Сватоплук Грнчирж
Происшествие кончилось в пятницу
ГЛАВА ПЕРВАЯ
знакомит нас с Петронилом, убеждает в том, что иметь старшую сестру совсем не мед, а главное — сообщает о готовящейся страшной мести. Однако подтвердить известную пословицу «месть сладка» она не может, ибо назревают более серьезные события.
Петронил сидит, склонившись над учебником, и беззвучно шевелит губами. Давайте посмотрим, что это он учит.
Аа–а–а! Ботанику!
«Сухие плоды. У злаков каждый плод содержит по одному семени, причем стенки плода срастаются с семенами. Такой плод называется зерновкой.
В плодах подсолнечника имеется также по одному семени, но, в отличие от зерновки, кожистые стенки плода не срастаются с семенем. Такой плод получил название семенки».
Но, честно говоря, мы с вами и то знаем ботанику лучше, чем Петронил. Ведь он вовсе не учит. Он и учебник–то открыл не на той странице. В школе сейчас проходят строение пшеничного зерна! А может быть, условия всхожести? Точно не помню, но, кажется, что–то в этом роде.
Итак, Петронил ботанику не учит, а просто сидит над книгой и шевелит губами.
Он мрачен. Очень мрачен. А на дворе такое чудесное, ясное утро!
Петронилу приходится частенько повторять уроки перед самой школой. Не мешало б и сегодня! Но нет!
Вчера ему была нанесена жестокая обида. Разве можно это простить? И вот он сидит, склонившись над учебником, и, вместо того чтоб учить ботанику, плетет сети интриги.
Да, да, представьте себе, сегодня здесь, в кухне, будет сплетена сеть интриги.
Мы, конечно, могли бы сказать: он собирается отомстить, но…
Однажды Петронилу попалась растрепанная книжонка с оторванным концом. Последняя глава называлась «Сети интриги». Петронил ничего не понял. Он дошел до того места, где какой–то Вабу (а может быть, Кишионкил) свирепым взглядом провожает симпатичного погонщика слонов Кишионкила (а может быть, погонщика звали Вабу?). Дальше не хватало страниц, и Петронилу пришлось смириться с тем, что из всего заманчивого заголовка он понял лишь существительное мн. ч. «сети». А это, согласитесь сами, не так уж много.
Но зато сегодня Петронил уже сам, совершенно самостоятельно, плетет «сети интриги». Мы, конечно, могли бы сказать «собирается отомстить», но дело не в этом. Гораздо важнее другое. Когда плетут сети интриги, или, если вам угодно, собираются мстить, то обычно такое действие бывает направлено против определенного лица.
И вот сейчас это «определенное лицо» заперлось в ванной комнате и весело мурлычет какую–то песенку без слов. Это «лицо» — родная сестра Петронила Вера. Ей, кажется, скоро двадцать. Но Петронила сестра интересует мало, не будем и мы проявлять любопытство.
В чем же ее вина, за что Веру ждет жестокое наказание?
А дело в том, что вчера была ее очередь мыть посуду и помогать маме, а она явилась домой поздно и посуду мыл Петронил!
— Мамочка, это будет великий день! — все повторяла она накануне.
И мама улыбалась… А Петронилу было сказано:
— Потрудись–ка ты вместо Верушки, она сегодня занята, но в долгу перед тобой не останется!
И Петронил мыл посуду, убирал кухню, а в груди его закипал гнев: сколько можно было за это время дел переделать!
Проявить пленку, почитать «Коркоран», сбегать к ребятам на косогор, там всегда есть чем заняться.
Ну, а сегодня?
— Мамочка, сегодня наконец свершится! Сегодня, сегодня! — пела и смеялась Вера и даже покружилась с мамой по кухне.
А Петронил? Опять ему сегодня мыть посуду? Верушка, видите ли, занята! Она распевает, а ты за нее работай!
Месть, только месть — единственный вв1ход из положения! Петронил должен быть отомщен.
Четверть восьмого.
Ждать больше нельзя.
Петронил поднимается со. стула, захлопывает ботанику и сует ее в портфель.
Вера в ванной все еще поет.
Но месть неотвратимо близится.
Петронил останавливается на пороге Вериной комнаты. Кстати, у Веры есть своя отдельная комната — разве это справедливо? Вот бы эту комнату Петронилу! Он превратил бы ее в фотолабораторию, мастерскую, здесь собирался бы их отряд… Но нет! Верушке, видите ли, нужна отдельная комната!
Но довольно слов. За дело! Месть близка.
А какая?
Связать, что ли, узлом рукава джемпера? Засунуть что–нибудь в туфлю?
