– Ладно, согласен.
– Ну вот, – обрадовался Демьяныч. – Завтра с утра зайдем в правление, оформишься – и поедем.
И на следующий день они уехали в Усть-Кандыбу, где стояли ставные невода бригады Демьяныча.
Когда-то были три Кандыбы: два села – просто Кандыба и Усть-Кандыба – и река, на которой они стояли. Лет пять назад Усть-Кандыбу сселили, и теперь только остовы полуразрушенных домов догнивали среди высокой травы. Одну из этих изб приспособила для жилья бригада Демьяныча – затянули оконные проемы полиэтиленовой пленкой, поставили две железные печки, сколотили столы и скамейки. По сравнению с двумя другими колхозными бригадами жилье было хоть куда. И место красивое. Впереди – пустое море, по бокам – скалы, позади сопки. Впрочем, о красоте особенно не думали – было бы удобно работать. И на это жаловаться не приходилось – береговые скалы образовали удобную бухту, песку для пикулей[2] было вдоволь. Одно только плохо было – Кандыба забросала свое устье песком, оставив лишь неширокий проход, упиравшийся в гряду камней, и во время отлива войти в речку было не так-то просто. На этих камнях и потеряла дорка винт, из-за которого приезжал в Старорусское Демьяныч. От Кандыбы, куда они приехали поездом, идти было восемь километров, – сначала по шпалам назад, потом – к морю, по бывшей дороге, от которой осталась узенькая тропка. Когда-то дорога была основательная, проложенная еще японцами, но теперь начисто заросла травой, местами ушла в болото.
Шли втроем – был с Демьянычем высокий ладный парень лет двадцати пяти, назвавшийся Русланом. Демьяныч, хотя и шел налегке, все время отставал, с трудом волочил ноги. Василий спросил:
– Демьяныч, у тебя что, лодки нет?
– Есть, да оба мотора не работают.
– Починить некому, что ли?
– Запчастей нет, – уныло отозвался тяжело дышавший старик.
– За продуктами тоже пешком ходите?
– Пешком.
«Да, не тот стал Демьяныч», – подумал Василий, оглядывая его. Три года назад такого ответа от него наверняка не услышал бы – всеми правдами и неправдами, а запчасти были бы.
Это ощущение – не тот Демьяныч – окрепло у Василия в первый же день житья на новом месте. Демьяныч стал непомерно болтливым, говорить готов был с утра до вечера, но его никто не слушал, а молодые, – кроме Руслана, таких было еще четверо, – в открытую посмеивались над ним, пользуясь тем, что старик плохо слышал. Остальные просто не обращали на него внимания и порой, выслушав какое-нибудь его приказание, лениво отговаривались, преспокойно продолжали лежать на раскладушках.
Народ оказался – весь с бору по сосенке, тех, кто раньше уже ловил рыбу, было всего пять человек. Остальные же почти ничего не знали и не умели, даже простенькие узлы вязать. Приходилось постоянно подсказывать им, как крепить кунгасы, расстилать невода и многое другое из самой нехитрой рыбацкой техники. «С такой публикой много не наработаешь», – удрученно подумал Василий на следующий день, оглядывая людей, лениво рассевшихся и разлегшихся на берегу в ожидании указаний.
И работа, в самом деле, оказалась – слезы горькие. Вставали поздно – в девять, долго пили чай, пререкались из-за того, кому убираться, кому носить воду, пилить дрова, идти за продуктами в Кандыбу. И наконец не спеша тянулись на берег, устраивали перекур, бесконечный треп. Правда, и работы особенно срочной не было, – рыба ожидалась недели через две, не раньше. Потому-то, видно, и Демьяныч не слишком торопил их. Он и сам был не прочь потрепать языком, порассказать байки. Только здесь и слушали его – деваться-то все равно было некуда.
Неводов было два. Дальний, у водопада, был уже поставлен, туда наведывались через день, привозили десятка три горбуш, смех, а не улов, себе на икру не хватало.
Второй невод – поблизости, в полукилометре от устья Кандыбы, – как раз начинали ставить при Василии. Как это делается, он хорошо помнил еще с той поры, когда работал у Демьяныча, и с первого дня как-то само собой получилось, что признали его помощником Демьяныча, спрашивали совета, ждали указаний. Да и сам Василий работал больше других, с удовольствием бросал тяжелые пикули, истомившись надоевшим бездельем.
