— Можешь пригласить сестру приехать в Лондон в субботу?
— Разумеется. А зачем?
Она повернула ко мне лицо и улыбнулась.
— У меня есть для тебя сюрприз.
* * *
Чарли назначила встречу в полдень возле Лондонского Глаза[3]. На станции «Виктория» я провез кресло Тилли сквозь огромные толпы пассажиров, многие из которых, по-видимому, направлялись на футбольный матч. По пути к стоянке такси мы остановились, чтобы купить пончиков.
— Все это ради пончика? — спросила она, когда мы устроились в кэбе.
— Нас ждет экскурсия! Ты не слишком часто приглашаешь меня прогуляться вместе.
Поток машин еле двигался, и я беспокоился, что мы опоздаем на встречу с Чарли. Сколько я ни просил рассказать ее, в чем план, она не признавалась.
— Эндрю? — сказала Тилли, заметив мою задумчивость.
— Я просто решил, что нам будет весело провести день вместе. И я хочу, чтобы ты познакомилась с Чарли.
— Вот это да. Ты же знаешь ее всего-ничего.
— Да, но…
— Бо-же мой! — проговорила Тилли, состроив смешную гримаску. — Мой старший брат влю-бил…
— Прекрати.
Я знал, что покраснел. Что бы такое сказать? Хотя Тилли казалась веселой, меня смущало, что я вроде как щеголяю новыми отношениями, вместо того чтобы утешать сестренку, недавно пережившую разрыв. Не будет ли это слишком рискованным воздействием?
Мы сидели и смотрели на речной пейзаж, на полупрозрачный туман субботнего утра, который придает лондонским улицам мягкие контуры. Таксист высадил нас у Бороу-маркет. Мы прибыли раньше назначенного срока, и нужно было чем-то себя занять. Поэтому я купил нам по роллу с беконом, в который Тилли с довольным урчанием тут же вцепилась зубами, и только потом мы отправились на южный берег.
— Пончик. Роллы с беконом. Я поняла: твой план на сегодня состоит в том, чтобы откормить меня и продать голодному троллю?
— Черт, ты меня расколола.
От реки тянуло холодом, Темза цветом напоминала синяк, ледяной ветер был бодрящим, как пощечина, и я стал шмыгать носом, а в глазах появилась влага.
— Папа сказал бы, что застыл, как ледышка, — заметила Тилли.
— Совсем замерзла? — спросил я.
— Нет, мне это даже нравится. Мне кажется, что я особенно привлекательна, когда щелкаю зубами, а нос покраснел.
Ближе к Лондонскому Глазу, где мы должны были встретиться с Чарли, людей на набережной стало заметно больше. Уличный актер, с головы до ног выкрашенный серебрянкой и одетый в костюм робота, готовился к представлению, а дети спешили надеть коньки. Перед Национальным кинотеатром первые торговцы раскладывали подержанные книжки в мягких обложках на передвижных прилавках. Затем вдалеке я увидел Чарли, и мое сердце подпрыгнуло.
— Это она.
— Где? — спросила Тилли.
— Там, красивая.
Тилли указала на бродяжку, которая наслаждалась утренней банкой сидра на ближайшей скамье.
— Вот эта?
— Ага. Именно аромат ее хрустящих от старого жира и грязи волос сразу привлек меня к ней.
Тилли рассмеялась.
— А помнишь того бездомного чувака из Истборна? Как его звали — Бобби Поул?
Тут Чарли нас заметила. Она помахала рукой и направилась к нам.
— Да. Бобби Поул. Мама тогда сказала, что однажды видела его на рынке.
— Да-да, когда он вдруг потряс брючиной и оттуда выпал ворованный кабачок.
Подошла Чарли. На ней было длинное черное пальто, широкий шарф и зеленая шерстяная шляпа, завершающая совершенно зимний гардероб. На бледных щеках горел розовый румянец. Выглядела она восхитительно. Чарли улыбнулась, показав небольшую щель между передними зубами.
— Над чем вы смеетесь?
Я рассказал ей историю Бобби Поула, и Чарли тоже рассмеялась, как будто это было самое забавное, что она когда-либо слышала, и мы с Тилли снова расхохотались. Я никогда не смеялся так часто, как в последние несколько дней.
