— Вот это, Серёга, штуку ты мне открыл! — удивился я и задумался насчёт того, как этого скворушку приспособить к военному делу.
А наш командир как раз очень уж хотел знать, как живут немцы в той деревне, где дед Серёги находился, что у них есть там в смысле обороны и прочее. Я возьми да и скажи ему насчёт скворца. В ту пору скворцы прилетели, и «учёный» скворец Серёги от деда уже весть принёс. Я взял да и брякнул командиру: «Могу кое-что проделать насчёт разведки той деревни при помощи учёного скворца».
— Как? — спрашивает командир.
— А вот как, товарищ комбат. Скворец учёный есть, который нам может сослужить службу как связной при разведке.
И рассказал комбату весь свой план.
— Хорошо, — говорит, — попробуем, Тюлькин.
Дело в том, что лазить в разведку через линию обороны, да ещё через реку — дорогое дело. Потери большие неизбежны. В то время разведчикам надо разузнать всё до тонкости: где у врага огневые точки, где минные поля, много ли сил.
Вот я и предложил такой план: я пробираюсь к немцам, останавливаюсь у деда Серёги, разузнаю, что полагается, и посылаю донесения со скворцом.
— Ну и Тюлькин! Ну, и чудак же ты! — шутят солдаты, а я только помалкиваю.
Обсудили мы с Серёгой насчёт его участия. Только я не сказал, конечно, что ночью ухожу к его деду, но договорился, что все записочки, какие Серёга будет находить у скворца, пусть мигом передаёт нашему командиру. На том с ним и порешили.
2
К деду Серёги я пробрался ночью. Его хата была самая крайняя в деревне, у самой реки Сбруч. Фашистов дед ненавидел. Они его сына, отца Серёги, расстреляли. Ну, рассуждаем с дедом о том, о сём, а я ему и говорю:
— Я к вам, папаша, от Красной Армии, по служебному делу.
— Всё, — говорит, — понимаю. Мы знаем, что за речкой наши, да только не время, видать, вот и не приходят до нас.
В ту же ночь я узнал, что враги имеют у самой речки окопы и ночью и днём там сидят, а когда холодно или дождь, то идут в село: спят, варят кур, гусей, поросят — всё, что отберут у сельчан.
Узнал я это, записал на тонкую курительную бумагу, а утром дед заманил скворца, намотал бумагу на ножку, привязал ниточкой, и скворушка улетел. Вечером, когда я вылез из погреба, где скрывался днём, дед подал крохотный клочок бумаги. Там было написано: «Спасибо. Всё получено». Тут меня такая радость взяла, что я готов был смеяться и плакать. Ну, опять с дедом за дело. Он кое-что разведал. Я тоже.
— В деревне, — говорит дед, — штук двадцать танков, только стоят они в саду, с километр отсюда будет, там раньше совхоз был. А за деревней, в овраге, стоят у них миномёты и пушки. Овраг тоже недалеко, версты полторы, не больше. — И опять я всё записываю.
Вечером получаем вторую бумажку: «Благодарим дедушку». Больше ничего не пишут. А так нам хотелось знать, что там наши думают. И вдруг ночью слышим — советские самолёты летят. Прошло минуты две, не больше, как начали рваться бомбы.
На третьи сутки докладываем, что наши самолёты подожгли в саду десять танков, машины с горючим и боеприпасами. И тут же сообщаем опять про овраг. Теперь враг перегнал туда оставшиеся танки.
Когда наши овраг разбомбили, фашисты взбесились. Всех жителей из деревни угнали в тыл и деда тоже.
— Что делать? Как быть?
Я скрывался в селе один-одинёшенек. Утром осторожно вылез из ямы, осмотрелся кругом и забрёл в избу. Сижу. Окно во двор открыл. И вот вижу скворушка прилетел. Я и так, я и этак, а он видит меня и не допускает, не признаёт. Так я и не мог ничего сделать, улетел скворушка с бумажкой, которую наши с ним прислали.
Зло меня гложет, обида берёт. И только тут я вспомнил, что на подоконнике ничего не было: ни червей, ни семечек. Начал я искать. Нашёл банку, а в ней черви. Я их на окно, а сам опять сижу я жду. Прилетел скворец и давай уничтожать еду. Я кое-как поймал его, говорю: «Скворушка, скворушка», — а сам бумажку от ножки отвязываю. Руки у меня трясутся, волнуюсь. И совсем не заметил, как гитлеровцы в соседний двор забрели. Они птицу искали: уток, гусей, кур. Я поторопился скрыться и свою бумагу-донесение не успел пристроить к ножке скворца. Улетел мой «связной».
Смотрю, а мне приказ: «Разведать место, где можно было бы наиболее безопасно пройти минёрам».
