Я демонстрировал все преимущества ножа, а Сьюзан в это время закатывала глаза.
Джон снял с шеи шарф и повязал на шею моей спутнице. Они обменялись несколькими словами, и мы распрощались.
– Потрясающе и очень... трогательно, – призналась Сьюзан, пока мы спускались по тропе. – Он до сих пор боготворит американцев.
– Еще они любили французов, – поддакнул я, – и в обоих случаях проявляли неспособность здравомыслия. А ненавидят только вьетнамцев. И те отвечают им взаимностью.
– Я могу это понять. – Сьюзан немного подумала и добавила: – Как странно: я здесь уже три года и ничего об этом не знала.
– Естественно. Об этом не пишут ни в "Уолл-стрит джорнал", ни в "Экономик таймс".
– Не пишут. Ну как, ты рад, что мы остановились?
– Это ты остановилась. А я пошел проследить, чтобы ты не попала на вертел. – Мы были уже почти у самого подножия, когда я заметил: – Готов поспорить, что мистер Лок висит на дереве вниз головой с перерезанным горлом, и собаки лакают его кровь.
– Пол, ты говоришь ужасные вещи.
– Извини. Очень хочется сесть за руль.
Мы обнаружили шофера за рулем машины – живого и в полном здравии, но немного раздосадованного и разнервничавшегося.
– Ку-ди, – сказал я ему.
– Вспомнил-таки вьетнамский, – рассмеялась Сьюзан.
– А то! – Мой вьетнамский лексикон был в основном связан с тем, как бы потрахаться. Но я помнил и кое-какие общие выражения. И не преминул выдать одно из них: – Сат конг. – Это значило: "Убивай коммунистов!"
Мистеру Локу моя фразочка не понравилась, и он обернулся ко мне.
– Смотри на дорогу, – приказал я.
Ужасная колея вела все дальше на север, и нам попалось местечко, которое на карте называлось Тайай, – скопище примитивных бамбуковых хижин на плоском горном лугу. Ее жители выглядели вьетнамцами. Вьеты жили в деревнях и возделывали землю; горские племена обитали на холмах и на кручах и жили за счет земли. Потрясающе, как выразилась Сьюзан. Я бы тоже восхищался этим фактом, если бы сам не хлебнул на этих холмах.
Мы проехали еще одну деревню – судя по карте, Тонке, и дорога повернула на запад, к лаосской границе, потом скатилась в узкую долину и петляла по ней, пока через час мы не выехали на рисовые поля, где путь пролегал по дамбе мимо деревни Литон. Тропа Хо Ши Мина. Удивительно, если задуматься. Тем более удивительно сейчас – в мирное время.
Через два часа после того, как мы покинули Алуой, нам встретился в Дакронге бетонный мост, а через несколько километров тропа Хо Ши Мина пересекала шоссе № 9 – двухполосную дорогу с асфальтовым покрытием, за которое частично спасибо американским инженерным войскам. Лок повернул налево, и мы направились в Кесанг.
– С начала января по апрель шестьдесят восьмого года, когда происходила осада Кесанга, эту дорогу блокировали коммунисты, – сообщил я Сьюзан. – Но в начале апреля мы выбросили десант на холмы вокруг блокированного лагеря, и примерно через неделю бронированная колонна с несколькими полками морской пехоты и южновьетнамскими солдатами освободила дорогу и сняла осаду.
– Ты там был?
– Да. Первая воздушно-кавалерийская дивизия много где побывала. Хорошо, когда есть сотни вертолетов и можно быстро перебросить солдат в любую точку. Но солдатам почему-то, как правило, не хочется лететь туда, куда их везут.
Мы еще немного проехали по шоссе № 9. Движение было не сильным – в основном мопеды, велосипедисты и грузовички.
Направо раскинулось плато, где находилась база Кесанг, а за ним возвышались подернутые туманом лесистые холмы. Географически это место напоминало долину Ашау, хотя казалось не таким диким и не было так сильно зажато склонами.
В прошлом здесь, как в Ашау и Дьенбьенфу – в Богом забытых долинах, – сосредоточивались западные армии, чтобы дать вьетнамцам бой. Дьенбьенфу стал местом сокрушительного поражения, а Кесанг и Ашау – примером блестящих патовых ситуаций и в итоге психологическим провалом американцев, потому что общий счет и победа совсем не одно и то же.
Мы миновали плато и въехали в Кесанг – город, который, подобно Алуой, исчез во время войны, но потом возродился опять.
Небо все еще хмурилось, облака низко висели над головами. Точно так же было в апреле 1968 года: мрачный, тяжелый, как мое настроение, небесный свод, место, где вонь тысяч разлагающихся тел предрекала собственную судьбу.
