и спускает курок.
Покупатель падает на бок,
заваливается вправо со стула, на пол.
Ларс Огестам нагнул торшер пониже, он хотел лучше вчитаться в слова, набраться уверенности — теперь, когда он решился.
Сегодня ночью он не поедет домой.
Он отправится отсюда прямиком в прокуратуру и снова откроет предварительное расследование.
Огестам уже направлялся к выходу, когда зацепился взглядом за две черно-белые фотографии на стене между двух книжных полок. Женщина и мужчина, молодые, полные ожиданий, в полицейской форме; их глаза жили.
Молодой прокурор поразился тому, что увидел. Тому, насколько он изменился.
— Вы решились?
Гренс так и сидел там, где прокурор оставил его, среди синих папок и пустых стаканов, за красивым кухонным столом.
— Да.
— Если вы возбудите дело, Огестам, то знайте: речь не об обычных полицейских. Я сдаю вам полицейского начальника. И еще одного полицейского начальника, повыше рангом. И заместителя министра юстиции.
Огестам посмотрел на зажатые в руке три листа формата А4.
— Но вы утверждаете, что для этого хватит оснований? Я ведь не видел всего.
Камера слежения в Русенбаде: пять человек направляются в некий рабочий кабинет. Запись, на которой пять голосов участвуют в совещании за закрытыми дверями.
Ты не видел всего.
— Хватит.
Эверт Гренс улыбнулся в третий раз.
Огестаму эта улыбка даже показалось естественной, и он чуть улыбнулся в ответ:
— Задержите их. В течение трех дней я проведу слушания в суде о заключении под стражу.
* * *
Он спустился по лестнице безмолвного дома.
Давненько он не ходил пешком. Больная нога ударялась о каменные ступени, но в этот раз он, цепляясь за перила, прошел мимо лифта. За двумя дверями, когда он проходил мимо, послышался торопливый топот по коврикам, возле «глазков» — любопытные глаза: этот, с четвертого этажа, который никогда не ходил по лестнице, решил вдруг спуститься пешком. Первый этаж, внутренняя дверь подъезда; настенные часы как раз начали бить, он насчитал двенадцать ударов.
Свеавэген была почти пустой. Тепло еще держалось; черт, может, лето в этом году и правда будет. Гренс вдохнул, всего один глубокий вдох, потом медленно выдохнул.
Эверт Гренс пригласил к себе в дом другого человека.
Когда этот человек пришел, Эверт Гренс не почувствовал боли в груди и не попросил его уйти.
Он никого не приглашал к себе после той катастрофы. Это было ее место, их общий дом. Гренс вздрогнул от легкого ветерка и пошел на запад вдоль Оденгатан, такой же пустой, такой же теплой. Он снял пиджак, расстегнул ворот рубашки.
Из всех людей он позвал к себе гладко причесанного прокурора, которого терпеть не мог, с кем все последние годы ругался до остервенения.
