– Ей это ни к чему. Она ведет его для себя.
– Вот именно. Поэтому, когда ищешь убийцу, лучше смотреть в его дневник, который воплотился в само преступление. Совершая его, он не лжет себе. И эти следы поведения, те вещи, которые насильник сделал после того, как убил свою жертву, разбросаны повсюду. И они многое могут рассказать о нем.
– Например, выколотые глаза.
– Правильно. Он выкалывает жертве глаза не для того, чтобы помешать нам поймать его, и не для того, чтобы лишить жертву возможности сопротивляться, – она уже мертва к тому времени.
– Так зачем же он делает это?
– В этом вся суть, Робби. Большинство преступников приобретают подобные характерные черты поведения еще в молодости или даже в детстве. Так и для Окулиста выкалывание глаз является частью иллюзии или причуды, которая не исчезает, а наоборот – развивается и с течением времени эволюционирует. То, что нам кажется отвратительным, для него является обыденным, даже утешительным и радостным. И если мы поймем, почему он считает такой поступок утешительным, то станем на шаг ближе к пониманию того, что он собой представляет в действительности. А понимая его, мы сузим круг возможных подозреваемых. Так что, сам видишь, мы не ловим плохих парней. Мы даем вам, копам, информацию, которая помогает взглянуть на подозреваемых и сказать: «Вот этот нам подходит, а этот нет». – Она вздрогнула и поежилась. – Идем внутрь, я замерзла.
– Так зачем кому-то понадобилось выкалывать женщине глаза?
– Во-первых, не стоит рассматривать все возможные варианты, почему он это делает. Иначе ты вынужден будешь двигаться в самых разных направлениях одновременно и не сможешь сосредоточиться. Ищи наиболее вероятный ответ. Например, в том, что касается глаз, явно прослеживается символизм, – продолжала Карен, пока они шли по коридору. – Может, он не хотел, чтобы она видела, что он делает. Или, может статься, он где-то уже встречался с жертвой и пытался ухаживать за нею, а она отвергла его. И он решил наказать ее за то, что она не увидела его истинной ценности. Или выкалывание глаз имеет сексуальную подоплеку. Может, у него проблемы с эрекцией.
– То, что она его отвергла, представляется мне наиболее вероятным.
– Пока ты не можешь ничего утверждать. Еще слишком рано, и информации у тебя мало. Психолог-криминалист обязан приходить на место преступления с широко раскрытыми глазами. Без предубеждения, не имея уже готовой теории и не пытаясь навешивать ярлыки на все, что видит. Изучая место преступления, останавливайся на каждом отдельном факте и рассматривай их по очереди. – Они уже были на пороге спальни. – В офисе у меня есть несколько папок-скоросшивателей, в которых подобраны мои заметки и некоторые научные статьи. Я могу одолжить их тебе. Почитаешь на досуге. Они дадут хотя бы общее представление о том, чем мы занимаемся.
– Отлично.
Карен кивнула.
– В таком случае, идем внутрь. И помни, ты ищешь не вещественные доказательства. Держи глаза открытыми, смотри на все без предубеждения, и ты увидишь, что оставил для тебя преступник. Никакой предвзятости и никакой пристрастности.
– Понял. Я попробую.
Карен вошла в спальню и застала остальных членов оперативной группы сгрудившимися в ногах кровати Мелани Хоффман. Все они рассматривали стену.
– Художники, которые рисуют точками, – произнес Хэнкок.
– Что? – недоуменно спросил Бледсоу.
– Говорю, похоже на мазню художников, которые творили лет сто тому назад. У них была очень своеобразная манера письма. Видите, вон там, на стене, мазки краски?
Карен подошла ближе и остановилась рядом с Бледсоу, чтобы взглянуть на стену под тем же углом, что и Хэнкок.
– Не говори ерунды, – заявила она. – Это кровь, а не краска.
– А я-то думал, что ты первая оценишь это, Вейл. – Хэнкок взглянул на нее в упор. – Эти стены как раз и исписаны всякой психоделической чушью. Тут кругом сплошные тесты Роршаха[10].
– У тебя такой же извращенный ум, как и у преступника.
– Постойте! – вмешалась Манетт. Она ткнула пальцем в Хэнкока. – Расскажите нам, о чем вы думаете.
– О художниках, которые рисуют свои картины разноцветными точками, – сказал он. – Вот на что это похоже.
Карен внимательно вглядывалась в кровавые узоры на стенах.
– Пуантилизм[11] или импрессионизм? – наконец поинтересовалась она. – Пуантилизм как раз и подразумевает точечное письмо. Но если попытаться классифицировать… я бы сказала…
Бледсоу с любопытством взглянул на нее.
– У меня было две профилирующие дисциплины, – пояснила Карен в ответ на невысказанный вопрос. – История искусства и психология.
Хэнкок высокомерно задрал подбородок, как если бы вознамерился пренебрежительно взглянуть на Карен поверх очков.
