морде Шланга микрофон палубного громкоговорителя.
— Ну-ка, скажи ему пару ласковых!
И Шланг сказал. Он сам немного испугался могучего рыка, который вырвался из мощных радиодинамиков:
— Рр-р-ав! Рр-ав!
Мраморный дог трусливо поджал хвост и убежал с палубы. А любопытный не в меру кораблик вдруг повернул прочь и ушёл восвояси, как будто тоже струхнул. Так или не так, но командир его яснее ясного понял, как нежелательны были выкрутасы тральщика над работающими водолазами.
— Молодец, Шланг! — хвалили моряки пса. — Прогнал супостата.
Третий подвиг едва не стоил Шлангу жизни. Вот как всё случилось.
Спасательное судно «Садко» шло в одну из жарких африканских стран. За бортом — куда ни глянь — синело самое голубое в мире Средиземное море. Боцман Некряч стоял на корме и забрасывал в воду тоненький, но очень прочный шнур с большим, толщиной в мизинец, крючком — ловил акулу. Очень скоро зубастая хищница жадно проглотила тухлую колбасу, насаженную на крючок, словно огромный толстый червяк, и боцман с помощью ещё двух матросов с трудом вытащил акулу на палубу. Могучая рыбина извивалась, подпрыгивала, разевала свою страшную пасть с множеством острейших зубов, загнутых внутрь, чтобы держать добычу мёртвой хваткой.
Никто не решался подойти к взбесившейся от ярости живой мясорубке. Откуда ни возьмись выскочил Шланг и… бросился на морское чудовище. То ли ему показалось, что акула сама запрыгнула на палубу, чтобы проглотить родных ему людей, то ли в нём проснулась дремавшая до поры бойцовская кровь, но только с глухим грозным рыком он подскочил к пляшущей пиратке с явным намерением вцепиться в белое скользкое брюхо. Все ахнули! Ещё секунда — и бедному псу несдобровать. Акула выгнулась, подпрыгнула и ударом хвоста отбросила Шланга так, что, описав дугу, он перелетел через ограждение борта и плюхнулся в море.
Первым пришёл в себя боцман Некряч.
— Человек за бортом! — крикнул он на мостик.
И тотчас же командир корабля приказал застопорить ход. Матросы быстро спустили на воду самую маленькую шлюпку — «тузик». Они гребли изо всех сил… По счастью, Шланг, как и все собаки, был прирождённым пловцом. Тяжёлый медный ошейник и намокшая длинная шерсть тянули его ко дну, но пёс отчаянно перебирал лапами. Он видел: на помощь ему спешит «тузик». Успеет или не успеет? Успел… Шланга вытащили за шиворот. Он долго стряхивал с себя солёную воду и тяжело дышал.
Целый день на судне только и разговоров было, как геройски бросился Шланг на акулу и как не спасовал он в воде. А Федя Котов сшил своему любимцу маленькую тельняшку и к всеобщему восторгу натянул её на Шланга. Даже боцман Некряч не сказал против ни одного слова, хотя, конечно же, мог поворчать, что тельняшка — это «морская душа» и её негоже надевать на собаку. Понимал Некряч, что и в четвероногом бойце душа жила всё же морская.
За два года корабельной жизни Шланг из потешного неуклюжего розовопузого щенка превратился в красивого крепкого пса весьма неопределённой породы. Был он невысок, но широк в груди. Из-под буйных косм тибетского терьера, скрывавших глаза, едва выступала смышлёная мордочка пуделя. Шерсть у Шланга, густая и длинная, сама собой распадалась на голове и спине на прямой пробор. Вислые курчавые уши ниспадали до плеч и походили на парик английского лорда. Свой роскошный пышный хвост он закидывал на спину этаким изящным извивом, вроде страусиного пера на дамской шляпе.
Разумеется, ни один судья на собачьей выставке не дал бы за него и ломаной медной медали. Слишком уж беспородными были все его стати. Но дело ведь не в наградах за красоту. Самым главным достоинством Шланга был его характер — незлобивый, покладистый, терпеливый. Шланг не напрашивался на ласку и не выскуливал что-нибудь вкусненькое. Был храбр, вынослив и весел.
Когда Шлангу по человеческим меркам исполнилось двадцать лет (три года собачьего века), жизнь его резко изменилась. Любимый его хозяин, на которого он не мог ни надышаться, ни наглядеться, — матрос Федя Котов — засобирался домой. Кончился срок его военной службы. Парню не хотелось расставаться со своим другом, и он попросил командира отпустить Шланга с ним.
— Ну что ж, — сказал Вересов. — Куда хозяин, туда и собака. Жалко, конечно… Да забирай. Скажи писарю, пусть оформит проездные документы на тебя и на собаку.
На прощанье командир подарил Шлангу банку сгущёнки. Боцман Некряч — новый коврик, сплетённый из мягкого линя. Доктор — крепкий гребень, чтобы расчёсывать шерсть. Ну, а матросы долго трепали Шланга по спине, пожимали лапу и желали счастья в сухопутной жизни.
Так они и ушли: впереди Федя Котов в бушлате с надраенными пуговицами, за ним Шланг в начищенном до блеска медном ошейнике. Сели они в поезд и прикатили в лесной уральский городок, откуда Котов ушёл когда-то на флот.
Дом Котовых — бревенчатый, деревенский — стоял на берегу холодной быстрой реки. Шланга определили на жительство в просторную собачью будку. Она досталась ему по наследству от прежнего владельца — лайки Кучумки, попавшей на охоте под тяжёлую лапу медведя. Будку сделали когда-то из старого пчелиного улья, и потому в ней всё ещё стоял пугающе незнакомый запах мёда и воска. Но не радовал Шланга и аромат свежего сена в подстилке. Он тосковал по запахам своей прежней жизни — сложному духу корабельного железа, краски, машинного масла, резины, борща, дешёвого одеколона, свежестиранных роб и, конечно же, по ни с чем не сравнимой солоновато-терпкой морской пыли от разбитой о борт волны. А запах звёзд над ночным морем?..
Больше всего его напугали пушистые белые бабочки, запорхавшие как-то утром сразу во всём воздухе — от земли до неба. Они не боялись ни рыка, ни лая, ни грозного щёлканья зубов, напротив — слетались всё гуще и гуще, садясь на крышу будки, на землю, на забор, на ели. Самые дерзкие спускались на нос и сразу же превращались в холодные капли… Шланг, странствуя по южным морям, никогда не видел снега.
Потянулись тоскливые зимние дни. Хозяин дотемна пропадал на работе. Приходил усталый и, легонько потрепав Шланга по загривку, уходил в избу смотреть телевизор. Всей-то и радости.
Правда, Федя запретил родителям держать собаку на привязи, и Шланг
