Нил Шустерман - Очертя голову

Все началось после того, как мы разбились на «Камикадзе».

Я должен был сообразить, что вечер испорчен, еще когда Квин потерял кепку на «Рапторе». Я так и не понял, где именно он ухитрился ее посеять, потому что там с ним были мои друзья, Расс и Мэгги, в то время как я сам вызвался постоять в очереди на «Ледяные гонки».

— Какой ты хороший, — сказала Мэгги, чмокнув меня в щеку. Хороший я или нет, у меня были свои причины.

Пропажа кепки была первой неприятностью за вечер, но никак не в жизни Квина — он мастер попадать в переплеты. Я знал, что брат так этого не оставит — он очень ценил свою черную бейсболку с характерным рисунком. На ней не было ни эмблемы спортивной команды, ни дизайнерского логотипа — не его стиль. Вместо этого там красовалась стилизованная рука с выставленным средним пальцем. Брат обожал свою бейсболку, потому что в ней он мог непрерывно всех посылать.

Когда мы четверо наконец воссоединились в очереди на «Ледяные гонки», страдалец все еще жаловался на жизнь:

— Под горками должны быть сети! Они заплатят за это! Расс мог бы поймать ее — он сидел прямо за мной!

Как будто все вокруг виноваты.

— Не обращай внимания — глядишь, ему и надоест. — С этими словами Расс махнул накачанной рукой. Парня можно было назвать качком-кочевником. Он постоянно ходил в спортзал, но бросал любой вид спорта, не продержавшись и месяца, потому что ему надоедало. Может быть, все дело в том, что большинство спортсменов просто хотят впечатлить девочек, а Рассу это ни к чему: они с Мэгги встречаются с начала времен, и конца их отношениям не видно.

А вот Мэгги было абсолютно наплевать на нытье Квина. Она изучала себя в большом зеркале, поставленном специально, чтобы развлечь длинную очередь.

— Скажи честно, я выгляжу толстой? — спросила она у меня.

— Издеваешься?

— Нет, серьезно.

Расс рассмеялся:

— Мэгги, это кривое зеркало. Конечно, в нем ты толстая. В этом весь смысл.

Она вздохнула:

— Знаю, но обычно кривые зеркала так сильно меня не толстят.

— Подайся немного назад, — предложил друг, — и оно будет толстить тебя в нужных местах.

За это он получил тычок локтем. А без кривых зеркал Мэгги стройная и симпатичная. А еще умная. Хотя послушать ее — так перед вами глупая дурнушка: она все время сравнивает себя с другими девочками.

— Поздравляю, — заметил я, еще раз заглянув в зеркало. — Всегда говорил, что ты видишь себя хуже, чем на самом деле. Теперь так и есть.

Подруга криво улыбнулась, и Расс, подумав, что улыбка предназначалась ему, обернул мускулистую руку вокруг талии Мэгги. Я иногда спрашивал себя, нет ли у нее синяков: Расс всегда изо всех сил вцеплялся в бедную девочку, будто боялся, что она убежит.

Вы, наверно, не понимаете, как же я вписываюсь в этот простенький многочлен. Что ж, по-моему, если эти двое — переменные, то я — постоянная. Постоянно учусь, постоянно занят, постоянно курсирую с плаванья в клуб дебатов и оттуда домой, регулярно, как маятник.

— Мне нравится, — признался однажды Расс, — что ты не меняешься. Ну, разве что иногда прическу сменишь.

Впрочем, я собирался скоро исчезнуть из выражения, потому что уже выпустился из старшей школы. Нет, я не гений, ничего такого. Просто возьмите крошечный кусок мозга, огромное количество учебы и нюх на тесты с выбором ответа, помножьте это все на мать-одиночку, едва сводящую концы с концами — и стипендия Колумбийского университета в шестнадцать гарантирована. Через месяц, в конце летних каникул, я поеду туда, перепрыгнув последний класс школы.

— Колумбия? — удивился Расс. — Круто, я даже не знал, что ты говоришь по-испански!

Мэгги сказала, что он пошутил, но мы оба знали, что это не так. Взглянем правде в глаза: если в моем мозгу горит галогеновая лампочка, то Рассу досталась энергосберегающая. Но это пустяки. Жизнь дала ему взамен кое-что другое. Например, дружелюбие. И Мэгги.

У меня сейчас никого нет, так что, отправляясь в «Шесть флагов», вместо девушки я взял с собой Квина.

Я обернулся, заметив, что брат перестал ныть о своей кепке. Он просто куда-то пропал.

— Забудь, — отмахнулся Расс. — В конце концов он найдется, а если и нет, потеря невелика.

Я помотал головой:

— Если он во что-нибудь влипнет, нас отсюда выгонят. — Такое уже случалось: в тот раз Квин вооружился петардой и взорвал какой-то манекен.

