— А это для всех нас новость. Обнаружилось это во время последних раскопок…
Отец Никита придвинулся поближе и обвел карандашом какую-то длинную полосу на чертеже. Она шла на порядочном отдалении от стены детинца.
— Как вы знаете, вокруг детинца размещался посад, то есть собственно город. В посаде жило все население Городца! И вот, оказывается, вокруг посада жители возвели высокий вал, на гребне вала возвышались крепкие заборола — срубы с бойницами для стрельбы. А за валом — ров. Вот он, чертой обозначен, видите?
— Глубокий? — спросил Димка.
— Установлено, что глубина рва — около пяти метров, а ширина восемнадцать.
— С водой?
— Очевидно, ров был сухой, потому что на дне его обнаружены остатки заостренных кольев, а стены были отвесные. Выбраться из такого рва, сами понимаете, трудновато, а угодить туда ничего не стоило, особенно когда татарская конница шла лавиной. Всадники теснились у края рва, лошади, привыкшие к степным просторам, вставали на дыбы…
— Здорово! — Димка хлопнул себя по коленям. — На всем скаку — и в ров! На колья прямо. Здорово придумано!
— Погоди, Димка, — остановил его товарищ. — Выходит, в городе была двойная линия укреплений: вокруг детинца стена, а за ней вал и ров. За рвом посад и рынок… то есть торг.
— Правильно.
— А за посадом — снова вал и снова — ров. Нет уж, мне кажется, взять такие укрепления невозможно.
Мишка глубокомысленно покачал головой.
— Трудно, конечно, — задумчиво сказал отец Никита. — Но, принимая во внимание многочисленность противника… И не такие города брали. Вспомните Рязань, Владимир, Киев, наконец…
Димка уже давно посматривал на иконы, которые висели на стене.
— А на иконы эти вы молитесь? — ни с того ни с сего выпалил он.
Священник тоже посмотрел на иконы.
— Почему — молюсь? Иконы, я вам скажу, имели в те времена не только религиозное значение… Вот, например, этот образ называется «Спас». Образ Христа-спасителя. В те времена его несли на высоком шесте впереди войска. Во время сражения. Посмотрите на это лицо: мужественное, суровое. Оно как будто призывает: будьте отважны, разите врага, победа близка!.. Собственно, это лицо воина. Народ воплотил в нем свой порыв к победе, к освобождению от захватчиков-грабителей.
— А вторая икона — богородица, — усмехнулся Димка. — Для чего она?
— Это великолепный памятник живописи пятнадцатого века, — сказал отец Никита. — Но и во времена татарской неволи чтили образ богоматери. Что изображено на иконе? Мать, которая с тревогой прижимает к себе младенца. Она боится за него, как и всякая мать во времена нашествия. Тут отразились чувства всех матерей русских, их думы о детях, их тревога в те страшные времена. — Он помолчал. — Так что тут не только одна религия. Поняли? Кроме того, по сохранившимся памятникам мы узнаем об искусстве древних времен, о технике живописи. Вот, например, эта икона — Одигитрия, что значит «божья матерь путешествующая», лицо ее написано особым способом — «плавью». Ну, об этом поговорим как-нибудь в другой раз…
— Одигитрия? — удивился Мишка.
— Да. А что?
— Да ничего… Слово это знакомое. Слышали мы, двое разговаривали тут про Одигитрию какую-то…
— А что, дорогие эти иконы? — спросил Димка. — Раз мало их осталось, значит, дорогие, да?
— Очень, — серьезно ответил отец Никита. — Нам важно сохранить эти образцы старинной живописи. Вот эту икону приобрели на днях для областного краеведческого музея, — он указал на Одигитрию. — Скоро она поедет в музей.
— А другая? — спросил Мишка.
— А другая — просто копия. Копия знаменитой иконы «Спаса» двенадцатого века.
Священник взглянул на ручные часы, и ребята стали прощаться.
— Книги можно забрать? — спросил Мишка. — Я быстренько прочитаю и верну.
— Хорошо, — сказал отец Никита.
Он достал из шкафа две толстые книги и протянул их Михаилу.
— Кстати, забыл спросить, — спохватился отец Никита, — кто вас послал ко мне? Ну, адрес дал и так далее…
— Жилица наша, — ответил Мишка, — она комнату у нас снимает.
— Жилица?
— Ага! — затараторил Димка. — Идите, говорит, прямо к попу, он на Красноармейской живет, дом номер двадцать три.
— К кому?! — Брови Никиты высоко поднялись, и даже рот приоткрылся.
— К священнику, — смущенно пробормотал Мишка. — Идите, говорит, к отцу Никите, он вам все объяснит, он специалист хороший…
— Так, — отец Никита нахмурился. — А как звать вашу жилицу?
— Лина! — выкрикнул Димка, скрываясь за дверью. — На раскопках работает! Она послала, вот мы и пришли.
