– Что там произошло? – спросила Розмари Барр.
– Он сорвался, то и произошло, – ответил Ричер. – Ирак вернули в стойло. Он огляделся и увидел, что война закончилась. Он готовился шесть лет и ни разу не выстрелил в противника, и это ему уже никогда не светило. Он усиленно тренировал в себе способность вызывать зрительные образы. Умение представить себя наводящим координатную сетку на продолговатый мозг в той точке, где спинной мозг расширяется у основания головного. Представить, как ты медленно дышишь и нажимаешь на спуск, выдерживаешь паузу в долю секунды, когда пуля стремится к цели, и видишь розовое облачко, вылетающее из затылка. Все это он как бы видел воочию много раз. Но ни разу не видел на самом деле. А ему хотелось.
Все молчали.
– Тогда однажды он вышел в город в одиночку. Устроился и стал ждать. А потом застрелил четырех человек, выходивших из жилого здания.
Хелен Родин смотрела на Ричера во все глаза.
– Он стрелял со второго этажа многоэтажной автостоянки. Она находилась напротив входа в здание. Жертвами стали американские унтер-офицеры в штатском.
– Неправда, – возразила Розмари Барр. – Он не стал бы этого делать. А если бы сделал, его бы посадили. Но вместо этого он получил почетное увольнение и медаль за кампанию.
– Поэтому я и здесь. Там была серьезная проблема. Я шел по следу и в конце концов вышел на вашего брата. Но это был очень запутанный след. Он все время уводил нас в сторону. По одной из таких побочных линий мы и раскопали кое-что о четверых погибших. Они занимались гнусными делами.
– Какими? – поинтересовалась Хелен Родин.
– Эль-Кувейт был отличным городом. Там даже у бедных имелись «ролексы», «роллс-ройсы», мраморные ванные комнаты с кранами из цельного золота. Многие на время бежали, но все добро оставили.
– И?
– Четверо убитых унтеров занимались тем, что обычно делают завоеватели. Думаю, так они это рассматривали. Мы же рассматривали это как изнасилование и вооруженный грабеж. Мы нашли в их сундучках столько награбленного добра, что впору было открывать филиал «Тиффани».
– Так что же произошло?
– Дело неизбежно приобрело политический смысл. Залив считался на сто процентов морально безупречной операцией. Кувейтцы были нашими союзниками. В конце концов нам приказали покрыть четверых унтеров и похоронить эту историю. Что также означало отпустить Джеймса Барра на все четыре стороны. Привлеки мы его к суду, его адвокат выступил бы с заявлением о лишении жизни, оправданном обстоятельствами. Он бы заявил, что Барр отстаивал честь армии грубым, но эффективным способом. В рамках слушания все тайное стало бы явным. Нам приказали не рисковать.
– Может, это и было лишение жизни, оправданное обстоятельствами, – произнесла Розмари Барр. – Может, Джеймс действительно все про них знал.
– Нет, мэм, не знал. Он ни с одним из них раньше не сталкивался. Он просто убивал. В этом он признался лично мне.
Слушатели молчали.
– Мы сказали, что четверку убили палестинцы, и Джеймсу Барру убийство сошло с рук. Я пришел поговорить с ним, до того как его отпустили, и сказал, что если это еще раз повторится, я найду его и ему не поздоровится.
Все молчали. Тишина затянулась.
– Вот я и приехал, – заключил Ричер.
– Должно быть, это секретная информация, – заметила Хелен Родин.
– Строго секретная. Хранится в Пентагоне. Вот почему я спросил, конфиденциален ли наш разговор.
– У вас бы возникли большие неприятности, начни вы об этом рассказывать.
– У меня уже бывали большие неприятности. Я пришел сюда, чтобы выяснить, должен ли я снова их поиметь. Судя по раскладу, думаю, что не должен. Но если вашему отцу потребуется моя помощь, я всегда в его распоряжении.
Тут Хелен Родин поняла:
– Вы пришли, чтобы оказать на меня давление?
– Я пришел, чтобы сдержать обещание, которое дал Джеймсу Барру, – ответил Ричер.
Он оставил их в кабинете – трех расстроенных людей. Спустился на лифте в вестибюль и направился к выходу.
Задумавшись, постоял секунду на площади. Состояние здоровья Джеймса Барра осложняло ситуацию. Ричер не хотел тут болтаться, пока тот не очнется. Могли пройти недели. А Ричер был не из тех, кто любит болтаться. Два дня на одном месте были его потолком. Но он встал в тупик перед выбором. Он не мог ни на что намекнуть Алексу Родину. Тот легко бы связался с Пентагоном. Ричер даже спросил его: «Где она раздобыла мое имя? В Пентагоне?» Непростительная оплошность. Алекс Родин в итоге смекнет, что к чему. Разумеется, Пентагон станет чинить ему помехи. Но Родину это не понравится, и он не сдастся.
