В конце урока Жора легонько пнул ногой сидевшего впереди Олега Бульонова. Олег сразу же поднял руку и пожаловался учительнице.
Учительница была совсем молодая, приехала она летом, и это был её первый урок. Она никого ещё не знала по фамилии. Бульонов прервал её рассказ, кстати довольно интересный, она растерянно заморгала и вежливо попросила Жору встать.
Дальше урок у неё как-то не клеился. Хорошо начатый рассказ она скомкала, и ребята стали потихоньку переговариваться между собой.
А Жора стоял. Стоял лениво и расслабленно, нахально разглядывая учительницу. Потом наклонился к Бульонову и прошептал:
— Придушу. Лучше не выходи из школы.
Бульонов зашвыркал носом. Виталька не любил этого слюнявого маменькиного сынка, но на перемене подошёл к нему.
— Ты что раскис?
Бульонов молчал потупившись.
— Боишься, что бить будет? Так тебе и надо. Не жалуйся. Только учительницу сбил.
Пришел дежурный учитель и выгнал всех ребят из класса.
До звонка Виталька носился по двору. Гоняли консервную банку. Мяч у ребят отобрали после того, как они разбили окно в одном из классов. Гоняли банку до тех пор, пока она не угодила в лицо вратарю Игорю Филиппову и рассекла ему бровь, по глазу и по щеке потекла кровь. Ребята прекратили игру, окружили Игоря, и никто не заметил, как Бульонов побежал в учительскую.
Спустя минуту из школы вышел дежурный, потом прибежала медсестра, увела Филиппова в медпункт.
Дежурный выстроил в ряд всех игроков.
— Кто это сделал? — спросил он.
— Я, — ответил Виталька.
— Ну-ка, выйди сюда.
Виталька вышел.
— Придётся тебе привести отца.
Виталька оглянулся и вдруг увидел входившего во двор школы отца Анжелики.
— Вон он, сам пришёл, — показал на Илью Виталька.
Ребята во все глаза смотрели на происходящее и, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. Дежурный не знал Виталькиного отца. Он бросился к Илье с жалобами и упрёками.
Илья никогда прежде не приходил в школу. Выслушав учителя, он оглядел стоящих вокруг него мальчишек.
— Воспитание — это вещь, — сказал он. — Взять к примеру лошадь. Это тот же человек, только что не разговаривает. А так всё понимает. Всё-ё. К чему я это говорю? А вот к чему: лошадь тоже можно воспитать хорошо, а можно — плохо…
Дежурный начал растерянно озираться по сторонам. Но вокруг стояли сгоравшие от любопытства мальчишки.
— Так и человека, — продолжал Илья, — можно по-разному воспитать. Одного воспитывают, а ему и невдомёк, что его воспитывают. Вот как.
Ребята застонали от восторга. Виталька уже и не рад был, что заварил эту кашу. Откуда ему было знать, что всё обернётся так по-дурацки? Кстати, Виталька не был уверен, что залепил консервной банкой в лицо Филиппову именно он.
— Да он чуть глаз не выбил одному мальчику консервной банкой! — закричал дежурный.
— Разрешите взглянуть? — попросил Илья.
— Его увели в кабинет медсестры. Вы понимаете?
— Да нет. На что он мне? Я на консервную банку хотел взглянуть.
Мальчишки подали Илье консервную банку. Он оглядел её со всех сторон и сказал:
— Одному моему знакомому недавно жена приложила утюгом. А утюг будет куда тяжелее банки. И ничего.
Дежурный попятился сквозь толпу ребят и ушёл в здание школы. Ребята повалили следом за ним.
— Зачем вы пришли сюда? — спросил у Ильи Виталька.
— К конюху зашёл за недоуздком.
— Уходите скорее, а то мне попадёт. Я вам принесу недоуздок.
— Ладно… А вообще-то я поговорить с ним хотел. Магарыч с него причитается. Ну, да в другой раз.
Виталька побежал в класс.
Филиппов уже сидел за своей партой с забинтованной головой и, держась за живот от смеха, слушал, как ребята наперебой передавали ему разговор дежурного с Ильёй.
Из школы Виталька возвращался с чувством досады и недоумения. Он сам не мог понять своих поступков. Можно было подумать, что в нём сидит какой-то другой человек и толкает его на дикие выходки. В сумке он нёс недоуздок для Ильи.
— Виталик, ты что повесил нос? — услышал он знакомый голос. Его догнала Анжелика. Большой потрёпанный портфель колотил её по ногам.
— Что у тебя в портфеле? — спросил Виталька.
— Пустой.
— Покажи.
— Да ну тебя!
Анжелика оказала весьма вялое сопротивление, когда Виталька отнимал у неё портфель. В портфеле лежала кукла. Ни одной книги, ни одной тетрадки. Виталька посмотрел на Анжелику. Волосы на голове её уже немного отросли и торчали густым ёжиком.
— Так и думаешь учиться?