— Тилли, это Чарли, — сказал я, когда перевел дыхание. — Чарли, это Тилли.
Они пожали руки, не снимая перчаток.
— Значит, ты его девушка, — сказала Тилли.
— О, не смущай меня, — сказал я.
Тилли подняла руки насмешливо-невинно.
— О’кей, больше ни слова.
— Смущайте, смущайте, — сказала Чарли.
— Итак, что будем делать? — я решил сменить тему.
Чарли махнула рукой в сторону:
— Я забронировала нам билеты на Глаз, для начала. Вы уже катались на нем?
Оказалось, что никто из нас. Тилли была в восторге и покатила бок о бок с Чарли к большому колесу, и они обе непринужденно болтали, как будто знали друг друга уже много лет. Чарли жестикулировала, когда говорила, и лицо ее оживлялось. Она выглядела как кинозвезда, «девушка по соседству» из старого американского фильма, и меня поразили две эмоции, одна за другой: радость, что она была со мной, и страх, что в любой момент она может исчезнуть, как это было после первого нашего вечера. Я твердил себе, что нужно расслабиться, наслаждаться жизнью. Кажется, я ей нравлюсь. То, как она смотрела на меня, было отражением моего взгляда на нее. И если бы она не интересовалась мной, не хотела, чтобы наша связь росла и крепла, она не была бы здесь сейчас, не развлекала бы мою сестру, не так ли?
Лондонский Глаз был даже лучше, чем я представлял себе — город простирался перед нами, гордый, древний и живой. Чарли указывала на свои любимые здания, а Тилли рассказывала, как она и «стая других детей-колясочников» были доставлены в Букингемский дворец, чтобы встретиться с королевой. Чарли ответила забавной историей о том, как королева приезжала в их школу в Лидсе и все они стояли на улице, размахивая флагами и надеясь, что она привезет с собой своих корги.
— Впрочем, теперь я не особая поклонница королевской семьи, — добавила она.
— О, так ты республиканка? — поинтересовалась Тилли.
Чарли махнула рукой:
— Давайте не будем портить день политикой.
Я уже знал, по тому, как она реагировала на новости, что Чарли ужасно злится, когда видит то, что представляется ей несправедливостью. Я стал свидетелем вспышки ее ярости в связи с какой-то новой инициативой правительства — так называемым налогом на спальни. Мне пришлось прервать ее на середине обращенной ко мне пламенной речи, постараться успокоить, оправдываясь, что я не премьер-министр и не могу отвечать за его решения. Мне нравилось то, как искренне и горячо она воспринимала мир. Это было еще одним проявлением ее страстной природы.
После Лондонского Глаза мы отправились на Трафальгарскую площадь и посетили Национальную портретную галерею.
— Чарли — художник, — пояснил я Тилли.
— Стремлюсь стать художником, — уточнила Чарли.
— Я действительно хочу увидеть твои работы, — сказал я.
— У тебя будет такая возможность. Может, согласишься мне позировать.
Я был ошеломлен, а Тилли рассмеялась.
— Если ты заставишь Эндрю позировать голым, пожалуйста, никогда не показывай мне картину.
Они тут же устроили веселую словесную дуэль, которая вскоре привела их к разговору о пенисах. Их диалог становился всё грубее и откровеннее, и, пока мы гуляли по галерее, обе хихикали, как школьницы, указывая друг другу на портреты исторических деятелей.
— Думаю, дюймов шесть.
— Я бы дала девятку.
— Разочарование.
Когда игра им наконец наскучила, Чарли зашла в музейный магазинчик и принесла подарок для Тилли: портрет королевы.
— В следующий раз, при встрече с ней, сможешь попросить ее подписать портрет, — сказала она.
После этого Чарли удивила нас, объявив, что заказала нам стол в превосходном ресторане на верхнем этаже.
— Плачу я, — сказала она и, когда мы с Тилли попытались протестовать, ответила, что выиграла в лотерее — в той самой, где надо соскребать защитный слой на карточке, — и теперь ужасно хочет отпраздновать это.
Мы провели середину дня, гуляя по Ковент-Гардену, заглядывая в магазины, где обе девушки искали скидки. Чарли купила себе черный шелковистый топ, а мне — новый джемпер: пятидесятипроцентный кашемир, к тому же идеально выглядевший и сидящий на теле.
