Когда Виталька пришёл, Лена мыла пол. Сергей, как всегда, возился со своим «Москвичом». Лена велела Витальке разуться и влезть с ногами на диван.
Виталька смотрел на волосы Лены, кое-как заколотые, на её лицо и думал о том, почему люди такие разные, почему с одними хочется быть всегда, а от других уйти подальше, не видеть их, избавиться от них.
— Давно я тебя не видела, Виталик, — сказала Лена, взглянув на него и отодвинув кистью руки волосы со лба.
— Не так уж давно. Всего три дня. Я был на старом казачьем поселении. Вы, наверно, ничего и не знаете о нём?
— Первый раз слышу.
— Там была зимовка казачьей сотни.
— Какой казачьей сотни?
— Давно. Сто лет назад.
Лена даже чуть присвистнула.
— Ну и что?
— Мы с Маратом там производили раскопки. И нашли вот это. — Виталька протянул ей письмо.
Лена поспешно вымыла руки и осторожно взяла серый хрупкий листок.
Виталька никогда не видел такого выражения лица у Лены, какое было сейчас, когда она читала это письмо.
— Не может быть, — прошептала она. — Виталик, этого не может быть. Ведь Ущелье белых духов непроходимо. Это просто больное воображение умирающего человека.
— А если проходимо? И если всё это было?
— Нет, нет, невозможно. Это всё равно, как если бы в комнату влетел птеродактиль. Мезозойские ящеры исчезли много миллионов лет назад. Пойми, миллион это тысяча тысячелетий. Тогда даже созвездия на небе были совсем другими. Тысячи тысячелетий, Виталик. Это была страшная и яркая страница прошлого земли, когда её населяли чудовища, каких сейчас не увидишь и в кошмарном сне. Они бродили в сказочном каменноугольном лесу, кишели в тёплых болотах, плавали в лазурном юрском море, летали в воздухе. За остатками скелетов динозавров экспедиции ученых проникали в недра пустыни Гоби. И вдруг живой ящер! Судя по рассказу, это гигант… Увидев такое невообразимое чудовище, вполне можно лишиться рассудка, тем более человеку суеверному и ничего не знающему о существовании доисторических ящеров. Впрочем, я думаю, и человек искушённый не вынес бы этого зрелища. Представляешь, Виталик, спокойная вода вдруг поднимается горой, и из неё выходит… Нет, нет, невозможно.
— А Лохнесское чудовище? Лена, я открою вам одну тайну. К этому озеру каждое лето ходит мой дедушка. Он ничего никогда не рассказывает, но, я думаю, он что-то знает.
Лена замерла, услышав эти слова Витальки.
— Он проходил через Ущелье белых духов?
— Проходил без всякого альпинистского снаряжения.
— Значит, казаки с русского поселения были там… Признаться, мне это письмо не кажется бредом больного, — в раздумье сказала Лена.
— Лена, я пройду к этому озеру!
Лена испуганно посмотрела на него.
— Надо снять с письма фотокопию и послать в газету. Это очень интересная находка. Понимаешь, есть явления настолько невероятные, что учёные не верят в них даже тогда, когда имеются сотни свидетелей. Так было со снежным человеком. Помнишь, только и разговоров было, что о снежном человеке. А уж там-то очевидцев было видимо-невидимо. Здесь же пока единственное письмо. Оставь его у меня. Сергей сфотографирует и отошлёт в газету.
— Хорошо, Лена, но прежде я должен показать его дедушке. Тогда он, может быть, расскажет мне что-нибудь.
— Интересно, что думает об этом письме твой друг Марат?
— То же, что и вы.
Виталька улыбнулся Лене и взял письмо.
Дома с отцом сидел главный бухгалтер совхоза Иванов.
— А, юный натуралист, — сказал он, обернувшись к Витальке.
Виталька, не взглянув на него, прошёл мимо.
— Ну-ка, поздоровайся, сын, — остановил его отец.
— Здравствуйте, — буркнул Виталька.
— Поздоровайся по-людски!
Отец знал, что Виталька ненавидит Иванова, но всегда молчал. А сейчас он был чем-то раздражён и не сдержался.
Виталька набрал в лёгкие побольше воздуху и оглушительно крикнул:
— Здравствуйте!
Отец побагровел, а Иванов покачал головой и мягко пожурил:
— Нехорошо, молодой человек, нехорошо так со старшими.
Неизвестно, чем кончился бы этот разговор, если бы в комнату не вбежала испуганная Анжелика.
— Виталик, Рэма Джек покусал!
Виталька в два прыжка был на улице.
И то, что он увидел, заставило его раскрыть рот от удивления.