Ночью мне удалось всё разведать, как о том приказывали, а утром я заранее припас бумагу и жду скворца. С трудом поймал его, отвязал бумагу и привязал свою. Хорошо мне стало, приятно, что задание выполнил. Сразу захотелось спать. Ночь-то целую занимался разведкой. Прочитал я бумагу. А в ней написано: «В чём дело? Что случилось? Почему нет донесений?» Вот, думаю, хороший ответ послан.
На следующую ночь пришли наши минёры. Трибабунько и ещё четверо, да я пошли ставить мины на перекрёстке большой дороги, которая идёт за оврагами… Когда всё сделали и перешли Сбруч, к своим, Трибабунько и говорит мне:
— Утром наше наступление будет. Когда фашисты будут драпать, так их машины полетят на воздух от мин, которые мы поставили.
Командир встретил меня ласково, поблагодарил и сказал:
— Серёге за «учёного» скворца командир соединения медаль «За боевые заслуги» выдал, а тебе Тюлькин, медаль «За отвагу». И деду Серёги тоже медаль «За отвагу».
Вот и всё. Потом я заезжал к Серёге и деду, когда ехал с фронта в отпуск. Живут хорошо. Оба медали носят. Встретили меня как родного. Рассказали они мне, что скворец ихний жив и здоров и улетел куда-то в тёплые края: дело к зиме было. Но на следующую весну ждут они опять скворушку к себе.
Наша танковая часть уже около недели находилась в тылу врага. Уничтожая немецко-фашистские гарнизоны, их склады с горючим и боеприпасами, танкисты были неуловимы. Ворвутся ночью танки в село, занятое фашистами, разобьют гарнизон, уничтожат технику врага и скроются. Время было осеннее, ненастное. Целыми днями лили дожди, стояли густые туманы, и это помогало танкистам. Враг опомнится, соберётся с силами, кинется преследовать, да не тут-то было: танкистов и след простыл. Уже по всей округе носились слухи о неуловимости русских богатырей, которые появляются на стальных машинах-танках то тут, то там. Фашисты приходили в ужас, а наши советские граждане с нетерпением ждали своих освободителей и радостно говорили: «Вот придут наши, да как тряхнут немчуру, так только мокренько будет!»
Однажды герои-танкисты решили напасть на один город, где у фашистов были сосредоточены большие силы. Командир части, отведя свои танки южнее города километров на 30—40 в степь, решил сначала разведать путь. В разведку он послал два танка с самыми храбрыми и находчивыми танкистами. Они должны были дойти до небольшого села и разузнать о силах противника. Прощаясь с танкистами, командир наказал им вступать в бой лишь в крайнем случае, если вынудит враг.
Танки шли ночью. Повёл их лейтенант Лукьянов, командир умный и храбрый. Он не раз уже выполнял рискованные боевые задания.
Ночь выдалась тёмная и холодная. Лукьянову иногда казалось, что он сбился с пути. Несколько раз он останавливал танк и высылал вперёд бойца или ходил сам, чтобы проверить дорогу.
Наконец они добрались до села. Немцев там не было. Лейтенант Лукьянов собирался возвращаться, но жители предложили танкистам отдохнуть немного, обогреться и закусить. Те не стали отказываться, тем более, что им нужно было поподробнее расспросить о неприятеле.
За беседой незаметно прошло минут сорок. Вдруг из-за печной трубы показалась чёрная голова и детский голос известил:
— Дяденька, кажется, ещё танки идут…
И, действительно, танкисты услышали характерный глухой рокот вражеских машин, шедших на село.
Не успели танкисты встать из-за стола, собраться, как с печи шмыгнул крепкий мальчуган и, торопливо накидывая поношенный ватник, сказал командиру:
— Дяденька, я покажу вам место, где можно укрыться.
— А мы и не думаем укрываться, — сказал командир.
— Будете стрелять?
— Может, и будем, — улыбнулся Лукьянов, рассматривая мальчика и надевая шлём.
— А мне можно посмотреть?
— Это тебе, мальчик, не в кино: смотреть опасно. Лезь лучше в подполье, — ответил командир.
— Я не боюсь, дяденька! — упрямо настаивал мальчик, и Лукьянов только теперь разглядел детское лицо с упрямым подбородком и смелыми чёрными глазами, которые как бы говорили: «Я тоже воевать буду!..»
— Тебя как зовут?
— Вася.
— Ну, что же, Вася, добре, идём, может, пригодятся твои сведения.
Танкисты и Вася вышли из хаты и направились к танкам. Перед Лукьяновым встал вопрос: как быть? Итти обратно было поздно, принимать бой — опасно. Посоветовавшись с товарищами, командир всё же решил принять бой. Ведь враг не знает, сколько у него танков, да и у него, может быть, не больше машин, чем у Лукьянова… Если же советские танкисты не дадут опомниться врагу, встретят его по-боевому, то напуганные фашисты отступят.