— Ты же понимаешь, он только этого и хочет, — сказала Мэгги. — Чтобы все его искали.

— Никчемное создание, — заключил Расс. Я возмутился: я один имею право так называть брата.

— В следующий раз захватим металлоискатель, — предложила подруга. — Тогда найти его будет проще простого.

Я рассмеялся. Она, конечно, про кучу железа на лице Квина. Серьги, кольца и прочие висюльки — не только в его ушах, еще в бровях и в носу. А недавно он проколол губу. Назовите меня старомодным, но, по-моему, с тринадцатилетнего подростка достаточно одного, ну, двух колец — а дальше это уже называется повышенной концентрацией тяжелых металлов.

Я попросил Расса и Мэгги подождать меня после «Гонок» и направился в сторону широкой аллеи, где толпилось едва ли не больше народу, чем в очереди. Я знал, что стоит потерять брата из виду в таком большом парке развлечений, и я его ни за что не найду. И Мэгги права: Квину это по вкусу. Он заставит меня весь вечер сходить с ума от беспокойства, гадать, где он и что творит, а потом через час после закрытия парка объявится у машины с надменной улыбкой на покрытой железом физиономии.

«Ну и пожалуйста, пусть удирает, — говорил себе я. — Мне наплевать». Вот только мне было совершенно не все равно, и это раздражало еще сильнее.

Долгое время все считали Квина аутистом. Да, в это сложно поверить, глядя на него. Сейчас это просто эгоистичная заноза в заднице. Но в раннем детстве брат уходил в себя и не смотрел людям в глаза. Ему понадобилось почти три с половиной года жизни, чтобы заговорить. Это случилось как раз перед тем, как родители развелись. Мы отправились на одну из дурацких ежегодных ярмарок. Папа повел нас на детские американские горки. Тогда Квин впервые в жизни улыбнулся. А в конце он подал голос:

— Па, еще!

Мы лишились дара речи. До этого брат ни разу осмысленно не высказался. Как будто горка разбудила что-то, спавшее в нем. А через несколько недель папа съехал. Он выбрал для этого наш ежегодный вечер просмотра «Страны Оз» и тот самый момент, когда Алмира Галч превращается в Злую ведьму Запада. До сих пор каждый раз, когда я пересматриваю этот фильм, у меня сосет под ложечкой, как будто это наш дом унесло смерчем.

Думаю, не родись Квин, папа ушел бы на несколько лет раньше. Моего брата не хотели. Он был «случайностью». Благодаря этой случайности отец жил с нами, пока Квину не исполнилось три. После его ухода наша жизнь превратилась в американские горки маминых бурных романов, герои которых несправедливо обращались или с ней, или с нами.

А Квину та поездка открыла дверь в новый мир потребления и адреналина. Вся его жизнь состояла из перебора и перегиба. Грохочущая музыка, вырвиглазные цвета, сахар к любой еде. Мой брат — выстрел в бочку пороха.

Я четверть часа кружил по парку, прежде чем нашел его. Мог бы и раньше, если бы научился думать, как сумасшедший, посвятивший жизнь нарушению правил.

Посреди дорожки стояло, уставившись куда-то вверх, человек десять. Я проследил за их взглядами и увидел какого-то идиота, карабкавшегося на подпорки американских горок. Он успел уже подняться на пятьдесят с лишним футов и рискованно наклонился вперед к какому-то предмету, застрявшему между двумя балками. Это была кепка. Тут я понял, что у нас с этим идиотом общие гены. На этот раз брат решил нарушить закон всемирного тяготения.

— Это Спайдермен, мам? — спросил какой-то ребенок. Я устремился к горкам, намереваясь укокошить Квина, если он сам не справится.

— Ты совсем свихнулся, а?

Я стоял на ступеньках у выхода с «Раптора» и взирал на Квина, вцепившегося в перекладину в каких-нибудь шести футах от меня. Я огляделся — не заметила ли нас охрана? — но, похоже, сегодня судьба к нему благоволила.

— Эй, дыши ровно. Нужно же было спасти кепку. — Он протянул руку к злосчастному предмету, но не дотянулся.

— Ты когда-нибудь пробовал включать мозги? — Со ступенек я с легкостью достал кепку.

Он ухмыльнулся, хотя его лицо слегка покраснело:

— Ну конечно, всегда иди легким путем. — В его взгляде было что-то еще. Не сейчас, а когда я только подошел. Я видел, как Квин протянул руку к кепке, как будто не висел в пятидесяти футах над землей. Как будто не замечал, куда залез, пока я ему не напомнил. Иногда брат переставал идти в ногу с реальностью — думаю, это осталось с тех времен, когда он обитал в отдельной вселенной. Не то чтобы он не видел картины мира — скорее, его взору рисовалось что-то совсем другое.