За изгородью на дороге огромный соседский Джек, лохматая цепная дворняга, оскалив зубы, бросался на Рэма. Рэм не убегал и не вступал с ним в драку, он только следил за ним настороженным взглядом маленьких глаз, ждал, когда Джек хорошенько разбежится, и спокойно увёртывался от него. Он с удивительной точностью рассчитывал инерцию и, казалось, забавлялся происходящим.
Анжелика вцепилась в Виталькин рукав.
— Постой ты, — отмахнулся он от неё. — Не видишь, что ли? Молодец Рэм!
Но Анжелика схватила стоявшую у крыльца лопату и кинулась к собакам.
Отогнав Джека, она взяла Рэма на руки.
Виталька только покачал головой, он уже примирился с тем, что Анжелика без конца ласкала Рэма, носила его на руках, хотя теперь это ей давалось нелегко: Рэм превратился в рослого лохматого щенка.
Рэм не ел ничего кроме сырого мяса и овощей. И всё-таки был необычайно добродушен. Ему шёл четвёртый месяц, он уже знал кое-какие собачьи команды, был щенок как щенок, только всё больше привязывался к Витальке. Стоило тому уйти из дому, Рэм скулил, царапал толстой лапой дверь, обнюхивал все углы, рыскал по двору. Анжелика следила, когда Виталька уйдёт из дому. Она тотчас перелезала через плетень — дырку, куда она прежде лазила, Виталька ликвидировал сразу же, как только принёс домой собаку, — хватала на руки Рэма и осыпала его бурными ласками. Виталька догадывался об этом, но молчал.
Во двор вышел Иванов.
— И чего ты здесь крутишься без конца? — сказал он, с неприязнью взглянув на Анжелику. — Дома своего, что ли, нет?
— А вам какое дело? — глядя в землю, сказал Виталька. — Она ко мне приходит, а не к вам. Идите своей дорогой и не лезьте, куда не просят.
Виталька знал, что Иванов ненавидит цыган. Когда-то они выманили у него полтинник.
— Я вот нарву тебе уши, будешь знать, как надо разговаривать со старшими.
— Вы только на это и способны.
— Не я твой отец, а то бы я тебя воспитал.
— Вы уже воспитали одного придурка.
— Да поумнее тебя будет. Не водится со всякой цыганвой.
— А ну, топай отсюда! — крикнул Виталька.
И вдруг раздался голос отца:
— Домой!
Виталька не заметил, как он вышел из дому и, держась за дверной косяк, слушал весь этот разговор.
Виталька усмехнулся и вошёл вслед за отцом.
Отец не спеша снял ремень.
И странно, в эту минуту Виталька вспомнил Лену, разговор о динозаврах. Вспомнил как что-то далёкое, чудесное и нереальное. Подумал о том, что в другой комнате лежит больной дедушка…
Удар ремня пришёлся по плечу и со страшной силой ожёг руку.
Второго удара не последовало. Дед перехватил занесённую с ремнем руку и швырнул отца в угол комнаты.
— Что, дал тебе бог силу? — В голосе дедушки было столько ненависти, что Виталька забыл про боль. Он знал, что дедушка не любит его отца, своего зятя, но не знал, что он его ненавидит.
— Виталька даже собаку никогда не бьёт, — сквозь зубы тихо сказал дед. — Да ты всё равно ничего не поймёшь.
— А ты разобрался, чтобы встревать? — крикнул отец.
— Разобрался, я давно во всём разобрался. Когда-нибудь и Виталька разберётся.
Дед был босой, в расстёгнутой рубашке. Он сильно похудел, ссутулился. Последнее время дед почти ничего не ел.
— Разберётся… Сильно самостоятельным стал. — Помахивая ремнём, отец вышел.
Дедушка ушёл в свою комнату и снова лёг в постель.
Виталька сел у окна и уставился на улицу. Была середина августа, скоро в школу. Листва на деревьях заметно пожухла и поблекла. Уже паучки отправлялись в полет на своих светлых паутинках. Они забирались куда-нибудь повыше, выпускали по ветру длинную сверкающую нить и уносились в синеву. Улететь бы вот так же, легко и бездумно, ни о чём не сожалея и ничего не ища. И просто лететь. Лететь в синеве…
— Что у тебя с рукой, Виталик? — донесся до него испуганный голос матери.
— Ты уже пришла, мама, — не оборачиваясь, отозвался Виталька. — Что так рано сегодня?
— Ну где же рано? Время уже. Так что же ты сделал с рукой?
— Да так, ушиб.
— Ушиб?
Мать подошла ближе, взяла его руку. И сразу всё поняла.
Она быстро отпустила Виталькину руку и больше ни о чём не спрашивала.
До позднего вечера Виталька читал Брэма. Потом до него донёсся голос отца:
