Защита. — Ничто не доказывает, что две первые пули были выпущены обвиняемым. Последний мог вырвать оружие из рук госпожи Лежанвье, когда она дважды нажала на курок, из опасения, что в конце концов она не промахнется…
Заместитель прокурора. — Бесполезно продолжать эти споры дальше. Эксперт по отпечаткам пальцев рассудит нас в этом вопросе.
Эксперт по отпечаткам пальцев, Бонфуа, сорокалетний блондин, говорил неторопливо, но был категоричен.
На орудии убийства сохранились следы пальцев только одного лица — обвиняемого.
Защита. — Вам это не показалось странным, ведь оружие принадлежало госпоже Лежанвье?
О. — Нет. Отпечатки обычно стираются со временем или могут быть перекрыты более поздними отпечатками.
Защита. — В таком случае, они должны казаться более или менее расплывчатыми?
О. — То есть…
Защита. — Ответьте «да» или «нет».
О. — Может быть, их идентификация становится сложнее, но…
Защита. — А вы не испытали никаких сложностей. По вашим словам, отпечатки были идеально четкими.
О. — Да.
Защита. — Не должно ли это означать, что оружие предварительно протерли?
О. — Не обязательно. Продолжительное трение, повторяющееся соприкосновение с тканью, например, подкладкой сумки или кармана, может произвести такой же эффект. Подчеркну, что отпечаток пальца образуется лишь на абсолютно гладкой поверхности как результат избыточного запотевания.
БЕЗРЕЗУЛЬТАТНАЯ ПЕРЕСТРЕЛКА МЕЖДУ ЗАЩИТОЙ И МЭТРОМ БОНФУА, — появились заголовки в вечерних выпусках газет.
Прошли другие свидетели, наступил вечер, пришлось зажечь лампы.
Жоэль первая покинула Дворец правосудия, промерзнув до костей.
Она знала, что Тони невиновен.
Но понапрасну она пыталась привлечь его внимание. Он смотрел лишь в сторону председателя и заместителя прокурора.
Может быть, он больше не любит ее?
Может быть, он никогда ее не любил?
Может быть, он любил Диану?
«В таком случае пусть выпутывается сам!» — подумала она, засыпая.
Она не станет свидетельствовать в его пользу, если только он не ответит на ее знаки.
Глава вторая
Билли Хамбург рассеянно ответил на первые заданные ему вопросы.
Он вспоминал, как четырнадцать месяцев назад присутствовал на другом процессе просто как зритель, обсуждая его с Дото.
Сегодня тот же обвиняемый вновь предстал перед тем же судом за не менее чудовищное преступление, и он сам — представляете комедию — оказался активным участником зрелища.
В. — Сколько дней госпожа Хамбург и соответственно вы сами гостили у господина и госпожи Лежанвье?
О. — С пятницы, второго.
В. — Они вас пригласили?
О. — В этом нет необходимости. Мы всегда бывали у них запросто, без церемоний.
В. — Это относится и к обвиняемому? Он ведь вас сопровождал.
О. — Идея убить выходные в «Жнивье» принадлежала ему. Не могли же мы бросить его на лавочке в Тюильри.
В. — Будьте любезны, изложите суду, в результате каких обстоятельств вы позвонили в полицию?
О. — Я собирал грибы в глубине парка, белые. Услышал громовой трам-тарарам в павильоне, бросился прямо к цели… Диана, извините, жертва, лежала навзничь, с раной в груди, грудь ее была обнажена. Обвиняемый тоже мерил пол от стены до стены с браунингом в руке. Мэтр Лежанвье, совершенно потрясенный, учтите его возраст, смотрел на них так, словно ждал, что они сейчас встанут и поздороваются. Не обязательно особенно шевелить мозгами, чтобы понять, какая получилась петрушка.
Судья. — Суд опасается, что не улавливает всех особенностей языка свидетеля…
Председатель. — Выражайтесь, пожалуйста, более понятно и уважительно.
О. — Простите, это от волнения…
Защита. — Что вы точно понимаете под «трам-тарарамом»?
О. — Неожиданный шум необъяснимого происхождения.
Защита. — И чем он был вызван в таком случае?
О. — Тогда я не задался таким вопросом.