– Итак, мисс магистр по истории искусства, вы все еще считаете, что у меня извращенный ум?
– Считаю, – невозмутимо откликнулась Карен, – но к нашему делу это не имеет никакого отношения.
– Сделайте, пожалуйста, несколько снимков, – обратился Бледсоу к одному из экспертов-криминалистов. – Сначала отщелкайте все стены с широкоугольным объективом, а потом каждую отдельно крупным планом. – Обернувшись к Карен, он негромко добавил: – Имей в виду, мне кажется, что в словах этого парня есть смысл.
Карен нахмурилась, но в глубине души вынуждена была признать, что Бледсоу – и Хэнкок – прав. Кровавыми узорами на стенах действительно стоило заняться вплотную. Отвергнув гипотезу Хэнкока только потому, что раньше уже имела несчастье работать с ним, Карен нарушила основное правило, о котором только что рассказывала Робби: смотри по сторонам широко раскрытыми глазами, без предубежденности и оставляй личностные оценки за порогом. Пожалуй, ей придется еще раз объясниться с Робби, если только он не заговорит на эту тему первым.
Синклер, скрестив руки на груди, остановился в углу комнаты.
– Кто-нибудь видел левую руку?
Все принялись оглядываться по сторонам, обмениваясь недоуменными взглядами. Бледсоу обратился к старшему эксперту-криминалисту:
– Чак, ваши парни нашли отрубленную руку?
Чак пробежал глазами список обнаруженных улик и вещественных доказательств, прикрепленный на пюпитре с зажимом.
– Левая рука не обнаружена.
У Карен возникло ощущение, что она знает, почему рука исчезла, но она решила оставить догадки при себе, пока не будет совершенно уверена в своей правоте.
– Дайте нам знать, если отсутствуют… и другие анатомические части, – попросила она Чака.
– Зачем ему понадобилось отделять руку от тела? – полюбопытствовал Робби.
Карен кивком показала на правую руку жертвы.
– Стыкуется с ногтями. По какой-то причине он хочет, чтобы она выглядела уродливой. Обстриг ей волосы, обрезал ногти до самого мяса, так что они кровоточат. Все эти действия имеют для него какое-то значение. Ничего нельзя упускать из виду.
Карен пробыла в доме Мелани Хоффман еще минут пятнадцать, после чего распрощалась с экспертами-криминалистами и оперативниками, оставив их заниматься своим делом, и направилась к себе в офис, чтобы подготовиться к лекциям, которые читала слушателям Академии. Еще сидя за рулем машины, она достала коммуникатор и надиктовала на него впечатления от пребывания на месте преступления в доме Мелани Хоффман. К себе Карен приехала раньше, чем рассчитывала, поэтому решила вылить чашечку кофе в заведении под нелепым названием «Горгулья», расположенном через дорогу от ОПА, или Отдела поведенческого анализа, в здании торгово-коммерческого центра «Аквия».
Такая пауза, которую правильнее было бы называть передышкой, позволит ей собраться с мыслями и сделает переход от места преступления к офису не таким болезненным. Ей нужно было время, чтобы вновь стать нормальным человеком, пусть даже на каких-нибудь полчаса, прежде чем опять погрузиться с головой в преисподнюю, где правят бал серийные убийцы. По прошествии нескольких лет Карен поняла, что подобная передышка просто жизненно необходима, иначе она рискует заблудиться и навсегда потерять себя в темной бездне извращенного разума преступников и насильников. Если она войдет в этот мир, будет намного сложнее отделять себя от убийцы и поддерживать контакт с реальностью.
И еще одно соображение. Если Томас Гиффорд, ее босс, когда-нибудь узнает, что ей нужна подобная передышка, она закончит свои дни, составляя психологические портреты пингвинов где-нибудь в богом забытом уголке на побережье Северного Ледовитого океана. Из-за того что психолог-криминалист видит столько насильственных смертей – худшие из преступлений, совершаемых представителями гомо сапиенс, – Бюро приходится соблюдать крайнюю осторожность в отношении тех, кого оно ежедневно заставляет созерцать отвратительные сцены насилия и жестокости. Гиффорд, на котором лежала ответственность за состояние психического здоровья сотрудников, следил за ними с неусыпной зоркостью. Стоило возникнуть малейшему подозрению на то, что кто-то из его людей дал слабину и готов сломаться, – все, с таким криминалистом расставались сразу и навсегда. Никто не задавал никаких вопросов, но вернуться в когорту избранных было невозможно. Самоубийство в отделе психологов-криминалистов нанесло бы… непоправимый урон имиджу ФБР в глазах общественного мнения. Ни для кого не было секретом, что штатные психологи чаще остальных стражей порядка прикладывались к бутылке, да и риск сердечных заболеваний и прочих расстройств, вызванных чрезмерным нервным напряжением, у них неизмеримо выше, но самоубийства никто из них не совершал. Пока, во всяком случае.
