— Ты не вешаешь клыки на ожерелье? — спросил Лёгкий Ветер, уже почти полностью просверливший отверстие в первом из своих.
— Нет, — покачал головой юный охотник. — Я хочу сделать из них подарок.
Охотники примолкли, снова глядя на Храброго Рыка. Тот пригладил голову, повернулся к Белому Камню:
— Куда утром пойдём?
Тот почесал в затылке и сказал:
— Завтра бы нужно искать волчицу. Слишком опасная соседка.
— Завтра нужно возвращаться в стойбище, — покачал головой шаман. — Небо ясное, грядут морозные дни. Пора радовать Праматерь.
Белый Камень поморщился от такого известия, но спорить не стал, кивнул:
— Коли так, возвращаемся.
Чем хорош чум, так это тем, что мгновенно согревается, едва только в нём загорается огонь. Чем он плох — так же мгновенно выстывает, стоит очагу погаснуть. Если ночью и спасает — то только от ветра. Однако, собравшись все вместе, охотники могли себе позволить меняться всю ночь по очереди, следя за огнём и время от времени выходя наружу, на хрусткий снег, чтобы отпугнуть от своей добычи незваных гостей. Впрочем, холод на улице стоял такой, что всё зверьё лесное предпочитало сидеть голодным в норках, но не отмораживать себе уши и лапы под мёртвенным звёздным светом.
На рассвете дети Бобра споро свернули стоянку, благо дело привычное и несложное: в одну широкую лыковую волокушу поверх матов покидали окаменевшее на холоде мясо, прикрыв затвердевшими шкурами, в другую, скрутив, кинули лосиный полог, стянув его с чума. Развязывать остов из жердей никто не стал: зачем, что с ним в лесу случится? Уходя из стойбища на охоту, дети Мудрого Бобра всегда останавливались в одних и тех же привычных местах. Таких дальних стоянок было всего шесть, и на каждой имелся каркас из связанных слег над обложенным камнями очагом. С места на место мужчины возили только шкуру.
Осталось закинуть за плечи мешки, разобрать копья и гарпуны — и не успело солнце толком подняться над деревьями, а путники уже шли к родному селению, по двое, по очереди, тяня за собой по снегу широкие и вместительные «снежные лодки».
Долгие зимние ночи и короткие дни, трескучие морозы, снежные завалы способны вогнать в тоску кого угодно. Племя детей Мудрого Бобра давно знало, что в самые холодные дни даже сама Великая Праматерь, дарующая жизнь всем обитателям земли, впадает в грусть и начинает сомневаться: а нужно ли обрекать несчастных зверей и людей, деревья и травы испытанию холодом и голодом? И чтобы она не отвернулась, не передумала и, как прежде, была милостива к людям, они должны каждый год, в самый страшный холод показывать, как они веселы и счастливы. И чем сильнее холод — тем веселее должны быть дети Бобра, тем обильнее угощение и больше шума.
По издавна заведённому обычаю, ещё накануне праздника Хромой Зубр на рассвете садился под священной ивой и, выбрав самый лучший камень, лущил его на тончайшие пластинки, острые до того, что к ним невозможно прикоснуться. Из разных домов приходили к нему мужчины, принося кто связку вяленого мяса, кто миску густого наваристого супа, кто новенькую циновку или иной подарок.
Тигриный Волк, испросив отца, пошёл к мастеру вместо старшего в доме — и широким жестом бросил перед Хромым Зубром добытую накануне роскошную волчью шкуру.
— Ты необычайно добр, храбрый охотник, — удивился тот. — Ради праздника мне хватило бы и новой миски. Старая потрескалась, а вырезать новую все никак не сяду. Хлопоты, хлопоты. Трудно поспевать на одной ноге за всеми нуждами. За дровами сходить — и то весь день пропадёт.
— Я принесу тебе дрова, дядя Зубр, — по детской ещё привычке назвал так мастера Тигриный Волк. — Вскоре мне понадобится много разных инструментов.
— Вот как? — улыбнулся в густые усы мастер. — Я знаю, когда охотнику вдруг нужно много новых скребков, ножей, шил и крючков. Вижу, ты очень торопишься жить. Хотя, духи милостивы к тебе, и у тебя есть богатое ожерелье. Ты имеешь такое право. Но прости, ты хотел что-то сказать.
— Я хочу попросить тебя сделать тонкое длинное шило из крепкого камня, — присел на корточки перед мастером юный охотник. — Костяные делать просто, но они часто ломаются. Каменные не ломаются, но у меня не выходит расколоть камень как нужно. Ты же умеешь сделать всё, что захочешь, из любого камня. Сделай мне каменное шило!
— Зачем мужчине шило? На охоте удобнее обходиться копьём.