Защита. — Но сейчас мы вам его задаем!.. Подумайте… Каков бы ни был этот шум, он показался вам настолько тревожным, что вы тут же прервали сбор грибов, оставили свою корзинку и…
О. — Я не оставил мою корзинку. Она висела у меня на руке, и я бежал с ней до самого павильона.
(Смех в зале.)
Председатель. — Тише! Свидетель, суд вас вторично просит следить за тем, что вы говорите…
О. — Защита просила уточнений.
Защита. — Других уточнений, господин Хамбург! Я думаю… Кстати, об уточнениях… Не могли бы вы рассказать нам, как провели время в тот день после обеда?
О. — До вечера я разрабатывал в моей комнате проект одной афиши. Но с наступлением сумерек цвета меняются и ничего стоящего уже не изобразишь. Тогда-то меня и осенила идея пойти собирать грибы.
Защита. — Вернемся к громовому трам-тарараму, или, проще говоря, неожиданному шуму необъяснимого происхождения* который прервал ваше занятие. Вы находились примерно в сотне метров от павильона, если верить вашим первоначальным письменным показаниям, когда он раздался. Какие звуки составили этот шум?
О. Звон стекла. Сухой кашель револьвера.
Защита. — Сколько прозвучало выстрелов?
О. — Два, более вероятно, что три… ведь было произведено три выстрела.
Защита. — Я протестую, свидетель дает показания с чужих слов. Звон стекла нельзя спутать с выстрелами огнестрельного оружия, два не равняется трем… Сколько вы разобрали выстрелов? Два? Три?
О. — Два или три. Ветер, должно быть, дул в другую сторону.
Защита. — Надо ли вас так понимать, что вы отказываетесь отвечать?
О. — Ни в коей мере, но я отказываюсь приукрашивать.
Защита. — Никто вас и не просит рисовать афишу.
О. — Я бы предпочел рисовать. За это не сажают…
(Шум в зале.)
Председатель. — Тише! Суд в последний раз призывает свидетеля к порядку!
«Бог мой! Что со мною происходит?» — спрашивал себя Билли Хамбург.
Он вел себя как последний идиот, нарывался на крупные неприятности.
«Не люблю, когда меня прощупывают!» — он был в ярости.
А защита с самого начала его прощупывала: «Что вы делали в тот день после обеда?»
Если они когда-нибудь узнают, что…
Защита. — Принимая во внимание нежелание свидетеля отвечать прямо, я изменю мой вопрос… Предположим, я говорю именно предположим, что господин Хамбург услышал одновременно звон стекла и грохот выстрела, из чего можно заключить, что речь шла о двух первых выстрелах, не достигших цели, услышал ли он — да или нет — позже, когда бежал к павильону какой-либо другой шум, похожий более или менее на третий выстрел?
Дольше тянуть было невозможно.
— Нет, — твердо заявил Билли. Воцарилась полная тишина.
Защита. — Из чего вы заключаете, что три выстрела были произведены подряд?
О. — Я не знаю, куда вы клоните. Делать заключения предоставляю вам.
На самом деле Билли давно понял, какую игру ведет защитник.
Убежденный в невиновности Лазара, он хотел ни много ни мало, как втянуть в это дело кого-нибудь третьего.
Например, его, Билли, для начала…
Дото ради такого случая вырядилась в сногсшибательное платье, доставленное ей этим же утром: темно-пурпурного цвета, его оживляло жабо как у адвокатов.
Но не слишком ли прямой намек?
С первого взгляда, войдя в зал суда, она успокоилась: председатель уже не спал, и только притворялся спящим.
В. — После обеда в день убийства вы отправились в Париж в компании с метром Лежанвье, не так ли?
О. — Да. Я хотела зайти к парикмахеру и сапожнику.
В. — Мадемуазель Лежанвье вас сопровождала?
О. — Да, но она почувствовала себя неважно и на полдороге нас покинула, чтобы вернуться в «Жнивье».
В. — В котором часу вы расстались с мэтром Лежанвье?
О. — Не знаю. Он был так любезен, что оставил мне свою машину, и желание сидеть взаперти у парикмахера у меня сразу улетучилось. У меня возникло другое намерение — купить себе шляпку, знаете, такую трогательную весеннюю шляпку из тех, что делают только в пригороде… Не знаю, поймете ли вы…