Ричер не хотел, чтобы эта история выплыла наружу. Разве что в случае крайней необходимости. Ветераны Войны в заливе уже хлебнули лиха с последствиями отравления химическим оружием и ураном. А это была достойная армия.
Он решил пробыть в городе сутки. Может, появятся более ясные прогнозы о состоянии Барра. Может, он как-то свяжется с Эмерсоном и получит больше информации об уликах. И может, тогда он со спокойной душой оставит разбираться во всем Алекса Родина. Если возникнут проблемы, он, возможно, прочитает об этом в газете – и вернется.
Итак, сутки в маленьком городе в самом центре страны.
Ричер решил поискать в городе реку.
Река имелась. Широкий поток протекал к югу от центра города и медленно нес свои воды с запада на восток. Приток могучей Огайо, догадался Ричер. Северный берег был спрямлен и укреплен массивными каменными блоками на протяжении трехсот метров. Блоки были безупречно обработаны, искусно подогнаны и образовывали пристань. Причал. На нем стояли толстые железные тумбы для причальных канатов. Метров на десять в ширину пристань была выложена каменной тротуарной плиткой. Вдоль пристани тянулись высокие деревянные сараи, открытые и со стороны реки, и со стороны улицы.
Улица была вымощена булыжником. Сто лет назад здесь, должно быть, швартовались и разгружались огромные баржи, по булыжникам цокали лошади и громыхали рессорные экипажи. Но теперь здесь царила тишина и неторопливо текла река.
Ричер прошелся триста метров и взглянул на сараи. Ждут реконструкции, догадался он. По всему городу шло строительство. Береговую линию приукрасят и снизят налоги тому, кто откроет прибрежное кафе или бар. С живой музыкой.
Он повернулся, чтобы пойти обратно, и столкнулся лицом к лицу с Хелен Родин. В руках у нее был портфель.
– Туристы всегда приходят на причал, – объяснила она. – Можно, я угощу вас обедом?
Она повела его обратно на север к границе района, который перестраивался и обновлялся. Они вошли в кафе. Таких местечек Ричер обычно избегал – белые стены, местами обнаженная кирпичная кладка, экзотические салаты.
Хелен отвела его за столик в дальнем заднем углу. Энергичный юноша принес меню. Хелен заказала нечто с апельсинами, грецкими орехами и сыром горгонцола и чашку травяного чая. Ричер бросил читать меню и заказал то же самое, но с кофе.
– Мне нужно, чтобы вы мне кое-что объяснили, – сказала Хелен.
Она открыла портфель, достала старый магнитофон, нажала кнопку, и Ричер услышал голос Барра: «Найдите Джека Ричера».
– Вы мне это уже проигрывали, – заметил он.
– Но почему он об этом попросил?
– Вам нужно, чтобы я объяснил?
Она кивнула.
– Не могу.
– У него могли быть какие-нибудь сомнения относительно вашего к нему отношения четырнадцать лет назад?
– Не думаю. Я высказался предельно четко.
Принесли заказ, они приступили к еде. Салат оказался не так уж плох. А кофе был отличный.
– Проиграйте всю пленку, – попросил он.
Она нажала на клавишу перемотки. У нее были длинные пальцы. Лак на ногтях. Ни одного кольца. Она включила воспроизведение. Ричер услышал, как дверь открылась и кто-то тяжело сел. Заговорил адвокат. Пожилой и усталый. Ему не хотелось этим заниматься. Он знал, что Барр виновен. Он раздраженно сказал: «Как я вам помогу, если вы сами себе не хотите помочь?» Затем голос Барра: «Не того взяли». Он повторил. Адвокат начал сначала, он не поверил Барру, заявил, что все улики налицо. Барр дважды попросил найти ему Ричера. Адвокат спросил, не врач ли Ричер. Тогда Барр встал и застучал в дверь.
Хелен Родин нажала на «стоп».
– Почему? – спросила она. – Почему Барр просит найти человека, который знает, что раньше он такое уже совершил?
Ричер неопределенно пожал плечами.
– Вам что-то известно, – продолжала она. – Возможно, вы сами не знаете, что именно. Но тут что-то кроется. Такое, что, по его мнению, может ему помочь.
– Это уже не имеет значения. Он в коме и может никогда из нее не выйти.
– Имеет, и очень большое. С ним станут лучше обращаться.
– Я ничего не знаю.
– Он тогда заявлял, что был не в себе?