— Я хочу сделать подарок, дядя Зубр. Такой, от которого не откажется ни одна женщина.
— Женщине мало одного шила, — задумчиво пригладил бороду мастер. — Ей нужно шило, чтобы прокалывать в коже дырки и нужен крючок, чтобы протягивать через эти дыры нити или ремешки. И нужна сумка, чтобы их удобно носить. И кармашек в сумке, чтобы ремешки и нити в этот карман складывать. Вот тогда получится удобный набор, ради которого женщина согласится на всё.
— Как это разумно! — Тигриный Волк, подражая Зубру, коснулся лица, но гладить на голом подбородке было совершенно нечего. — Я бы ни за что не догадался!
— Просто тебе не приходится делать каждое лето по два или три подарка, — улыбнулся мастер. — Если ты скажешь, как зовут счастливицу, я постараюсь изготовить шило и рукояти по её вкусу.
— Это подарок для Белой Лисы.
— Вот как… — опять взялся за бороду Хромой Зубр. — Но разве Луговой Цветок не сдружилась с Лёгким Ветром?
— Я не буду просить у Рыка и Лисы старшей дочери, — мотнул головой Тигриный Волк. — Я попрошу Снежану.
— Но ведь она ещё совсем маленькая!
— Она хорошая хозяйка, дядя Зубр. Я знаю. Она очень хорошая девочка.
— Но… — попытался было возразить ещё что-то мастер, однако вовремя спохватился, несколько мгновений помолчал, потом кивнул: — Принеси мне шкуру зайца для сумки и задние ноги оленя для рукоятей. Я вырежу на них лисьи морды и посажу шило и крючок на самый лучший клей из лосиного рога. Белой Лисе придётся крепко подумать, если она захочет отказаться от подарка.
— Ты думаешь, она может отказаться? — насторожился Пыхтун.
— От такого подарка не откажется, — ответил Зубр, поднял с камня длинную и тонкую кремниевую пластину, протянул пареньку: — Вот, держи. Будь осторожнее: чем они острее, тем легче крошатся.
— Но почему ты сказал, что она захочет отказаться? — принимая камень, снова спросил Тигриный Волк.
— Женщины часто совершают непонятные поступки, — уклончиво сказал мастер. — Ты поспеши, охотник. Праздник уже завтра, а в вашем доме нужно брить двух мужчин и детей.
— Одного ребёнка, — поднял палец Пыхтун. — И то не совсем. У Зимней Звезды волос ещё почти не выросло, брить нечего, — выдал он младшую сестру. Впрочем, малышка всего трёх лет отроду вряд ли станет обижаться на его болтовню.
Перед праздником Праматери все-все мужчины племени и дети сбривали волосы, бороды, усы — все до волосинки, чтобы принести их в жертву.
Когда жертва с треском кукожилась в огне, люди пели песню весны, благодаря которой растёт всё живое — как должны вырасти новые волосы вместо сбритых.
Женщины племени волосы не срезали. Незадолго до заката все они уходили в женское святилище, там намазывали головы давленным из клюквы соком, потом ходили хороводом вокруг костра, распевая женские песни, восхваляющие Праматерь, затем смывали сок настоем мыльного корня и уже в темноте возвращались домой.
Разумеется, мужчин в своё святилище жёны не пускали, значения обряда не раскрывали. Но трудно полностью сохранить тайну, если святилище на небольшом удалении охраняли от случайно забредшего зверя лучшие охотники племени, которые видели и слышали большую часть происходящего. Именно они, обойдя стойбище, осмотрев подступы и прислушавшись к доносящимся из леса звукам, последними спускались в тёплые дома.
На рассвете племя разбудили гулкие удары: это шаман, кружась вокруг священной ивы, стучал в доставшийся ему ещё от отца продолговатый бубен, разукрашенный по белой коже изображениями зверей, птиц и страшных голодных духов. Дети Мудрого Бобра один за другим поднимались из домов — и тут же на лицах у всех появлялись улыбки.
Разве можно было без веселья смотреть на всегда сурового Чужого Голоса, который нынче кружился под деревом мало того, что без одежды, так ещё и лысый, и безбородый?
Один за другим выходили на зимний холод члены племени, растягивали пологи домов, скидывали одежды, выносили наружу одеяла и накидки, раскладывали — чтобы Великая Праматерь видела, сколь богаты дома детей Мудрого Бобра, как много в племени одежд, украшений и одеял.
— Может, Звёздочку не раскрывать? — засомневалась Чистая Капля. — Замёрзнет…
— У костра тепло, — покачал головой Ломаный Клык. — Там раскрой, а я одеяльце назад отнесу. Пусть промёрзнет, а то как бы насекомых не осталось.