— Постойте, — отец Никита удержал Мишку за плечо, — постойте, я с вами.
Он забежал в комнату и через минуту появился в джинсах и зеленой спортивной куртке.
— Пошли!
По улице почти бежали, едва поспевая за долговязым священником, который шагал так стремительно, что кудри развевались по ветру за его спиной.
Вот и дом Анкудиновых. Калитка была распахнута, и все трое внезапно появились во дворе.
Лина как раз грелась на солнышке, растянувшись на скамейке. Увидев отца Никиту, быстро вскочила и с хохотом и визгом умчалась в дом. Встретила она их уже одетая в какое-то короткое клетчатое платье.
Священник подчеркнуто выпрямился, наклонил голову, щелкнул каблуками:
— Честь имею представиться: поп отец Никита, специалист по древнерусскому языку, всегда готовый к услугам! — Он еще раз щелкнул каблуками.
Лина так и покатилась со смеху:
— Никитушка! Дорогой ты мой! Что же мне было делать, если ты старых друзей не признаешь! Оказывается, ты уже третий день как приехал, а никто из наших тебя еще не видал… Вчера случайно заглянула в книгу «Адреса сотрудников», и пожалуйста: Шалыгин Никита Иваныч, Красноармейская, 23. Вспомнилось, как вместе работали в Курганах, и прозвище твое — «священник» — вспомнилось, ну, вот я и…
Она снова расхохоталась.
— Все понятно, — сказал Никита. — Но за такую проделку следует наложить штраф. Итак, я требую чаю! С бубликами!
Он уселся за стол.
— Ой, бубликов нет. А с вареньем можно?
Лина засуетилась, забегала, собирая на стол. Мальчишки выкатились в кухню, там остановились, ошалело глядя друг на друга.
— Видал? — произнес наконец Мишка. — Опозорила нас! Я говорил — засмеет.
— Розыгрыш! — возмутился Димка. — Она думает про нас — ребятня, что с ними церемониться!
Из комнаты донесся взрыв смеха.
— Смеются над нами, — сказал Мишка, — а мы-то поверили: священник, священник! Вот дураки!
— Притащились… Здрасте, батюшка поп. Эх, знаешь, Мишка, что мне сейчас охота сделать? Ров бы вырыть, чтобы пять метров глубиной, да вокруг дома бы и обвести. Чтобы эта ваша Лина выскочила да… бултых! Загремела бы, так ей и надо!
— Ров — это уж слишком, — пробурчал Мишка, — при чем тут ров? Просто давай не будем больше с ней разговаривать. Никогда. Ни слова! Согласен?
— Согласен! Пускай знает — не на таких напала!
— Пусть она что хочет говорит, а мы — ни слова в ответ! Клянемся?
— Клянемся!
Обнявшись за плечи, друзья зашагали к двери. На крыльце неожиданно увидели Лену Кузнецову. Она стояла у самых перил и энергично оттирала платочком со своего рукава какое-то пятно.
— Новое платье чуть-чуть не испортила, — сердито сказала Лена. — Чего это они у вас, всегда такие ненормальные?
— Кто ненормальный?
— Соседи. Вернее, соседские жильцы. Только подхожу к вашему дому, вдруг из их калитки как вылетит дядька! Длинный такой, в беретке. Чемоданом своим едва с ног не сбил. Еле отскочить успела — второй бежит. Кричит: «Костя, Костя!» Калитку распахнул, а она — крашеная. Вот, рукав перепачкала…
— Сейчас бензину принесу, — сказал Михаил. — Любое пятно отмоет.
Михаил пошел за бензином.
— Этот второй был тоже с чемоданом? — полюбопытствовал Димка.
— Нет, у него рюкзак висел на спине. Вижу, бежит вовсю, и рюкзак на спине подпрыгивает.
— На поезд опаздывают, что ли? — задумался Димка.
Явился Мишка, принес флакон с бензином.
— Давай ототру.
— Ни в коем случае! И не прикасайся! Испортишь мое лучшее платье. Я сама.
Лена сбежала с крыльца, уселась на скамейке и занялась чисткой рукава.
— Эх, девчонки… — покачал Димка головой. — Платье для них — это всё! Подумаешь, платье. Тут мы такие дела делаем, а она — платье!
Мишка успел рассмотреть нарядное, с голубой оборкой Ленино платье и поэтому был несколько иного мнения. От этого платья и глаза казались голубее, и коса пышнее, и лицо выглядело загорелым, цвета топленого молока. «И где это Ленка успела так загореть? — подумал он. — И ноги, и руки загорелые». Для сравнения он вытянул свои руки, оглядел их, и собственные руки показались ему некрасивыми и тощими. «Ничего, боксом займусь, наращу мускулы. Не хуже, чем у Олега, будут».