Самую тяжелую работу – вытягивание центральной – сделали за два дня. Центральная – стальной трос в триста метров длиной – держится на воде на разноцветных полых шарах – наплавах. Один конец центральной крепится на берегу, другой – с большим железным цилиндром – «мальчиком» – на дне моря, для чего утопили несколько десятков пикулей. К этому же концу крепится «рама» – два прямоугольника по обе стороны центральной. На раму и навешивается невод, а на центральную – крыло. Горбуша во время нереста жмется к берегу, ищет пресную воду. Наткнувшись на крыло, рыба идет вдоль него, пока не попадает в ворота невода, а оттуда путь один – через узкие проходы в «котлы», основную часть невода. Во время хорошей путины в этих котлах горбуши скапливается до двухсот центнеров. Обратно через ворота она выйти не может – инстинкт гонит ее вперед. И остается только перекрыть «котлы» и выбирать рыбу в кунгасы.
А рыбы пока не было, и потянулась ленивая бездельная жизнь. К обеду выходили в море, дорка оставляла один кунгас на ближнем неводе, другой тянула к водопаду. Там привязывались к «мальчику», часа два скучно болтались на волнах – и возвращались обратно.
Много спали, читали, «травили баланду», до одури резались в карты. Признавался только покер. В субботу почти все отправлялись в Кандыбу – в баню. Ну а после бани – непременная выпивка, танцы в клубе, и, случалось, местные донжуаны, ревниво оберегавшие свои владения, поколачивали кое-кого из бригадных, хотя те и старались держаться вместе.
С первого дня к Василию прочно прицепилось прозвище «Макар». Василий не обижался – Макар так Макар. Вообще же, как и обычно, сошелся он со всеми быстро. Слева его соседом по раскладушке оказался Руслан. Василий с любопытством присматривался к этому странному парню. Чем он занимался до прихода в бригаду – никто не знал, а сам Руслан явно темнил на этот счет. Удивляла всех его необыкновенная чистоплотность, Руслан неизменно был чист и опрятен, брился ежедневно, раз в неделю устраивал основательную стирку, и даже было у него что-то вроде маленького кожаного чемоданчика, в котором хранились всевозможные щетки и щеточки, тюбики с какими-то кремами, зеркало, и туалетом своим Руслан занимался по меньшей мере полчаса, приглаживаясь и прилизываясь, как... Василий даже сравнения не находил. Был у Руслана дружок, во всем старавшийся походить на него, – Вадик. Ростом и силой он не уступал Руслану, но выглядел сущим младенцем – румяные щеки, пухлые губы и наивные глаза. Даже на взгляд Василия Вадик был круглым дураком – такую чепуху иной раз он говорил.
За Русланом и Вадиком прочно утвердилась общая кличка «лбы». Работать «лбы» не любили – начинали последними, кончали первыми. А море ненавидели самой лютой ненавистью и пользовались любой возможностью, чтобы не выходить на невода. Даже слабая зыбь немилосердно укачивала их, и раза два «лбы» добирались до раскладушек почти что на четвереньках. Обычно «лбы» по очереди ходили в Кандыбу за продуктами, пилили дрова, носили воду.
А еще у «лбов» была гитара. Играли они часто, особенно Руслан. Песни признавались только блатные, из которых щедро сыпались разные «малины», «тюряги», «шалманы», «мусора». Но была одна какая-то странная песня, в которой слова были нормальные, не блатные. Песня про залив Терпения, в котором кому-то жить совсем уже терпения не стало, и этот кто-то мечтал уехать на какие-то острова, где каждый день солнце, вино, знойные женщины и коралловые рифы. Эту песню Руслан пел особенно часто и каждый куплет заканчивал долгим мрачным повтором на похоронный мотив: «Долга-а-я ле-е-та...» Однажды Василий спросил:
– А что это за залив Терпения?
Руслан снисходительно посмотрел на него и лениво протянул:
– Ну и темная же ты личность, Макар... Живешь на Сахалине и не знаешь, где залив Терпения? А вот это самое место, где мы находимся, и есть залив Терпения.
Перехватив взгляд Василия, Руслан миролюбиво сказал:
– Не злись, я же шучу.
Прошли обещанные Демьянычем две недели, прошла и третья, а горбуши все не было. Демьяныча донимали вопросами – где же рыба? Тот только кряхтел, матерился, – видно было, что он и сам не понимает, куда делась горбуша. И в других бригадах улова не было. Ждали еще.
Дальний невод полностью оказался на попечении Василия, Демьяныч туда и не заглядывал.
И наконец рыба пришла. Было ее немного, но – лиха беда начало. Василий увидел это сразу, как вышли из бухты, – в море то тут, то там возникали быстрые полоски ряби. Он весело крикнул Демьянычу, сидевшему на втором кунгасе:
– Пошла, Демьяныч!
Но тот не расслышал его и только рукой махнул. Он, конечно, и сам видел следы косяков, но лицо его оставалось безучастным.