Анжелика не ответила, она следила за ласточкой, что пронеслась возле самого её лица и по косой дуге уходила ввысь. Витальке стало смешно. Он взял Анжеликин портфель вместе со своим в одну руку. Анжелика сразу же весело запрыгала, хлопая в ладоши то за спиной, то впереди себя.
— Что вам задали?
— Не знаю.
— В школу приходил твой отец.
Анжелика сразу же перестала прыгать и недоверчиво покосилась на Витальку.
— Зачем?
— За недоуздком.
— Виталька, а ты, оказывается, ужасный врун.
— Да нет же. — Виталька вытащил из своей сумки недоуздок. — Возьми, отдашь отцу.
Анжелика надела на себя недоуздок и запрыгала, как стрекоза.
— Правда, хорошо быть лошадью?
— По-моему, лучше всего быть ослом. Все знают, что ты осёл, никто к тебе не придирается, все с тобой возятся, думают за тебя, а ты только жуёшь.
— Можно и ослом. Лишь бы жить. Жить ведь так хорошо, правда? Я очень хочу жить.
— Нельзя так. Надо для чего-то жить.
— Вот-вот, Анна Ивановна нам тоже говорит: «Человек должен иметь цель. Пионер не должен ковырять пальцем в носу». Ругала меня, что я без галстука. А я его не нашла.
Они шли вдоль длинной берёзовой изгороди. Под изгородью в пыли возились куры, тут же в куче мусора рылся петух с выщипанным хвостом. Увидев его, Анжелика залилась звонким смехом.
— Посмотри, Виталька, петух без хвоста!
— И что смешного? — проворчал Виталька. Но петух и вправду был смешной.
— Вот скажи, для чего живёт этот петух? — спросила Анжелика.
— Для супа.
— А вот и нет! — обрадовалась Анжелика его неосведомлённости. — Для того, чтобы не было болтунов.
— Чё-ё?
— Ну чтобы цыплятки были. Понял?
— Как же… понял.
И вдруг Анжелика схватила его за руку.
— Виталька, Виталька, иди сюда. Да нет, вот сюда. Теперь видишь? Ой, да ты совсем не туда смотришь. Вон тётка стоит на огороде, мне сперва показалось, что это чучело. Правда, похоже?
Виталька едва удержался, чтобы не расхохотаться. А Анжелика уже прыгала дальше.
— Анжелика, ты любишь своего отца?
— Люблю.
— Я серьёзно спрашиваю.
— Я же сказала — люблю.
— За что?
— Ни за что. Люблю — и всё. — Анжелика подошла к Витальке. — А ты своего разве не любишь?
Виталька не ответил. Анжелика подошла ещё ближе.
— Виталик, ты что?
— Ничего.
— Интересно…
— Вон уже твой дом. Беги. Возьми портфель-то.
— Побегу, побегу. — Анжелика медленно побрела домой, волоча по земле недоуздок. В калитке оглянулась на Витальку.
Едва Виталька вошёл в комнату, понял: что-то случилось. Мать сидела у стены на скамейке и, когда вошёл Виталька, даже не пошевелилась. Отец стоял у окна и глядел на улицу.
Виталька, выронив портфель, бросился к матери. Она сидела тихо, словно в дом приехал какой-то долгожданный гость и с дороги прилёг отдохнуть, а она боялась потревожить его.
— Что случилось, мама?
— Не шуми, — не поворачивая головы, сказал отец. — Дедушка умер.
Виталька уставился на отца. Тот резко повернулся.
— Ну чего ты глядишь на меня? Иди, погуляй.
— Погулять? — переспросил Виталька.
— Да делай, что хочешь! — закричал отец.
— Мама, что он говорит?
— Во время операции, — бескровными губами прошептала мать. — Зачем только нужна была эта операция?
— Тебе же врач объяснил, зачем. Ты, видно, ничего не поняла. Рак печени.
«Если бы в доме было по-другому, — подумал Виталька, — жизнь деда совсем не казалась бы такой короткой».
Виталька не плакал. Он просто не в состоянии был осмыслить случившееся. Казалось, дедушка просто куда-то ушёл, как он часто уходил, когда был жив. Но на этот раз он ушёл навсегда. Смутно Виталька чувствовал, что эта смерть многое изменит дома и как-то даже стал готовить себя к этому.
Мать не разговаривала ни с кем. Она сидела в углу, быстрыми движениями худых рук утирала слёзы и так же торопливо крестилась. Раньше Виталька никогда не замечал, чтобы мать крестилась. Хранилась, правда, у неё в сундучке икона, маленькая тёмная деревянная дощечка с изображением девы Марии с младенцем. Но это была всего лишь память, икона принадлежала бабушке. Как-то Виталька поймал себя на мысли, что он тоже не выбросил бы эту маленькую икону. В конце концов оттого, что она досталась бы ему по наследству, он не стал бы верующим. Он просто хранил бы эту древнюю и дорогую для сердца его бабушки вещь.