Петронил колеблется. Хорошо еще, что в ванной все еще распевают.
Петронил растерялся, он не знает, что ему предпринять.
Вдруг сейчас кто–нибудь войдет!
А тут еще какой–то шум под окнами. И вдруг его взгляд падает на Веркину пудреницу. Она как ни в чем не бывало лежит рядом с настольной лампой. Петронил хватает пудреницу — и бегом в переднюю.
Вера перешла на другой мотив.
Петронил, даже не взглянув на пудреницу, сунул ее в верхний карман пиджака и с удовлетворением почувствовал, как она проскользнула за подкладку.
Карман пиджака дырявый, и Петронил старательно скрывает это обстоятельство от мамы. Чего только не спрячешь в такой карман! Сейчас, к примеру, там покоится пудреница.
Вот разозлится Верка, когда обнаружит пропажу! Петронил вообще терпеть не может все эти дамские штучки, и сейчас он счастлив вдвойне. А что, если насыпать в пудру чихательный порошок? Вот будет смеху! Верка начнет наводить красоту и…
Петронил даже просиял, представив себе последствия этой страшной мести. Надо будет попросить порошок у Робинзона. У кого у кого, а у него найдется!
Ванная умолкла.
Петронил вскочил в кухню, схватил свой портфель и глянул на часы.
Скоро половина восьмого.
И вот он уже на улице. Идет и весело свистит.
— Петя!.. — послышалось из окна.
Петронил испуганно обернулся.
— Петя, ты завтрак взял?
Конечно, мама. Каждый день один и тот же вопрос!
— Взял, мама, взял! — откликнулся Петронил и…
Постойте, здесь что–то неладно. Мы забыли сказать, что Петронил — вовсе не Петронил, его зовут Петр. И только среди товарищей он становится Петронилом. Придется извиниться перед читателями за эту неточность и… Но что это?
Из дому вдруг донесся дикий вопль! Верка! Петр забеспокоился. Обнаружила пропажу и подняла крик? Странно. Для верности он прибавил шагу, а завернув за угол, припустился бегом.
За углом он чуть не налетел на человека. Ему показалось, будто человек этот только что поднялся с земли. Неизвестный открыл было рот, полный золотых зубов, но ничего не сказал и тут же поспешно удалился. Петр заметил, что на нем надет светлый прорезиненный плащ и шляпа и что он еще не стар. Больше Петр ничего разглядеть не успел, о чем очень сожалел позже.
ГЛАВА ВТОРАЯ
познакомит вас с Робинзоном и его туго набитым портфелем. Эту главу должен прочесть каждый, кто хочет узнать, почему Петронила зовут Петронилом, а Робинзона — Робинзоном.
Петр пересек площадь и встретил… Впрочем, нет. Сейчас Петр идет в школу, он встречает ребят, и теперь он уже не Петр, а Петронил.
Итак…
Перейдя через площадь, Петронил встретил Робинзона.
Робинзон шел, сильно накренившись вправо, и Петронил сразу понял, что причиной тому большущий, туго набитый портфель. Это показалось Петронилу странным. Робинзон был человек практичный и экономный.
Одно время он даже носил в школу только те страницы из учебника математики, которые были нужны в этот день. Такой «режим экономии» продолжался бы и дальше, но его пресекла запись в дневнике.
Удивленный Петронил вместо приветствия покачал головой:
— Ты что это тащишь?
Робинзон прищурил глаз, задумался и неопределенно ответил:
— Да так. Всё дела, дела…
Он переложил портфель из одной руки в другую и двинулся дальше. Теперь он накренился на другой бок, но шагал по–прежнему быстро, и Петронил должен был спешить, чтобы не отставать от своего долговязого приятеля.
Они шли и молчали. Это тоже было странно. Обычно Робинзон, прищурив правый глаз, сам задавал вопросы и сам же на них отвечал: «А знаешь, как доисторические охотники добывали огонь? Они терли куски дерева один о другой. Это сооружение было похоже на лук. Погоди, увидишь: мы сами такой сделаем».
Необходимо заметить, что в описываемое нами время Робинзон зачитывался книгами Шторха[1] и поражал своих друзей всё новыми и новыми интересными сообщениями. Из–за этого увлечения и родилось прозвище — «Робинзон».
В те времена, когда Робинзон еще носил прозаическое имя Ярослав Крацик, им была предпринята попытка выделать кроличью шкурку. И тогда же ему в голову пришла блестящая идея: ведь из кроличьего жира можно сварить мыло!
Ярка и впрямь притащил в школу какую–то странную массу, но никто почему–то не пожелал ее испробовать.