Теперь в Кесанге на прилично мощенных улицах появились солидные каменные дома под красными черепичными крышами.
Мы въехали на широкую площадь, где строилось большое здание рынка. Город был явно показным. Это было место со значимым именем, и власти хотели, чтобы Кесанг нравился туристам и журналистам. И действительно, на площади стояло пять экскурсионных автобусов, и западные туристы бродили вдоль рыночных лотков и наверняка задавали себе вопрос, на кой черт их занесло в этот удаленный уголок страны.
Лок завернул на бензоколонку, а мы со Сьюзан вылезли из машины и потянулись.
– Хочу холодного пива, – объявил я.
Сьюзан что-то сказала наполнявшему бак шоферу, и мы направились через площадь в уличное кафе.
– База ведь была не здесь? – спросила меня Сьюзан.
– Не здесь, – ответил я. – На плато, которое мы проезжали по дороге. База получила название по имени города, но сам город к тому времени перестал существовать. Мы туда съездим потом.
По пути к желанному пиву нам попалось несколько ларьков, и верная себе Сьюзан останавливалась у каждого. Большинство торговцев продавали двухкилограммовые пакеты кофе, видимо, местного производства. Другие – ананасы и овощи. Еще торговали военными сувенирами, в основном всяким хламом из медных снарядных гильз, который пытались превратить в украшения. Я заметал 105-миллиметровую медную гильзу, в которой рос цветок, – сложный, противоречивый образ, если именно такой задумывая автор. Были тут вазы из гильз крупнокалиберного пулемета и кружки из трубы гранатомета, к которой приделали ручки.
– Откуда все это барахло? – спросила Сьюзан.
– Из Соединенных Штатов Америки, – ответил я.
– Боже, но его так много!
– Осада продолжалась сто дней. Артиллерия славно поработала.
Сьюзан подошла к прилавку с обломками оружия: пластмассовыми прикладами от винтовок "М-16", чеками, снятыми с ручных гранат, картонными телескопическими трубами от легких противотанковых ракет "М-72" и тому подобным. Тут же валялись пластиковые солдатские фляги, ремни, подсумки, ножны, пряжки и прочие археологические свидетельства того, что здесь некогда воевала армия. А теперь – сувениры на продажу тем, кто остался в живых и хотел привезти домой кусочек ада.
Сьюзан спрашивала меня о назначении каждого предмета. Я отвечал и добавлял: "А где холодное пиво?"
– Подожди, а вот это что?
– Как ни странно, чехол от саперной лопатки. Он крепится на ремень, а лопатка держится внутри.
Сьюзан положила чехол и перешла к другому лотку, где семья горцев торговала своими поделками.
– Пол, ты знаешь, что это за племя?
Торговцы были в ярких красных с синим украшенных вышивкой одеждах; женщины заплетали волосы на макушке в большой пучок и перевязывали ярким шарфом. В ушах дамы носили огромные кольца и курили длинные трубки.
– Мне кажется, они из Калифорнии, – предположил я.
– Все смеешься! Из какого они племени?
– Откуда, черт возьми, мне знать? Горцы, и все. Спроси у них сама.
Сьюзан обратилась к старухе и удивилась, что все торговцы говорили по-вьетнамски, хотя признала, что ей их трудно понимать.
– Ну и что из того? – пожал я плечами – Я и тебя-то с трудом понимаю.
Вокруг нас собралась вся семья: женщины пыхали трубками, мужчины курили сигареты, и все одновременно болтали. Обсуждали повязанный на шее Сьюзан шарфик таой и показывали свои, более яркие. Но вдруг перевели взгляды на меня, и я догадался, что Сьюзан им сообщила, что я здесь не впервые.
Ко мне подошел маленький старичок с кривыми ногами в перевязанном кушаком оранжевом балахоне. Взял меня за руку и заглянул в глаза. Его руки и лицо были сплошь в морщинах, как плохо выделанная кожа. Он что-то пытался мне объяснить.
– Он говорит, – перевела Сьюзан, – что был американским солдатом.
– Неужели? Но он как будто не подходит по росту для строевой службы?
Старичок продолжал говорить, а Сьюзан переводила:
– Он воевал на стороне американцев... с "зелеными беретами"... был с ними семь лет... они ему хорошо платили... дали отличную винтовку и нож. Он убил много, очень много. Ты слышишь, он говорит по-французски: "Beacoup, beacoup"?
– Beacoup, beacoup! – повторял старик и при этом резко взмахивал рукой, будто резал глотку врагу.
